Мне кажется, что после всей той политической мерзости, которая с нами со всеми приключилась вчера, стало как-то окончательно неловко думать и говорить о необходимости "валить отсюда". Потому что теперь это как бросить жену - некрасивую, старую, сварливую, но при этом еще и тяжело больную. Надо терпеть и лечить - как бы противно ни было. И пытаться
(
Read more... )
В том, что происходит сейчас нас должна насторожить не столько мерзость власти (а что, мы от них ожидали что-то другое?), сколько ощущение deja vu. Все то, что пишут те, кто хотят "валить отсюда" и все то, что пишешь ты - это дискурс семидесятых.
Вот, в начале семидесятых Борис Чичибабин писал:
Не веря кровному завету,
Что так нельзя,
Ушли бродить по белу свету
Мои друзья.
Броня державного кордона -
Как решето.
Им светит Гарвард и Сорбонна,
Да нам-то что?
Пусть будут счастливы, по мне, хоть
В любой дали.
Но всем живым нельзя уехать
С живой земли.
С той, чья судьба еще не стерта
В ночах стыда.
А если стерта, то на черта
И жить тогда?
Галич примерно в то же время писал :
Уезжайте! А я останусь.
Я на этой земле останусь.
Кто-то ж должен, презрев усталость,
Наших мертвых стеречь покой
Совершенно неважно, что Галич потом уехал, а Чичибабин остался - важно, что отъезд воспринимался именно вот так: предать мертвых, уехать с живой земли. А прошло, ну, двадцать лет - и оказалось неважно, кто уехал, а кто остался. Я, живший в начале восьмидесятых, хорошо знал, что, скажем, Тарковский и Любимов уехали, а Эфрос и Герман - остались. Давайте спросим умных детей, которые знают кто такие Тарковский, Любимов и Эфрос (о глупых не говорю) - сейчас это совсем не важно. Кто остался в России - Венедикт Ерофеев или Саша Соколов? Кто ж их помнит! (я-то помню, но это я помню)
Мне кажется, ключевым в этом дискурсе является предположение, что "валить отсюда" есть судьбоносное решение. И решение "не валить" - тоже судьбоносное, влияющее на судьбу страны. Но это - не так. Если даже мы все уедем, через сколько-то лет этот режим рассыпется. И тогда кто-то уедет (как многие уехали в конце восьмидесятых), а кто-то - вернется в большей или меньшей степени. Понятно, что последние годы жизни Аксенов проводил в России не меньше времени, чем Акунин сегодня - но в нашей голове Аксенов - эмигрант, а Акунин - нет.
Я не о том, что нужно уезжать и не о том, что нужно остаться. Я о том, что разговор "надо валить" vs "всем живым нельзя уехать с живой земли" - это разговор семидесятых годов. И конец восьмидесятых показали, что этот разговор, ну, нерелевантен. Тем более он нерелевантен сегодня, когда есть Интернет и нет железного занавеса.
Собственно, ключевым мне кажется представление семидесятых, что все происходящее - навсегда. Что мы можем мелкими изменениями придавать советской власти человеческое лицо, но не более. Опыт показал, что это не так, что никакого "навсегда" для таких режимов нет. Если мы сегодня будем держать в голове, что путинская власть - примерно на пять лет и к концу двутысячедесятых ее уже не будет - вопрос об отъезде приобретет другой смысл.
Ключевым сегодня, на мой взгляд, является интеллектуальная деятельность. Интеллигенция встретила девяностые в растерянности - у них (у нас) не было людей, способных предложить что-то внятное ни в области экономики, ни в области идеологии (именно этим можно объяснить все ошибки команды Гайдара и раздутую репутацию А.Г.Дугина). Я не чувствую в себе сил решать такие задачи - но если кто-то готов их решать (будь это Гуриев в области экономики или кто-нибудь в области идеологии) мне без разницы, где он это делает - в Москве или в Париже. А если он (мы) этого не делаем - тоже без разницы, где мы этого не делаем.
Я, опять же, никого ни к чему не призываю и не осуждаю, я просто о том, что кажется мне ключевым сегодня
Reply
Reply
я очень люблю цитату из Мандельштама, где он объясняет, что первое русское посольство на Запад целиком там осталось, потому что нет возвращения из космоса в хаос. То, что это сказал Мандельштам, который остался, делает эту цитату еще более сильной.
Да, любой живущий на два дома, начинает больше жить "там", чем "тут". Но это его личное событие, а в смысле социальной жизни - вот на книжной ярмарке недавно Эдик Шендерович представлял свою новую детскую книжку. Кто в курсе, где он живет? В Лондоне, Сан-Франциско или в Москве?
То есть, да, дети ходят в школу в другой стране, работа в другой стране, но вопрос о том, где находишься ты сам - вопрос отдельный. И сегодня он - не про географию, не про физическое присутствие. У меня в ленте полно людей, о которых я не знаю, где они живут. Напишешь им "куда тебе позвонить?", а они говорят "да я в Самуе сейчас, звони по скайпу".
Я понимаю, что эти люди не выходят на митинги - но те, кто живут в деревне тоже на митинги не выходят.
Давайте скажем честно: наша работа - большей части про слова. Или про знаки. Без разницы, где Галя будет писать свои тексты - здесь или в Европе. Ну, до тех пор, пока эти тексты на русском языке и о России.
Но если выбор, который делает Галя, не выбор про нее, а выбор про ее детей ("я хочу, чтобы мои дети росли в России"), то, да, разница есть. А если про нее - то где она физически не так уж важно.
Но я еще раз повторю: я не в смысле "надо валить, потому что сейчас совсем другое время". Я о том, что хорошо бы сам дискурс "валиь или не валить" как-то пересмотреть. Я бы сдвинул фокус в сторону "что мы собираемся делать теперь?" - и если у нас нет идей "что делать?", то нет разницы, где мы ничего не делаем - в Москве, в деревне под Москвой или заграницей.
Вот, если мы говорим о гей-пропаганде, то я знаю, что я готов сколько угодна рассказывать о разнообразии моих сексуальных вкусов, но не готов идти к Думе целоваться. Ну, а если я не готов идти целоваться - то какая разница, где я буду говорить свои смелые слова?
Reply
Reply
я отвечу, что мне Бродский, Аксенов и Набоков были примером больше, чем все, кто остались. или отвечу, что я не считаю себя такой важной фигурой, чтобы мое присутствие в России на кого-то влияло.
Что касается Гуриева, то я уверен, что в тот момент, когда в России откроется очередное окно возможностей - он вернется. И проблема 90ых, что не было ни одного русского экономиста, который мог бы вернуться с Запада в Россию - они все остались здесь в семидесятые и это естественным путем сузило их горизонт.
Я еще раз повторю: я не про то, что "можно и уехать", я про то, что если тебе есть дело до страны, то надо понимать, что собираешься делать. И для меня ответ "само мое присутствие в границах России уже целительно" не очень убедителен.
Ответ "я преподаю двадцати студентам в год" убедителен :)
Reply
Reply
Я еще раз - я не о том, что надо уезжать. Или что не надо. Я о том, что вопрос задан неправильно
Reply
Reply
(серьезно) мне кажется, это уход от ответа. Бродский сколько угодно мог говорить, что просто пребывание с Ахматовой в одной комнате оказывало на него сильнейшее влияние, но это как бы подразумевает, что помимо нахождения с И.Б. в одной комнате Ахматова много что делала.
Reply
Reply
Иначе за одно поколение всё вымрет.
Вообще я слово "валить" воспринимаю как "сделать так, чтобы меня перестали волновать эти проблемы".
Reply
Грустная история, до сих пор, кстати, не описанная в литературе
Reply
Reply
Reply
А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.
И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час …
Но в мире нет людей бесслезней
Надменнее и проще нас.
Собственно, я не вижу пожара, поэтому я считаю, что на дворе - семидесятые, а не двадцатые.
Еще раз - я не говорю о том, что надо остаться или надо уехать. Я о том, что не надо поддерживать дискурс семидесятых (и двадцатых тоже не надо). Мы живем в другое время, тут другие правила игры.
Reply
Reply
Leave a comment