Маленькая лениниана. 12. Типичный финн
Оригинал взят у ext_449909 в Маленькая лениниана. 12. Типичный финн
Акаемов Н.Ф. Знаменитости. На заре юных дней. // Возрождение. Париж, 1931. №2131, 3 апреля, с. 3.
Судьба столкнула меня с двумя будущими «знаменитостями» - Ульяновым и Горьким на заре их юных дней...
Учился я в Симбирской гимназии, и Ульянов Владимир был моим товарищем по классу, окончив вместе со мною курс в 1887 году. В пятом классе слились ученики двух отделений - основного и параллельного. В нашем параллельном первым шел А.Н. Наумов, будущий министр земледелия, тогда - очень милый, воспитанный, красивый, «породистый» мальчик, которого все товарищи очень любили. В основном первым был Владимир Ульянов, приземистый, скуластый, веснущатый мальчуган с маленькими, сверлящими глазенками-щелками. Типичный финн!
Да и был он, действительно, финской породы. Разсказывали, что его отец происходил из мордовской деревни, очень хорошо учился в начальной школе, и как новый «Ломоносов» был послан на казенный счет учиться в гимназию. По окончании университета (тоже на казенный счет) отец Ульянова был педагогом, а затем на склоне карьеры был назначен директором народных училищ Симбирской губернии. Отсюда и происходят разсказы о «столбовом дворянстве» родоначальника большевизма. Финское происхождение объясняет непонятные в русском человеке черты характера Ленина: его упрямство, злобность, хитрость, жестокость и отсутствие широкого кругозора. (...)
Директор Керенский отличался тем, что при всяком удобном и неудобном случае ругал «Прошек и Терешек», «разночинцев» и «кухаркиных детей» и доказывал, что в гимназии должны бы учиться только дворянские дети. Нас - «разночинцев» - было в гимназии большинство, и понятно, что директорские иеремиады действовали на нас удручающе, особенно потому, что мы знали, что наш директор не «дворянское дитя», а попович, т.е. тоже «разночинец»...
Директор благоволил к Ульянову, а потому мы не удивились, когда первым у нас в пятом классе оказался Ульянов, а не Наумов.
Ульянов держался от всех в стороне. У него не было товарищей ни среди тех, которые занимались исподтишка выпивкой и «амурами», разсказывая цинично в классе о своих «переживаниях», ни среди тех, которые усердно учились и «пописывали», поддерживая «литературные традиции» симбирской гимназии. (...)
После казни брата, В. Ульянов замкнулся в себе и еще злобнее поглядывал на товарищей, обгрызая ногти коротких своих пальцев, но по отношению к преподавателям был весьма почтителен и неукоснительно посещал гимназическую церковь, так что Керенский, при окончании Ульяновым курса, послал в университет самую похвальную его характеристику, как примерного и благочестивого юноши.
После окончания гимназии, я уехал в Казань и больше Ульянова не видел. (...)
Акаемов Н.Ф. Знаменитости. На заре юных дней. // Возрождение. Париж, 1931. №2131, 3 апреля, с. 3.
Судьба столкнула меня с двумя будущими «знаменитостями» - Ульяновым и Горьким на заре их юных дней...
Учился я в Симбирской гимназии, и Ульянов Владимир был моим товарищем по классу, окончив вместе со мною курс в 1887 году. В пятом классе слились ученики двух отделений - основного и параллельного. В нашем параллельном первым шел А.Н. Наумов, будущий министр земледелия, тогда - очень милый, воспитанный, красивый, «породистый» мальчик, которого все товарищи очень любили. В основном первым был Владимир Ульянов, приземистый, скуластый, веснущатый мальчуган с маленькими, сверлящими глазенками-щелками. Типичный финн!
Да и был он, действительно, финской породы. Разсказывали, что его отец происходил из мордовской деревни, очень хорошо учился в начальной школе, и как новый «Ломоносов» был послан на казенный счет учиться в гимназию. По окончании университета (тоже на казенный счет) отец Ульянова был педагогом, а затем на склоне карьеры был назначен директором народных училищ Симбирской губернии. Отсюда и происходят разсказы о «столбовом дворянстве» родоначальника большевизма. Финское происхождение объясняет непонятные в русском человеке черты характера Ленина: его упрямство, злобность, хитрость, жестокость и отсутствие широкого кругозора. (...)
Директор Керенский отличался тем, что при всяком удобном и неудобном случае ругал «Прошек и Терешек», «разночинцев» и «кухаркиных детей» и доказывал, что в гимназии должны бы учиться только дворянские дети. Нас - «разночинцев» - было в гимназии большинство, и понятно, что директорские иеремиады действовали на нас удручающе, особенно потому, что мы знали, что наш директор не «дворянское дитя», а попович, т.е. тоже «разночинец»...
Директор благоволил к Ульянову, а потому мы не удивились, когда первым у нас в пятом классе оказался Ульянов, а не Наумов.
Ульянов держался от всех в стороне. У него не было товарищей ни среди тех, которые занимались исподтишка выпивкой и «амурами», разсказывая цинично в классе о своих «переживаниях», ни среди тех, которые усердно учились и «пописывали», поддерживая «литературные традиции» симбирской гимназии. (...)
После казни брата, В. Ульянов замкнулся в себе и еще злобнее поглядывал на товарищей, обгрызая ногти коротких своих пальцев, но по отношению к преподавателям был весьма почтителен и неукоснительно посещал гимназическую церковь, так что Керенский, при окончании Ульяновым курса, послал в университет самую похвальную его характеристику, как примерного и благочестивого юноши.
После окончания гимназии, я уехал в Казань и больше Ульянова не видел. (...)