Новые документы о взаимоотношениях большевиков с Карлом Моором в 1917 году
Лаврова Евгения Михайловна - магистр социально-экономического образования, соискатель кафедры русской истории РГПУ, Санкт-Петербург, Россия.
«Принять пожертвование мы согласимся лишь после тщательнейшей проверки…»: новые документы о взаимоотношениях большевиков с Карлом Моором в 1917 году.
Вопрос о финансировании Германией партии большевиков в 1917 году остается, по словам Г.Л. Соболева, «одной из наиболее запутанных и политизированных тем в нашей новейшей истории»(1). Предположения о масштабных германских субсидиях, полученных большевиками через посредничество А.Л. Парвуса, до сих пор не получили прямых документальных
подтверждений(2). Тем не менее, версия о «немецких миллионах» и сейчас повторяется даже в научной литературе(3). Отчасти, вероятно, это объясняется/95/ тем, что готовность Германии субсидировать антивоенное и революционное
движение в России сомнений не вызывает(4). В то же время, очень немногие документы позволяют судить о действительном отношении большевиков к подобным субсидиям. Сами они - что вполне естественно - публично отрицали возможность сотрудничества с Германией и немецким «социал-шовинистом» Парвусом(5), но эти заявления зачастую вызывают недоверие у историков(6) и, действительно, не могут служить убедительным доказательством. Воспоминания большевиков, демонстрирующие, по едкому выражению С.П. Мельгунова, их «позднюю “принципиальность”»(7), также могут быть не слишком искренними. С другой стороны, свидетельства о неразборчивости В.И. Ленина по отношению к источникам средств для партийной работы придают - с точки зрения некоторых исследователей - определенную убедительность версии о «немецких деньгах»(8). На эту неразборчивость уже в 1917 году обращали внимание многие из социалистов, опрошенных во время следствия по делу большевиков. Здесь они ссылались, например, на участие большевиков в экспроприациях и присвоение ими наследства Н.П. Шмидта(9). Именно исходя из этих фактов Г.В. Плеханов предположил,что Ленин «для интересов своей партии мог воспользоваться средствами, заведомо для него идущими из Германии»(10). Однако подобные предположе/96/ния, даже высказанные людьми, хорошо знавшими Ленина, также не могут сами по себе служить доказательством его вины.
В то же время, один факт получения большевиками денег от агента германского правительства в 1917 году имеет строгое документальное подтверждение. Этим агентом был видный деятель швейцарского и международного социал-демократического движения Карл Моор (1852 - 1932)(11). В отличие от Парвуса, в годы мировой войны Моор не скомпрометировал себя
открытыми прогерманскими симпатиями(12). Он примыкал к интернационалистскому течению в социал-демократии, а в 1915 году принял участие в Циммервальдской конференции(13). Внимания русской контрразведки и «союзных» спецслужб, искавших в 1917 году доказательства связи большевиков с Германией, Моор не привлек. Впрочем, в так называемых «документах Сиссона», сфабрикованных журналистом А.М. Оссендовским, некий «Мор» или «Мир» был упомянут в роли сообщника Парвуса и одного из посредников между ним и большевиками(14). По предположению В.И. Старцева, Оссендовский услышал фамилию Моора, когда собирал информацию и слухи о «подозрительных» людях в Стокгольме и Копенгагене - и таким образом, сам не зная об этом, «попал пальцем в больное место»(15). Публикация указанного документа в газете «Le Petit Parisien» в феврале 1918 года(16) привлекла к Моору интерес французской разведки, но ничего определенного ей обнару/97/ жить не удалось(17). Известно также, что в 1918 году Моор стал вызывать подозрения и у некоторых большевиков. В письме к Ленину в августе 1918 года Г.Л. Шкловский прямо назвал Моора «купленным за деньги» немецким агентом(18). Однако никаких последствий для Моора это резкое заявление не имело: он подолгу жил в Советской России и пользовался явным расположением большевистских властей(19).
О сотрудничестве Моора с германским правительством стало достоверно известно после публикации документов германского Министерства иностранных дел во второй половине 1950-х гг.(20) Среди этих документов обращали на себя внимание отчеты и сообщения агента Байера, который, как видно, поддерживал контакты со многими представителями русских
революционных партий в эмиграции. Переезды этого агента полностью совпадали с путешествиями Моора, что позволило доказать тождество Байера и видного швейцарского социалиста(21). Документы давали основания предполагать, что Моор мог оказывать большевикам финансовую помощь(22); исследователи также обращали внимание на его последующую «карьеру» в Советской России(23). Предположения получили документальное подтверждение в 1993 году, когда С.М. Ляндрес опубликовал документы из так называемых «особых папок» секретариата и Оргбюро ЦК большевиков за 1923 - 1927 гг. Как видно из этих документов, с 1921 года Моор пытался добиться возвращения ему денег, которые он передавал большевикам в 1917 году и позднее. Хотя долг был признан большевистскими лидерами, выдача Моору денег растянулась почти на шесть лет, и в фонде ЦК отложилась подробная переписка по этому поводу. На основании расчетов, приведенных в этих документах, Ляндрес пришел к выводу, что в 1917 году Моор передал большевикам сумму, равную 113 926 шведским кронам; получателями субсидии были/98/ члены Заграничного бюро ЦК большевиков в Стокгольме(24). О происхождении этих денег существуют различные мнения. Большинство исследователей полагает, что их источником было германское правительство(25), однако С.С. Попова допускает, что Моор мог финансировать большевиков и из личных средств(26). Представляется, однако, что этот вопрос не имеет принципиального значения: в любом случае Моор передавал большевикам деньги с ведома и с одобрения германских властей.
Итак, факт получения большевиками денег от Моора был доказан, однако подробности их сотрудничества до сих пор практически не были известны. Источником сведений об их взаимоотношениях служили обычно два документа: письмо В.И. Ленина членам Заграничного бюро ЦК от 17 (30) августа 1917 г.(27), а также протокол заседания ЦК большевиков 24 сентября, на котором обсуждалось предложение Моора «передать в распоряжение ЦК некоторую сумму денег»(28). Эти материалы не позволяли понять, когда и при каких обстоятельствах большевики все же согласились принять предложение Моора; высказывалось предположение, что Моор мог передать деньги еще весной 1917 г., в том числе финансировать возвращение Ленина в Россию(29). При этом, по мнению Л. Хааса, большевики должны были догадываться о связях Моора с правительствами Центральных держав и о действительных источниках предложенных им денег(30). Внести в исследуемый вопрос некоторую определенность удалось С.М. Ляндресу. Он обратил внимание на письмо К.Б. Радека Ленину от 16 (3) июля 1917 г., в котором Радек упоминал о деньгах, полученных членами ЗБ ЦК, и об их расходовании(31). Ляндрес предположил, что речь шла о суммах, полученных от Моора; это позволило ему сделать вывод, что к указанному времени большевики получили по крайней мере часть денег Моора, а также определить, как эти деньги были использованы./99/
Публикуемые ниже документы из фонда ЦК РСДРП (б) в РГАСПИ, позволяют установить некоторые дополнительные подробности сотрудничества большевиков с Моором в 1917 году. Документы сохранились в составе дела под заголовком «Стасова Е.Д. Письмо по поручению ЦК [РСДРП] неизвестному о согласии ЦК принять пожертвование в 100 тысяч франков лишь после дополнительной тщательной проверки и официального расследования его источника, с приложением 2-х писем по данному вопросу»(32).Дело включает в себя три документа:
1) Рукописное письмо от 1 июля 1917 г. на немецком языке, подписанное Карлом Моором и адресованное членам Заграничного представительства ЦК большевиков - Орловскому (В.В. Воровскому), Я.С. Ганецкому и К.Б. Радеку.
2) Рукописное письмо, судя по довольно небрежному оформлению - черновик. Письмо написано на бланке Handels-og Eksportkompagniet(33); в нем нет ни обращения, ни подписи, но по его содержанию можно понять, что оно было составлено членами Заграничного бюро ЦК в Стокгольме и адресовано руководителям большевиков в Петрограде, вероятнее всего - непосредственно Ленину(34). Почерк принадлежит, по всей видимости, В.В. Воровскому.
3) Рукописное письмо на бланке ЦК РСДРП от 29 июня 1917 г. за подписью Е.Д. Стасовой. Документ имеет исходящий номер и заверен печатью ЦК. Письмо начинается с обращения «уважаемый товарищ» и, очевидно, является ответом на письмо В.В. Воровского(35).
Используя эти документы, можно попытаться реконструировать взаимоотношения большевиков с Карлом Моором в течение 1917 года. Это и стало задачей данной статьи.
Биографы Карла Моора по-разному отвечают на вопрос о том, когда именно он начал сотрудничать с германским правительством(36). Однако после Февральской революции в России значимость тех услуг, которые он мог предложить Германии, очевидно, возросла. В конце апреля - начале мая/100/ 1917 года Моор направил Вальтеру Нассе - германскому военному атташе в Берне - по меньшей мере, два отчета о своих беседах с представителями российских революционных партий (по имени Моор назвал только двух собеседников - большевика Г.Л. Шкловского и меньшевика П.Б. Аксельрода). В этих разговорах он осторожно завел речь об оказании финансовой помощи российским интернационалистам - и сообщал Нассе, что его собеседники проявили «радостную готовность» такую помощь принять(37). Далее Моор описывал план, позволяющий передать деньги, не вызвав подозрений у российских революционеров; в качестве человека, наиболее подходящего для роли посредника, он предложил самого себя(38). В конце мая (по европейскому календарю) Моор приехал в Стокгольм, куда в тот момент перебрались члены Международной социалистической комиссии(39), готовившиеся к открытию III Циммервальдской конференции(40). В соответствии с планом, предложенным в письме к Нассе, Моор намеревался отправиться в Россию(41). Этой поездке помешал скандал вокруг Роберта Гримма(42), серьезно скомпрометировавший Циммервальдское движение в глазах российских властей(43). Однако в Стокгольме Моор смог установить контакт с членами Заграничного бюро ЦК большевиков(44) и предложить финансовую помощь/101/ им. По-видимому, Я.С. Ганецкий, приезжавший в Петроград в конце мая - начале июня, уже тогда проинформировал Ленина о контактах с Моором(45). Переговоры о передаче Моором определенной суммы в распоряжение ЦК большевиков завершились уже после возращения Ганецкого в Стокгольм. 1 июля (18 июня ст. стиля) Моор зафиксировал достигнутую договоренность в письме, адресованном членам ЗБ ЦК. Он подтверждал свою готовность передать в распоряжение ЦК большевиков сумму «около 100 тысяч франков»(46); речь, очевидно, шла о швейцарской валюте. Эта сумма, по курсу на июнь 1917 г.(47), равна примерно 70 тысячам рублей. Оценить размер этой субсидии можно, сопоставив ее с расходами и доходами большевистских организаций в России. Финансовые документы редакции «Правды», приобщенные к следственному делу большевиков, показывают, что расходы редакции за четыре месяца (с начала марта до начала июля 1917 г.) составили 582 500 рублей, в том числе около 240 тысяч рублей были потрачены на приобретение типографии и оборудования для нее. Доходы за этот же период составили 676 047 рублей(48). Таким образом, субсидия, предложенная Моором, выглядит не слишком значительной; серьезно повлиять на финансовое положение партии в целом она, очевидно, не могла. В то же время, для Заграничного бюро ЦК предложенная сумма могла быть существенной. Насколько можно судить, средства, находившиеся в его распоряжении, были довольно ограниченными. Так, в письме от 23 (10) апреля Я.С. Ганецкий специально запрашивал Ленина, какую сумму ЗБ ЦК может тратить на телеграфные сообщения для «Правды»(49). Об ограниченности средств говорит и скромный характер выпускавшегося ЗБ ЦК бюллетеня «Russische Korrespondenz “Prawda”»(50). Бюллетень первоначально выходил один раз в неделю(51)(позднее - два раза в неделю), причем печатался кустарным способом, при помощи/102/ ротатора(52). Поэтому заинтересованность Воровского, Ганецкого и Радека в деньгах Моора вполне объяснима. По-видимому, примерно тогда же, то есть около 1 июля (18 июня), они направили Ленину письмо, в котором информировали о договоренности с Моором и предлагали утвердить составленную ими смету расходования денег(53). Именно смету Радек, очевидно, упоминал в письме Ленину от 16 (3) июля, сообщая: «Мы не получили еще от Вас ответа насчет распределения денег, полученных нами»(54). Таким образом, предположение С.М. Ляндреса оказалось совершенно точным: речь в этом письме шла о деньгах Моора.
Письмо Моора и письмо Воровского позволяют судить о том, каким образом швейцарский социалист объяснял происхождение денег и свое желание субсидировать большевиков. Источником денег Моор называл наследство, полученное им от матери(55). Версию о наследстве приводил и Воровский в письме Ленину(56). По-видимому, такое заявление звучало вполне
правдоподобно. После смерти матери в январе 1908 года Моор действительно унаследовал значительное состояние(57). Среди русских революционеров он имел репутацию богатого человека: это подтверждают не только слова К. Радека(58), но и воспоминания Л.Г. Дейча(59). Можно также отметить, что Моор играл свою роль весьма искусно. Как видно из письма членов ЗБ ЦК, первоначально он предлагал большевикам более скромную сумму - и согласился на крупный дар только «под давлением Радека и приехавшего в это время из России Ганецкого». Воровский также упоминал в своем письме о появлении в Стокгольме некоей «близко стоящей» к Моору особы, которая, «узнав о предполагаемом даре», будто бы пыталась «оберечь его от возможной раздачи всего имущества»(60). Такой эпизод также мог придавать правдоподобие версии Моора. В своем письме Моор ссылался на то, что в прошлом помогал «деньгами и кредитными гарантиями» представителям всех российских революционных партий и течений; в этом ряду он упомянул и своего/103/ «старого друга Плеханова»(61). По-видимому, эти утверждения вполне соответствовали действительности(62), а это, очевидно, также говорило в пользу Моора. Далее, Моор указывал, что первоначально хотел поделить деньги между всеми направлениями русской социал-демократической партии
(здесь, как и в письме к Нассе, он ссылался на беседу с П.Б. Аксельродом, который, по его словам, отнесся к этому предложению «с большой радостью»), но в итоге принял решение «начать с большевиков». Такое решение Моор объяснял своими политическими симпатиями, подчеркивая, что «в течение всей своей жизни принадлежал к радикальному направлению в социал-демократии»(63). Представляется, что членам ЗБ ЦК в июне - июле 1917 года едва ли могло казаться подозрительным предложение заслуженного швейцарского социалиста, известного своей щедростью и «левыми» политическими взглядами. Представляется также, что в конфиденциальном письме к Ленину они могли быть вполне откровенны(64). Кроме того, следует отметить, что еще до июльского кризиса членам Заграничного бюро стало известно, что русская контрразведка ищет доводов, чтобы обвинить большевиков в получении немецких денег: об этом Радек, ссылаясь на «достоверный источник», предупреждал Ленина в своем письме от 16 (3) июля(65). В случае, если члены ЗБ ЦК знали - или подозревали - об истинной роли Моора, упоминать о полученной от него субсидии в этом письме было бы со стороны Радека большой неосторожностью. В то же время, заинтересованность членов ЗБ ЦК в получении денег, возможно, заставляла их снисходи/104/тельнее смотреть на предложенные Моором объяснения и, между прочим, на его желание сохранить анонимность(66).
Как видно из письма членов Заграничного бюро в Петроград, они рассчитывали, что большая часть внесенных Моором денег будет находиться в их распоряжении. Сумму «сверх предполагаемых расходов» они предлагали передать в распоряжение ЦК, но рекомендовали не переводить эти деньги в Россию, а оставить на хранении заграницей. Предложенная ими смета не сохранилась, однако в письме названы некоторые статьи расходов - издание бюллетеней (т.е. «Russische Korrespondenz “Prawda”»), выпуск французских изданий бюллетеня(67), поддержка «левых» интернационалистских групп в Европе (в том числе, журнала «Arbeiterpolitik», органа группы «бременских левых» в Германии) и «предварительные расходы по созыву конференции левых циммервальдцев»(68). Последний пункт позволяет скорректировать вывод, сделанный С.М. Ляндресом на основании письма Радека(69): деньги Моора предполагалось использовать не для финансирования III Циммервальдской конференции, а для организации отдельной конференции «левых», которая в 1917 году так и не состоялась.
Судя по всему, члены ЗБ ЦК не сомневались в том, что их соглашение с Моором будет сразу утверждено Лениным. Как видно, тот не стал решать этот вопрос единолично: ответное письмо было 29 июня составлено Е.Д. Стасовой «по поручению ЦК». Кто из руководителей партии участвовал в обсуждении, нам неизвестно, но, очевидно, Ленин должен был играть в нем важную роль. Написанный Стасовой ответ показывает, что петроградские большевики не были готовы безоговорочно принять деньги Моора. Не ответив на просьбу утвердить смету расходования денег, члены ЦК заявили, что согласятся принять их «лишь после тщательнейшей проверки того, что ни прямо, ни косвенно источник не связан ни с одним империализмом, ни с чем-либо не совсем чистым вообще»(70). Итак, отношение к предложенной субсидии оказалось - в данном конкретном случае - весьма осторожным, по крайней мере, более осторожным, чем предполагали противники большевиков. Сложно сказать, какую роль здесь сыграли принципиальные соображе/105/ния. Однако Ленину сложно отказать в способности трезво оценивать возможные последствия своих решений. Вопрос о «немецких деньгах» в 1917 году стоял необычайно остро, причем эпидемия подозрительности охватила и социалистические партии(71). В этих условиях субсидия из непроверенного зарубежного источника могла безнадежно скомпрометировать большевиков в глазах их собственных сторонников(72). Очень важно, что члены ЦК приняли это решение еще до июльского политического кризиса, то есть до того, как лидерам партии было официально предъявлено обвинение в связи с Германией. Впрочем, после возвращения Ленина через Германию возможность такого обвинения была довольно очевидной. Уже в июне до большевиков доходили слухи, что в определенных кругах существует план обвинить их в получении немецких денег. 10 июня сообщение об этом было опубликовано в «Правде»(73). Неудивительно, что на таком фоне петроградские большевики могли опасаться «злостных провокаторских шагов». В то же время в письме Стасовой была от имени ЦК выражена уверенность, что члены Заграничного бюро «ни с каким источником, сколько-нибудь подозрительным, никогда бы и не связались»(74). Это позволяет полагать, что члены ЦК в этот момент не имели каких-либо подозрений непосредственно против Моора.
продолжение https://yroslav1985.livejournal.com/178123.html
«Принять пожертвование мы согласимся лишь после тщательнейшей проверки…»: новые документы о взаимоотношениях большевиков с Карлом Моором в 1917 году.
Вопрос о финансировании Германией партии большевиков в 1917 году остается, по словам Г.Л. Соболева, «одной из наиболее запутанных и политизированных тем в нашей новейшей истории»(1). Предположения о масштабных германских субсидиях, полученных большевиками через посредничество А.Л. Парвуса, до сих пор не получили прямых документальных
подтверждений(2). Тем не менее, версия о «немецких миллионах» и сейчас повторяется даже в научной литературе(3). Отчасти, вероятно, это объясняется/95/ тем, что готовность Германии субсидировать антивоенное и революционное
движение в России сомнений не вызывает(4). В то же время, очень немногие документы позволяют судить о действительном отношении большевиков к подобным субсидиям. Сами они - что вполне естественно - публично отрицали возможность сотрудничества с Германией и немецким «социал-шовинистом» Парвусом(5), но эти заявления зачастую вызывают недоверие у историков(6) и, действительно, не могут служить убедительным доказательством. Воспоминания большевиков, демонстрирующие, по едкому выражению С.П. Мельгунова, их «позднюю “принципиальность”»(7), также могут быть не слишком искренними. С другой стороны, свидетельства о неразборчивости В.И. Ленина по отношению к источникам средств для партийной работы придают - с точки зрения некоторых исследователей - определенную убедительность версии о «немецких деньгах»(8). На эту неразборчивость уже в 1917 году обращали внимание многие из социалистов, опрошенных во время следствия по делу большевиков. Здесь они ссылались, например, на участие большевиков в экспроприациях и присвоение ими наследства Н.П. Шмидта(9). Именно исходя из этих фактов Г.В. Плеханов предположил,что Ленин «для интересов своей партии мог воспользоваться средствами, заведомо для него идущими из Германии»(10). Однако подобные предположе/96/ния, даже высказанные людьми, хорошо знавшими Ленина, также не могут сами по себе служить доказательством его вины.
В то же время, один факт получения большевиками денег от агента германского правительства в 1917 году имеет строгое документальное подтверждение. Этим агентом был видный деятель швейцарского и международного социал-демократического движения Карл Моор (1852 - 1932)(11). В отличие от Парвуса, в годы мировой войны Моор не скомпрометировал себя
открытыми прогерманскими симпатиями(12). Он примыкал к интернационалистскому течению в социал-демократии, а в 1915 году принял участие в Циммервальдской конференции(13). Внимания русской контрразведки и «союзных» спецслужб, искавших в 1917 году доказательства связи большевиков с Германией, Моор не привлек. Впрочем, в так называемых «документах Сиссона», сфабрикованных журналистом А.М. Оссендовским, некий «Мор» или «Мир» был упомянут в роли сообщника Парвуса и одного из посредников между ним и большевиками(14). По предположению В.И. Старцева, Оссендовский услышал фамилию Моора, когда собирал информацию и слухи о «подозрительных» людях в Стокгольме и Копенгагене - и таким образом, сам не зная об этом, «попал пальцем в больное место»(15). Публикация указанного документа в газете «Le Petit Parisien» в феврале 1918 года(16) привлекла к Моору интерес французской разведки, но ничего определенного ей обнару/97/ жить не удалось(17). Известно также, что в 1918 году Моор стал вызывать подозрения и у некоторых большевиков. В письме к Ленину в августе 1918 года Г.Л. Шкловский прямо назвал Моора «купленным за деньги» немецким агентом(18). Однако никаких последствий для Моора это резкое заявление не имело: он подолгу жил в Советской России и пользовался явным расположением большевистских властей(19).
О сотрудничестве Моора с германским правительством стало достоверно известно после публикации документов германского Министерства иностранных дел во второй половине 1950-х гг.(20) Среди этих документов обращали на себя внимание отчеты и сообщения агента Байера, который, как видно, поддерживал контакты со многими представителями русских
революционных партий в эмиграции. Переезды этого агента полностью совпадали с путешествиями Моора, что позволило доказать тождество Байера и видного швейцарского социалиста(21). Документы давали основания предполагать, что Моор мог оказывать большевикам финансовую помощь(22); исследователи также обращали внимание на его последующую «карьеру» в Советской России(23). Предположения получили документальное подтверждение в 1993 году, когда С.М. Ляндрес опубликовал документы из так называемых «особых папок» секретариата и Оргбюро ЦК большевиков за 1923 - 1927 гг. Как видно из этих документов, с 1921 года Моор пытался добиться возвращения ему денег, которые он передавал большевикам в 1917 году и позднее. Хотя долг был признан большевистскими лидерами, выдача Моору денег растянулась почти на шесть лет, и в фонде ЦК отложилась подробная переписка по этому поводу. На основании расчетов, приведенных в этих документах, Ляндрес пришел к выводу, что в 1917 году Моор передал большевикам сумму, равную 113 926 шведским кронам; получателями субсидии были/98/ члены Заграничного бюро ЦК большевиков в Стокгольме(24). О происхождении этих денег существуют различные мнения. Большинство исследователей полагает, что их источником было германское правительство(25), однако С.С. Попова допускает, что Моор мог финансировать большевиков и из личных средств(26). Представляется, однако, что этот вопрос не имеет принципиального значения: в любом случае Моор передавал большевикам деньги с ведома и с одобрения германских властей.
Итак, факт получения большевиками денег от Моора был доказан, однако подробности их сотрудничества до сих пор практически не были известны. Источником сведений об их взаимоотношениях служили обычно два документа: письмо В.И. Ленина членам Заграничного бюро ЦК от 17 (30) августа 1917 г.(27), а также протокол заседания ЦК большевиков 24 сентября, на котором обсуждалось предложение Моора «передать в распоряжение ЦК некоторую сумму денег»(28). Эти материалы не позволяли понять, когда и при каких обстоятельствах большевики все же согласились принять предложение Моора; высказывалось предположение, что Моор мог передать деньги еще весной 1917 г., в том числе финансировать возвращение Ленина в Россию(29). При этом, по мнению Л. Хааса, большевики должны были догадываться о связях Моора с правительствами Центральных держав и о действительных источниках предложенных им денег(30). Внести в исследуемый вопрос некоторую определенность удалось С.М. Ляндресу. Он обратил внимание на письмо К.Б. Радека Ленину от 16 (3) июля 1917 г., в котором Радек упоминал о деньгах, полученных членами ЗБ ЦК, и об их расходовании(31). Ляндрес предположил, что речь шла о суммах, полученных от Моора; это позволило ему сделать вывод, что к указанному времени большевики получили по крайней мере часть денег Моора, а также определить, как эти деньги были использованы./99/
Публикуемые ниже документы из фонда ЦК РСДРП (б) в РГАСПИ, позволяют установить некоторые дополнительные подробности сотрудничества большевиков с Моором в 1917 году. Документы сохранились в составе дела под заголовком «Стасова Е.Д. Письмо по поручению ЦК [РСДРП] неизвестному о согласии ЦК принять пожертвование в 100 тысяч франков лишь после дополнительной тщательной проверки и официального расследования его источника, с приложением 2-х писем по данному вопросу»(32).Дело включает в себя три документа:
1) Рукописное письмо от 1 июля 1917 г. на немецком языке, подписанное Карлом Моором и адресованное членам Заграничного представительства ЦК большевиков - Орловскому (В.В. Воровскому), Я.С. Ганецкому и К.Б. Радеку.
2) Рукописное письмо, судя по довольно небрежному оформлению - черновик. Письмо написано на бланке Handels-og Eksportkompagniet(33); в нем нет ни обращения, ни подписи, но по его содержанию можно понять, что оно было составлено членами Заграничного бюро ЦК в Стокгольме и адресовано руководителям большевиков в Петрограде, вероятнее всего - непосредственно Ленину(34). Почерк принадлежит, по всей видимости, В.В. Воровскому.
3) Рукописное письмо на бланке ЦК РСДРП от 29 июня 1917 г. за подписью Е.Д. Стасовой. Документ имеет исходящий номер и заверен печатью ЦК. Письмо начинается с обращения «уважаемый товарищ» и, очевидно, является ответом на письмо В.В. Воровского(35).
Используя эти документы, можно попытаться реконструировать взаимоотношения большевиков с Карлом Моором в течение 1917 года. Это и стало задачей данной статьи.
Биографы Карла Моора по-разному отвечают на вопрос о том, когда именно он начал сотрудничать с германским правительством(36). Однако после Февральской революции в России значимость тех услуг, которые он мог предложить Германии, очевидно, возросла. В конце апреля - начале мая/100/ 1917 года Моор направил Вальтеру Нассе - германскому военному атташе в Берне - по меньшей мере, два отчета о своих беседах с представителями российских революционных партий (по имени Моор назвал только двух собеседников - большевика Г.Л. Шкловского и меньшевика П.Б. Аксельрода). В этих разговорах он осторожно завел речь об оказании финансовой помощи российским интернационалистам - и сообщал Нассе, что его собеседники проявили «радостную готовность» такую помощь принять(37). Далее Моор описывал план, позволяющий передать деньги, не вызвав подозрений у российских революционеров; в качестве человека, наиболее подходящего для роли посредника, он предложил самого себя(38). В конце мая (по европейскому календарю) Моор приехал в Стокгольм, куда в тот момент перебрались члены Международной социалистической комиссии(39), готовившиеся к открытию III Циммервальдской конференции(40). В соответствии с планом, предложенным в письме к Нассе, Моор намеревался отправиться в Россию(41). Этой поездке помешал скандал вокруг Роберта Гримма(42), серьезно скомпрометировавший Циммервальдское движение в глазах российских властей(43). Однако в Стокгольме Моор смог установить контакт с членами Заграничного бюро ЦК большевиков(44) и предложить финансовую помощь/101/ им. По-видимому, Я.С. Ганецкий, приезжавший в Петроград в конце мая - начале июня, уже тогда проинформировал Ленина о контактах с Моором(45). Переговоры о передаче Моором определенной суммы в распоряжение ЦК большевиков завершились уже после возращения Ганецкого в Стокгольм. 1 июля (18 июня ст. стиля) Моор зафиксировал достигнутую договоренность в письме, адресованном членам ЗБ ЦК. Он подтверждал свою готовность передать в распоряжение ЦК большевиков сумму «около 100 тысяч франков»(46); речь, очевидно, шла о швейцарской валюте. Эта сумма, по курсу на июнь 1917 г.(47), равна примерно 70 тысячам рублей. Оценить размер этой субсидии можно, сопоставив ее с расходами и доходами большевистских организаций в России. Финансовые документы редакции «Правды», приобщенные к следственному делу большевиков, показывают, что расходы редакции за четыре месяца (с начала марта до начала июля 1917 г.) составили 582 500 рублей, в том числе около 240 тысяч рублей были потрачены на приобретение типографии и оборудования для нее. Доходы за этот же период составили 676 047 рублей(48). Таким образом, субсидия, предложенная Моором, выглядит не слишком значительной; серьезно повлиять на финансовое положение партии в целом она, очевидно, не могла. В то же время, для Заграничного бюро ЦК предложенная сумма могла быть существенной. Насколько можно судить, средства, находившиеся в его распоряжении, были довольно ограниченными. Так, в письме от 23 (10) апреля Я.С. Ганецкий специально запрашивал Ленина, какую сумму ЗБ ЦК может тратить на телеграфные сообщения для «Правды»(49). Об ограниченности средств говорит и скромный характер выпускавшегося ЗБ ЦК бюллетеня «Russische Korrespondenz “Prawda”»(50). Бюллетень первоначально выходил один раз в неделю(51)(позднее - два раза в неделю), причем печатался кустарным способом, при помощи/102/ ротатора(52). Поэтому заинтересованность Воровского, Ганецкого и Радека в деньгах Моора вполне объяснима. По-видимому, примерно тогда же, то есть около 1 июля (18 июня), они направили Ленину письмо, в котором информировали о договоренности с Моором и предлагали утвердить составленную ими смету расходования денег(53). Именно смету Радек, очевидно, упоминал в письме Ленину от 16 (3) июля, сообщая: «Мы не получили еще от Вас ответа насчет распределения денег, полученных нами»(54). Таким образом, предположение С.М. Ляндреса оказалось совершенно точным: речь в этом письме шла о деньгах Моора.
Письмо Моора и письмо Воровского позволяют судить о том, каким образом швейцарский социалист объяснял происхождение денег и свое желание субсидировать большевиков. Источником денег Моор называл наследство, полученное им от матери(55). Версию о наследстве приводил и Воровский в письме Ленину(56). По-видимому, такое заявление звучало вполне
правдоподобно. После смерти матери в январе 1908 года Моор действительно унаследовал значительное состояние(57). Среди русских революционеров он имел репутацию богатого человека: это подтверждают не только слова К. Радека(58), но и воспоминания Л.Г. Дейча(59). Можно также отметить, что Моор играл свою роль весьма искусно. Как видно из письма членов ЗБ ЦК, первоначально он предлагал большевикам более скромную сумму - и согласился на крупный дар только «под давлением Радека и приехавшего в это время из России Ганецкого». Воровский также упоминал в своем письме о появлении в Стокгольме некоей «близко стоящей» к Моору особы, которая, «узнав о предполагаемом даре», будто бы пыталась «оберечь его от возможной раздачи всего имущества»(60). Такой эпизод также мог придавать правдоподобие версии Моора. В своем письме Моор ссылался на то, что в прошлом помогал «деньгами и кредитными гарантиями» представителям всех российских революционных партий и течений; в этом ряду он упомянул и своего/103/ «старого друга Плеханова»(61). По-видимому, эти утверждения вполне соответствовали действительности(62), а это, очевидно, также говорило в пользу Моора. Далее, Моор указывал, что первоначально хотел поделить деньги между всеми направлениями русской социал-демократической партии
(здесь, как и в письме к Нассе, он ссылался на беседу с П.Б. Аксельродом, который, по его словам, отнесся к этому предложению «с большой радостью»), но в итоге принял решение «начать с большевиков». Такое решение Моор объяснял своими политическими симпатиями, подчеркивая, что «в течение всей своей жизни принадлежал к радикальному направлению в социал-демократии»(63). Представляется, что членам ЗБ ЦК в июне - июле 1917 года едва ли могло казаться подозрительным предложение заслуженного швейцарского социалиста, известного своей щедростью и «левыми» политическими взглядами. Представляется также, что в конфиденциальном письме к Ленину они могли быть вполне откровенны(64). Кроме того, следует отметить, что еще до июльского кризиса членам Заграничного бюро стало известно, что русская контрразведка ищет доводов, чтобы обвинить большевиков в получении немецких денег: об этом Радек, ссылаясь на «достоверный источник», предупреждал Ленина в своем письме от 16 (3) июля(65). В случае, если члены ЗБ ЦК знали - или подозревали - об истинной роли Моора, упоминать о полученной от него субсидии в этом письме было бы со стороны Радека большой неосторожностью. В то же время, заинтересованность членов ЗБ ЦК в получении денег, возможно, заставляла их снисходи/104/тельнее смотреть на предложенные Моором объяснения и, между прочим, на его желание сохранить анонимность(66).
Как видно из письма членов Заграничного бюро в Петроград, они рассчитывали, что большая часть внесенных Моором денег будет находиться в их распоряжении. Сумму «сверх предполагаемых расходов» они предлагали передать в распоряжение ЦК, но рекомендовали не переводить эти деньги в Россию, а оставить на хранении заграницей. Предложенная ими смета не сохранилась, однако в письме названы некоторые статьи расходов - издание бюллетеней (т.е. «Russische Korrespondenz “Prawda”»), выпуск французских изданий бюллетеня(67), поддержка «левых» интернационалистских групп в Европе (в том числе, журнала «Arbeiterpolitik», органа группы «бременских левых» в Германии) и «предварительные расходы по созыву конференции левых циммервальдцев»(68). Последний пункт позволяет скорректировать вывод, сделанный С.М. Ляндресом на основании письма Радека(69): деньги Моора предполагалось использовать не для финансирования III Циммервальдской конференции, а для организации отдельной конференции «левых», которая в 1917 году так и не состоялась.
Судя по всему, члены ЗБ ЦК не сомневались в том, что их соглашение с Моором будет сразу утверждено Лениным. Как видно, тот не стал решать этот вопрос единолично: ответное письмо было 29 июня составлено Е.Д. Стасовой «по поручению ЦК». Кто из руководителей партии участвовал в обсуждении, нам неизвестно, но, очевидно, Ленин должен был играть в нем важную роль. Написанный Стасовой ответ показывает, что петроградские большевики не были готовы безоговорочно принять деньги Моора. Не ответив на просьбу утвердить смету расходования денег, члены ЦК заявили, что согласятся принять их «лишь после тщательнейшей проверки того, что ни прямо, ни косвенно источник не связан ни с одним империализмом, ни с чем-либо не совсем чистым вообще»(70). Итак, отношение к предложенной субсидии оказалось - в данном конкретном случае - весьма осторожным, по крайней мере, более осторожным, чем предполагали противники большевиков. Сложно сказать, какую роль здесь сыграли принципиальные соображе/105/ния. Однако Ленину сложно отказать в способности трезво оценивать возможные последствия своих решений. Вопрос о «немецких деньгах» в 1917 году стоял необычайно остро, причем эпидемия подозрительности охватила и социалистические партии(71). В этих условиях субсидия из непроверенного зарубежного источника могла безнадежно скомпрометировать большевиков в глазах их собственных сторонников(72). Очень важно, что члены ЦК приняли это решение еще до июльского политического кризиса, то есть до того, как лидерам партии было официально предъявлено обвинение в связи с Германией. Впрочем, после возвращения Ленина через Германию возможность такого обвинения была довольно очевидной. Уже в июне до большевиков доходили слухи, что в определенных кругах существует план обвинить их в получении немецких денег. 10 июня сообщение об этом было опубликовано в «Правде»(73). Неудивительно, что на таком фоне петроградские большевики могли опасаться «злостных провокаторских шагов». В то же время в письме Стасовой была от имени ЦК выражена уверенность, что члены Заграничного бюро «ни с каким источником, сколько-нибудь подозрительным, никогда бы и не связались»(74). Это позволяет полагать, что члены ЦК в этот момент не имели каких-либо подозрений непосредственно против Моора.
продолжение https://yroslav1985.livejournal.com/178123.html