Лес рубят, щепки летят.
Оригинал взят у olexell в Лес рубят, щепки летят.
Мне просто не по себе, когда вижу все эти возложения цветов к памятнику... Я работаю со стариками, в семейной истории которых столько горя, что его иногда просто невозможно контейнировать в одиночку. Ни мне, ни тем более им. Они рассказывают мне об этом, чтобы облегчить свою боль и потому что хотят, чтобы как можно больше людей знали и помнили свою, в том числе и такую, историю... Публикую с разрешения своей подопечной.
"...Шёл 1951 год и Харьков был охвачен очередной волной арестов. На этот раз врагами были объявлены врачи, евреи, врачи-евреи, евреи- не врачи, врачи- не евреи, впрочем, какая разница, кто враги, главное, чтобы они всегда были...
Папа работал старшим инженером Гипроавиапрома. Он знал, что не сегодня-завтра будет арестован. Моя мудрая мама сказала: "Лёва, мы поедем в Магадан. Там сейчас идёт набор добровольцев по комсомольским путёвкам. Только так мы спасёмся: дальше Магадана уже не вышлют."
Мы собрались за несколько дней и уехали в Магадан: папа, мама, я, тогда 12-летняя, и младший брат. Проехав через всю страну на поезде, мы наконец добрались до Находки, из которой тогда в Магадан можно было попасть только на корабле.
Мы сидели в ожидании корабля, когда я увидела толпу политзэков: они тоже ждали отправки в Магадан. Если бы вы видели этих людей! Точнее то, что от них осталось... Рваные лохмотья вместо одежды, болтающиеся на телах-скелетах. Я запомнила глаза одного парня: они были чёрного цвета. Знаете, такие две чёрные бездонные дыры на лице у человека, который знает, что обречён. Знает, что его отправляют в преисподнюю... А вокруг этих людей- охранники с собаками. Как будто кто-то из этих доходяг мог сбежать: они еле дышали. А потом подъехал подъёмный кран и опустил рыболовный невод-сети и охранники с собаками стали загонять этих бедолаг прямо в невод! Люди в неводе бились, взбирались друг на друга, хватались окровавленными пальцами за края невода, пока кран поднимал его в воздух. А потом кран подвёл невод к кораблю и стал вытряхивать этих людей на палубу, как рыбу-треску. И люди падали и летели, падали и летели, как падают и летят щепки, когда рубят лес...
Мне стало страшно и мама прижала моё лицо к своему телу и долго так держала меня, чтобы я не видела этого всего, a сама плакала так сильно, что слёзы катились ей прямо в рот и она не успевала их глотать и я боялась, что мама захлебнётся от горя...
...В Магадане папу назначили начальником отдела, который занимался проектированием аэропортов на Чукотке. На работу в отдел он брал бывших политзэков, которых арестовывали ещё в 35-37-ом и которые к тому времени уже отсидели свои сроки и были отправлены на вечное поселение. Папа оформлял их уборщиками, копировальщиками, чертёжниками, но на самом деле они выполняли работу инженеров, архитекторов, там ведь были какие люди: лучшие люди нашей страны. Брать на квалифицированную работу их запрещали и папа хитрил, как мог. Ну и, конечно, на папу написали донос: принимает мол на работу врагов народа. Его арестовали. Привели его в местный участок и посадили в камеру. Он просидел в этой камере целый день. Ночью он, конечно, не спал, а наутро дверь камеры открыл охранник и говорит: "Собирай вещи, мужик и иди домой. И считай, что мы тебя сюда даже не вызывали!" Папа остолбенел: "Как это: идите домой? А что со мной потом будет, если вы мне ещё и побег пришьёте?" Но охранник стоял на своём: "Мужик, беги домой, говорю, там всё и узнаешь!" Папа забрал свой узелок с тёплыми вещами и пошёл пешком домой. Мама открыла ему дверь и тут же повисла у него на шее. Я слышала, как она радостно зашептала ему в ухо: "Его больше нет, Лёвочка! Его больше нет!" И папа сразу всё понял. И они с мамой долго плакали и обнимали друг друга. И никогда я не видела в своей жизни счастливее людей, чем мои папа с мамой в тот день 6 марта 1953 года..."
Мне просто не по себе, когда вижу все эти возложения цветов к памятнику... Я работаю со стариками, в семейной истории которых столько горя, что его иногда просто невозможно контейнировать в одиночку. Ни мне, ни тем более им. Они рассказывают мне об этом, чтобы облегчить свою боль и потому что хотят, чтобы как можно больше людей знали и помнили свою, в том числе и такую, историю... Публикую с разрешения своей подопечной.
"...Шёл 1951 год и Харьков был охвачен очередной волной арестов. На этот раз врагами были объявлены врачи, евреи, врачи-евреи, евреи- не врачи, врачи- не евреи, впрочем, какая разница, кто враги, главное, чтобы они всегда были...
Папа работал старшим инженером Гипроавиапрома. Он знал, что не сегодня-завтра будет арестован. Моя мудрая мама сказала: "Лёва, мы поедем в Магадан. Там сейчас идёт набор добровольцев по комсомольским путёвкам. Только так мы спасёмся: дальше Магадана уже не вышлют."
Мы собрались за несколько дней и уехали в Магадан: папа, мама, я, тогда 12-летняя, и младший брат. Проехав через всю страну на поезде, мы наконец добрались до Находки, из которой тогда в Магадан можно было попасть только на корабле.
Мы сидели в ожидании корабля, когда я увидела толпу политзэков: они тоже ждали отправки в Магадан. Если бы вы видели этих людей! Точнее то, что от них осталось... Рваные лохмотья вместо одежды, болтающиеся на телах-скелетах. Я запомнила глаза одного парня: они были чёрного цвета. Знаете, такие две чёрные бездонные дыры на лице у человека, который знает, что обречён. Знает, что его отправляют в преисподнюю... А вокруг этих людей- охранники с собаками. Как будто кто-то из этих доходяг мог сбежать: они еле дышали. А потом подъехал подъёмный кран и опустил рыболовный невод-сети и охранники с собаками стали загонять этих бедолаг прямо в невод! Люди в неводе бились, взбирались друг на друга, хватались окровавленными пальцами за края невода, пока кран поднимал его в воздух. А потом кран подвёл невод к кораблю и стал вытряхивать этих людей на палубу, как рыбу-треску. И люди падали и летели, падали и летели, как падают и летят щепки, когда рубят лес...
Мне стало страшно и мама прижала моё лицо к своему телу и долго так держала меня, чтобы я не видела этого всего, a сама плакала так сильно, что слёзы катились ей прямо в рот и она не успевала их глотать и я боялась, что мама захлебнётся от горя...
...В Магадане папу назначили начальником отдела, который занимался проектированием аэропортов на Чукотке. На работу в отдел он брал бывших политзэков, которых арестовывали ещё в 35-37-ом и которые к тому времени уже отсидели свои сроки и были отправлены на вечное поселение. Папа оформлял их уборщиками, копировальщиками, чертёжниками, но на самом деле они выполняли работу инженеров, архитекторов, там ведь были какие люди: лучшие люди нашей страны. Брать на квалифицированную работу их запрещали и папа хитрил, как мог. Ну и, конечно, на папу написали донос: принимает мол на работу врагов народа. Его арестовали. Привели его в местный участок и посадили в камеру. Он просидел в этой камере целый день. Ночью он, конечно, не спал, а наутро дверь камеры открыл охранник и говорит: "Собирай вещи, мужик и иди домой. И считай, что мы тебя сюда даже не вызывали!" Папа остолбенел: "Как это: идите домой? А что со мной потом будет, если вы мне ещё и побег пришьёте?" Но охранник стоял на своём: "Мужик, беги домой, говорю, там всё и узнаешь!" Папа забрал свой узелок с тёплыми вещами и пошёл пешком домой. Мама открыла ему дверь и тут же повисла у него на шее. Я слышала, как она радостно зашептала ему в ухо: "Его больше нет, Лёвочка! Его больше нет!" И папа сразу всё понял. И они с мамой долго плакали и обнимали друг друга. И никогда я не видела в своей жизни счастливее людей, чем мои папа с мамой в тот день 6 марта 1953 года..."