3 тамуза.
С утра вчера зашли к шахарису Йоси Гехт, чей день рождения будет сегодня вечером, и его сын Мойше, приехавший к нему в гости по случаю. Гехты, кстати, делали трапезу в синагоге. А мы как раз закончили первое чтение Торы, которое сделали до шахариса, чтобы по случаю 3 тамуза всех повызывать. И вот Гехты входят, обсуждая что-то на повышенных тонах. И это что-то - наболевшая тема, что система религиозных школ плодит не святых знатоков Торы, а офраевших выкидышей, в смысле, выкинутых системой, или самовлюблённых приспособленцев, и что за какую-то юношескую глупость директора йешив, не моргнув глазом, ломают жизнь ребёнку и всей его семье, и что двуличие настолько преуспело во всей системе, что это ужасно. И мы все согласились с нашими карлин-столинскими друзьями, что таки да.
Кидуш и трапеза натурально перешли в фарбренген. Чтобы не потерять миньян на биркас hамазон, стали благословлять в середине, и получилось, что я вёл биркас hамазон, что требовалось сделать над стаканом вина, что, как известно, после водки не рекомендуется, так что голова болела.
Основное ощущение с фарбренгена, что очень трудно сделать любую совместную акцию или предпринять какой-либо совместный шаг. Потому что у каждого есть свой удел в Торе, так сказать, и каждому представляется что-то своё как самое важное. И тут, конечно, это связано с тем, в чём врождённый внутренний стержень человека, и в чём - то, что ему надо исправить в себе. То, что надо исправить в мире - это врождённые таланты. То, что надо исправить в себе - то, что особенно тяжело даётся.
Начали рассказывать про Ребе, про то, как проходил 3 Тамуза.
Алекс Клейман рассказал, что видел Ребе один раз, что только приехал в США, ему было, кажется 19 лет, он оказался в Буффало, познакомился с р. Гурари, и тот его охмурил, всё было хорошо, но раздражали портреты Ребе во всех хабадских домах, уж больно напоминали портреты политбюро и лично товарища Брежнева по всему Союзу. Затем, на Шавуос, р. Гурари взял его с собой в Краун-Хайтс. Р.Гурари вообще произвел на него огромное впечатление, Алекс восхищался им и относился с величайшим уважение. И вот в 770 р.Гурари тащит его сквозь толпу, вдруг происходит "расщепление моря" - образовывается проход для Ребе, Ребе идёт по проходу, а р. Гурари выталкивает Алекса вперёд, а сам прячется сзади, Алекс ему - мол, вы это чего? а тот говорит: "я боюсь, я не хочу, чтобы он на меня смотрел. Я хочу на него смотреть, но его взгляда боюсь. А ты давай."
Алексу это показалось каким-то детским поведением.
На шабос он (тогда ещё нерелигиозный) сбежал к своим родственникам пообщаться, не видел их с Союза, а потом вернулся к тем, у кого р.Гурари договорился, что он остановится. А назавтра р.Гурари говорит Алексу, давай, поехали домой. А хозяин - фотограф Розенталь говорит: "Никуда он не поедет, пока не получит доллар от Ребе. Ты, р. Гурари, в своём уме? Хочешь его без доллара оставить?"
И вот Алекс подходит к Ребе, тот на него не очень-то милостиво смотрит, даёт доллар, Алекс отходит и чувствует такое приподнятое чувство что тут же поклупает себе портрет Ребе - там предприимчивые деятели перед 770 торговали фотографиями. И вдруг Алекс думает: "Это что же это я такое только что сделал??!!! Да я же сам своими руками на свои же деньги купил портрет Ребе! так вот оно что! Значит все эти хабадники - они просто так изнутри на самом деле любят Ребе, это, хас вешолом, не Брежнев!"
Сендер рассказал, что видел Ребе один раз. Ему было 8 лет, они с отцом (может, и со всей семьёй) приехали из Израиля, побывали в Чикаго у нерелигиозных родственников, и его двоюродный брат, который на год его старше, подарил ему на 8-й день рожденья 8 долларов. Доллар он сунул в цдоко-пушку, насколько я понял, в Краун-Хайтсе уже. Другие дети, осознав, что у него есть деньги, начали приставать, мол, дай подарок. Он начал раздавать по 25 центов. Затем отец сказал ему готовиться к йехидусу. Это уже было время, когда очень немногие могли попасть на йехидус. Ребе делал "общие йехидусы". Например, для всех ивритоговорящих, или идиш-говорящих или франко-говорящих или англо-говорящих, или русско-говорящих. Сендер, естественно, шёл на йехидус для иврито-говорящих. Написал от себя письмо Ребе, положил в конверт. И отец сказал ему, что неплохо было бы дать и цдоку от себя. И Сендер положил 25 центов - у него ещё оставались деньги с тех 8-и долларов. А потом подумал, что Ребе неприлично давать так мало, и положил доллар. И вот они заходят в комнату, где проводится йехидус. Входная дверь находится справа, и, когда входишь, - перед тобой - стулья, а Ребе сидит спиной к стене, естественно, лицом к стульям, где сейчас все рассядутся, т.е. в том же направлении, что и входящие. И вот Сендер запомнил, как, входя, вдруг испугался, что потерял доллар из конверта, и на секундочку остановился, вытащив конверт из кармана, и осторожно заглянул туда. Доллар был на месте. А когда он поднял глаза, глядая вбок, увидел, что Ребе на него смотрит, повернув к нему голову, и широко ему улыбается улыбкой, полной любви, и эта улыбка с ним осталась на всю жизнь.
Я рассказал, как пришёл в то воскресенье в шул, раввинов не было, кроме р.Лившина, совершенно заплаканного, там я узнал, что произошло. Пришёл домой, сказал моей бывшей нееврейской жене, Ребе-то - всё. Она уже видела, что я удаляюсь в йидишкайт, и что ничего у нас не получится в совместной жизни. Что касается 3 Тамуза, я не знал, что делать, был в какой-то прострации. Думаю, не ехать же, да ещё жена устроит мне. А она как-то обречённо говорит: "Ты, естественно, поедешь в Бруклин". "Естественно", - ответил я, поехал в Брукллин. Вышел из метро, какие-то ребята танцевали под "Йехи", видимо надеясь, что сейчас всё разрешится раскрытием Мошиаха, я присоединился к ним, затем встретил Лейбла Блутмана, мы прошли мимо тела Ребе, отстояв долгую очередь. Затем нас подвезли на кладбище, помню, кто-то закричал "Благословен оживляющий мёртвых" с Именем Всевышнего, видимо, надеясь, как в истории, что сын сказал броху на фрукты, чтобы отец был вынужден дать ему яблоко. Потом мы прошли мимо могилы, и нас подвезли к метро. Вот и всё.
Беня рассказал, что ему было 15 лет тогда, он помнит, как его отец звонил р.Холландеру, и что он ему сказал, и как отец плакал, и как сам Беня плакал, и как слова, с которыми его отец Гирш - шалиях на Брайтон-Бич - обращался к р.Холландеру, наполнили его таким ужасом, что он до сих пор, 24 года спустя - в шоке.
- Что же он сказал? - спросил я.
- Я не могу об этом вспоминать, я не могу это повторить, я начны рыдать, - сказал Беня.
- Ну так рыдай и расскажи, - сказали все мы.
- Нет, чтобы иметь с этим дело, мне нужен психолог или психиатр, - ответил Беня.
(Когда я потом рассказал об этом жене, она заметила, что эти хасиды вполне могут понять и прочувствовать, что пережили евреи, когда был разрушен Храм).
В тот день на 3 тамуза была назначена большая еврейская ярмарка на бруклинском берегу. Несколько еврейских организаций участвовали, в том числе и Брайтон-Бичский хабад. Но, понятное дело, хабадники не пришли. А один из участников был Шломо Карлебах. Он пел вместе со своей дочкой Нешамой в течение часа, а потом сказал (у отца Бени есть видео): "Сегодня несколько печальный день. Любавичер Ребе... Любавичер Ребе... (Трррееннь по гитаре) Любавичер Ребе... Од hа Ребе хай (Тренннннь).... Од hа Ребе хай (Тренннннь) (и понеслось на знаменитую "ам исраэль хай"). Как Беня пошутил - Карлебах - первый мошихист.
Сендер заявил, что нечего плакать о прошлом, а надо смотреть в будущее, и чтобы единственной целью и мыслью было - привести Мошиаха сейчас.
Я себя чувствовал сильно неадекватно, что все хасиды, а я - дерьмо. Мне сказали, что это от гайвы, и я с этим совершенно согласен, но ничего с этим не мог поделать. И до сегодняшнего утра чувствовал себя каким-то обдолбанным. И только произнося в шахарис "Рскрываешь Свою руку и насыщаешь желание всему живому", вспомнил, как р.Йоханан бен Закай сказал перед исталкусом: "Не знаю, по какой дороге меня поведут сейчас". Ребе объясняет, что он же не был ложно скромен, коге он обманывал? Он не знал, что всю жизнь ни минуты не терял от служения?! И Ребе объясняет, что у него не было времени думать о том, цадик он или нет, надо было делать мицвы и изучать Тору, и он таки настолько не терял времени от этой задачи, что, когда перед исталкусом появилась минутка свободного времени, только тут об этом и задумался. Так что я согласился с Сендером не только ментально (в отношении себя), но и эмоционально, и дела пошли на поправку.
А в моцоэй шабос две семьи в дополнение к нескольким уже отсутствовавшим, сорвались и понеслись на Оhель. У меня же сил на такое нет. Не могу я в один день туда и обратно. Зато вот сел и записал всё ту вышеизложенное.
О!, а перед мааривом вспомнили, что вечером йорцайт реб Менделя Футерфаса. Рассказали историю, как он с р. Райчиком пошёл собирать деньги на благотворительные цели. Пришли они в приёмную к одному богачу, им говорят - подождите на диванчике. Они сели и задремали. Богач вышел, видит - два колоритных старичка сидят, секретарша передала, о чём речь, и они, видимо, уже бывали у него, так он выписал им чек на значительную сумму и ушёл. Они проснулись, секретарша отдала чек, они выходят, р.Мендел говорит: "Куда бы нам ещё пойти поспать?"
This entry was originally posted at https://ykh.dreamwidth.org/96896.html. Please comment there using OpenID.
Кидуш и трапеза натурально перешли в фарбренген. Чтобы не потерять миньян на биркас hамазон, стали благословлять в середине, и получилось, что я вёл биркас hамазон, что требовалось сделать над стаканом вина, что, как известно, после водки не рекомендуется, так что голова болела.
Основное ощущение с фарбренгена, что очень трудно сделать любую совместную акцию или предпринять какой-либо совместный шаг. Потому что у каждого есть свой удел в Торе, так сказать, и каждому представляется что-то своё как самое важное. И тут, конечно, это связано с тем, в чём врождённый внутренний стержень человека, и в чём - то, что ему надо исправить в себе. То, что надо исправить в мире - это врождённые таланты. То, что надо исправить в себе - то, что особенно тяжело даётся.
Начали рассказывать про Ребе, про то, как проходил 3 Тамуза.
Алекс Клейман рассказал, что видел Ребе один раз, что только приехал в США, ему было, кажется 19 лет, он оказался в Буффало, познакомился с р. Гурари, и тот его охмурил, всё было хорошо, но раздражали портреты Ребе во всех хабадских домах, уж больно напоминали портреты политбюро и лично товарища Брежнева по всему Союзу. Затем, на Шавуос, р. Гурари взял его с собой в Краун-Хайтс. Р.Гурари вообще произвел на него огромное впечатление, Алекс восхищался им и относился с величайшим уважение. И вот в 770 р.Гурари тащит его сквозь толпу, вдруг происходит "расщепление моря" - образовывается проход для Ребе, Ребе идёт по проходу, а р. Гурари выталкивает Алекса вперёд, а сам прячется сзади, Алекс ему - мол, вы это чего? а тот говорит: "я боюсь, я не хочу, чтобы он на меня смотрел. Я хочу на него смотреть, но его взгляда боюсь. А ты давай."
Алексу это показалось каким-то детским поведением.
На шабос он (тогда ещё нерелигиозный) сбежал к своим родственникам пообщаться, не видел их с Союза, а потом вернулся к тем, у кого р.Гурари договорился, что он остановится. А назавтра р.Гурари говорит Алексу, давай, поехали домой. А хозяин - фотограф Розенталь говорит: "Никуда он не поедет, пока не получит доллар от Ребе. Ты, р. Гурари, в своём уме? Хочешь его без доллара оставить?"
И вот Алекс подходит к Ребе, тот на него не очень-то милостиво смотрит, даёт доллар, Алекс отходит и чувствует такое приподнятое чувство что тут же поклупает себе портрет Ребе - там предприимчивые деятели перед 770 торговали фотографиями. И вдруг Алекс думает: "Это что же это я такое только что сделал??!!! Да я же сам своими руками на свои же деньги купил портрет Ребе! так вот оно что! Значит все эти хабадники - они просто так изнутри на самом деле любят Ребе, это, хас вешолом, не Брежнев!"
Сендер рассказал, что видел Ребе один раз. Ему было 8 лет, они с отцом (может, и со всей семьёй) приехали из Израиля, побывали в Чикаго у нерелигиозных родственников, и его двоюродный брат, который на год его старше, подарил ему на 8-й день рожденья 8 долларов. Доллар он сунул в цдоко-пушку, насколько я понял, в Краун-Хайтсе уже. Другие дети, осознав, что у него есть деньги, начали приставать, мол, дай подарок. Он начал раздавать по 25 центов. Затем отец сказал ему готовиться к йехидусу. Это уже было время, когда очень немногие могли попасть на йехидус. Ребе делал "общие йехидусы". Например, для всех ивритоговорящих, или идиш-говорящих или франко-говорящих или англо-говорящих, или русско-говорящих. Сендер, естественно, шёл на йехидус для иврито-говорящих. Написал от себя письмо Ребе, положил в конверт. И отец сказал ему, что неплохо было бы дать и цдоку от себя. И Сендер положил 25 центов - у него ещё оставались деньги с тех 8-и долларов. А потом подумал, что Ребе неприлично давать так мало, и положил доллар. И вот они заходят в комнату, где проводится йехидус. Входная дверь находится справа, и, когда входишь, - перед тобой - стулья, а Ребе сидит спиной к стене, естественно, лицом к стульям, где сейчас все рассядутся, т.е. в том же направлении, что и входящие. И вот Сендер запомнил, как, входя, вдруг испугался, что потерял доллар из конверта, и на секундочку остановился, вытащив конверт из кармана, и осторожно заглянул туда. Доллар был на месте. А когда он поднял глаза, глядая вбок, увидел, что Ребе на него смотрит, повернув к нему голову, и широко ему улыбается улыбкой, полной любви, и эта улыбка с ним осталась на всю жизнь.
Я рассказал, как пришёл в то воскресенье в шул, раввинов не было, кроме р.Лившина, совершенно заплаканного, там я узнал, что произошло. Пришёл домой, сказал моей бывшей нееврейской жене, Ребе-то - всё. Она уже видела, что я удаляюсь в йидишкайт, и что ничего у нас не получится в совместной жизни. Что касается 3 Тамуза, я не знал, что делать, был в какой-то прострации. Думаю, не ехать же, да ещё жена устроит мне. А она как-то обречённо говорит: "Ты, естественно, поедешь в Бруклин". "Естественно", - ответил я, поехал в Брукллин. Вышел из метро, какие-то ребята танцевали под "Йехи", видимо надеясь, что сейчас всё разрешится раскрытием Мошиаха, я присоединился к ним, затем встретил Лейбла Блутмана, мы прошли мимо тела Ребе, отстояв долгую очередь. Затем нас подвезли на кладбище, помню, кто-то закричал "Благословен оживляющий мёртвых" с Именем Всевышнего, видимо, надеясь, как в истории, что сын сказал броху на фрукты, чтобы отец был вынужден дать ему яблоко. Потом мы прошли мимо могилы, и нас подвезли к метро. Вот и всё.
Беня рассказал, что ему было 15 лет тогда, он помнит, как его отец звонил р.Холландеру, и что он ему сказал, и как отец плакал, и как сам Беня плакал, и как слова, с которыми его отец Гирш - шалиях на Брайтон-Бич - обращался к р.Холландеру, наполнили его таким ужасом, что он до сих пор, 24 года спустя - в шоке.
- Что же он сказал? - спросил я.
- Я не могу об этом вспоминать, я не могу это повторить, я начны рыдать, - сказал Беня.
- Ну так рыдай и расскажи, - сказали все мы.
- Нет, чтобы иметь с этим дело, мне нужен психолог или психиатр, - ответил Беня.
(Когда я потом рассказал об этом жене, она заметила, что эти хасиды вполне могут понять и прочувствовать, что пережили евреи, когда был разрушен Храм).
В тот день на 3 тамуза была назначена большая еврейская ярмарка на бруклинском берегу. Несколько еврейских организаций участвовали, в том числе и Брайтон-Бичский хабад. Но, понятное дело, хабадники не пришли. А один из участников был Шломо Карлебах. Он пел вместе со своей дочкой Нешамой в течение часа, а потом сказал (у отца Бени есть видео): "Сегодня несколько печальный день. Любавичер Ребе... Любавичер Ребе... (Трррееннь по гитаре) Любавичер Ребе... Од hа Ребе хай (Тренннннь).... Од hа Ребе хай (Тренннннь) (и понеслось на знаменитую "ам исраэль хай"). Как Беня пошутил - Карлебах - первый мошихист.
Сендер заявил, что нечего плакать о прошлом, а надо смотреть в будущее, и чтобы единственной целью и мыслью было - привести Мошиаха сейчас.
Я себя чувствовал сильно неадекватно, что все хасиды, а я - дерьмо. Мне сказали, что это от гайвы, и я с этим совершенно согласен, но ничего с этим не мог поделать. И до сегодняшнего утра чувствовал себя каким-то обдолбанным. И только произнося в шахарис "Рскрываешь Свою руку и насыщаешь желание всему живому", вспомнил, как р.Йоханан бен Закай сказал перед исталкусом: "Не знаю, по какой дороге меня поведут сейчас". Ребе объясняет, что он же не был ложно скромен, коге он обманывал? Он не знал, что всю жизнь ни минуты не терял от служения?! И Ребе объясняет, что у него не было времени думать о том, цадик он или нет, надо было делать мицвы и изучать Тору, и он таки настолько не терял времени от этой задачи, что, когда перед исталкусом появилась минутка свободного времени, только тут об этом и задумался. Так что я согласился с Сендером не только ментально (в отношении себя), но и эмоционально, и дела пошли на поправку.
А в моцоэй шабос две семьи в дополнение к нескольким уже отсутствовавшим, сорвались и понеслись на Оhель. У меня же сил на такое нет. Не могу я в один день туда и обратно. Зато вот сел и записал всё ту вышеизложенное.
О!, а перед мааривом вспомнили, что вечером йорцайт реб Менделя Футерфаса. Рассказали историю, как он с р. Райчиком пошёл собирать деньги на благотворительные цели. Пришли они в приёмную к одному богачу, им говорят - подождите на диванчике. Они сели и задремали. Богач вышел, видит - два колоритных старичка сидят, секретарша передала, о чём речь, и они, видимо, уже бывали у него, так он выписал им чек на значительную сумму и ушёл. Они проснулись, секретарша отдала чек, они выходят, р.Мендел говорит: "Куда бы нам ещё пойти поспать?"
This entry was originally posted at https://ykh.dreamwidth.org/96896.html. Please comment there using OpenID.