П.Р.
- Пэ Эр... вы что наш новый «пиараст»? - секретарша Катенька бывает порою на редкость грубой. А как же? С ними, с мужиками, только так, - простите за выражение? Что за «Пэ» «Эр»? Что это за документ? Что вы мне суетё, ваще?! Вы что, придурок?! - орала самозабвенно секретарша с круглыми формами, едва прикрытыми какими-то жалкими лоскутками одежды. Вообще-то, шеф любит... гм... чтоб в теле. Чтоб «было за что подержаться», как он говорит.
Секретарша что-то читает на листочке и вдруг заливается краской. Именно заливается - снизу вверх. От шеи, к подбородку, к щекам, до самых бровей. Посетитель, будто не замечая состояния секретарши, вальяжно облокачивается на конторку и размахивая рукой в воздухе начинает излагать:
- Пэ.... гм... Эр - это, если угодно, инициалы мои, да’c! - Он лихо закручивает ус и подмигивает. И эдакой нездешностью вдруг дышит из пространств надофисных на секретаршу, что вдруг она затыкается. Обычно, бойкая на язычок - молчит. Молчит и смотрит.
Нет, не в смысле, сменяет тему или там, дыхание переводит... молчит. Минуту. Зрачки пульсируют, как диафрагма дорогущего телеобъектива, наведённого на источник переменной яркости. По лицу проходит серия гримассок, рассказывающих о... догадке. Сомнении. Неверии. Снова, догадке.
- Вы... артист?
- Что??? Ах... вполне, вполне сударыня... главное - не отвергайте чувств'c, - отвечает он усмехаясь, небрежно и подозрительно поигрывая чем-то в кармане.
Секретарша Катенька вместо того, чтобы обозлиться, вдруг начинает смеяться серебристым колокольчиком. Просто удивительно, какие незамысловатые вещи веселят порою женщин.
- Катенька - кто... ты с кем?! - на злобной, щёткоусатой круглой морде шефа отображается гамма чувств: ревность, тревога, беспокойство, снова ревность...
- А вот же... - и вдруг, о практический женский ум! - сама с собою!
Она сама не замечает, как сбивается на «высокий штиль» и вместо тривиального «собой» говорит это старомодное «собою».
После того, как выясняется, что шеф не видит видимого ей мужчину, она твёрдо решает, что разберётся со всеми этими странностями чуть позже, желательно на едине. В число странностей включается и неожиданная симпатия к незнакомцу, вспыхнувшая в ней мгновенно.
Это вам не толстый, расплывшийся шеф, который достоинство-то своё только в зеркало или на «хоумвидео» видит. Сделал себе из отдела цветник бабский, а толку? Дурак умней от этого не станет.
А этот... этот не важно - артист, призрак? Кто его знает... всеми своими сочными формами тянется она к этому «ПэЭр».
- Прррр... - говорит он, надувая полные губы под пушистыми роскошными усами и Катенька тает, глядя на него. Тает и незнакомец, машет рукой секретарше...
- Стойте... куда же вы?! - заполошно мечется она, всем своим бабьим нутром чует: теряет, теряет она его не возвратно...
- Я... вернусь! - говорит он коротко и до того... томно, что она теряет смысл своей жизни. Шеф так и застаёт её сидящей на полу и бессмысленно перекладывающей бумажки на полу.
- Катенька? - сердце его падает куда-то, где у нормального мужчины должен быть живот, а у него - надутый шарик необъятных размеров. Недоброе чует он, что-то злое, глядящее на него из томных черт рехнувшейся напрочь секретарши Катеньки.
- Он... он... вернётся! - она лепечет это так, что шеф понимает: всё. Увольнять. С ним - с толстопузым кошельком она ляжет в постель только через собственный труп. Лучше - через его.
- Поручик, как вы сближаетесь с женщинами? - бормочет она, вставая с пола и вульгарно обнимает шефа за шею.
- Я их имею, а это, знаете ли, сближает! - машинально повторяет шеф сальный анекдот, над которым обычно смеётся только он сам.
- Он вернётся, понимаете? - Бешено пульсируя зрачками, шепчет страстно она ему. Как лучшей подружке.
- Кто?! - спрашивает он. Почему-то, тоже шёпотом
- Поручик... это был поручик. Понимаете?
Нет. Он не понимает. Ещё не понял всей нагрязшей над ним беды.
- Ржевский! - Пэ-Эр. Поручик Ржевский!
Он не понимает. Решительно.
- Артист, что ли? - неуверенно переспрашивает он.
Ну да ничего. Знаете, почему есть такая причиталочка «семь бед - один ответ»?
Потому, что для тупых - семь раз надо повторить. Пока дойдёт.
А, ведь, вернулся, скандинав чёртов!
Лишь спустя пару месяцев, когда Иван Кондратьевич посещает-таки (находит!) одного вразумительного экстрасенса, начинает он понимать: не русский он, призрак этот неуловимый. Скандинав. Говорят, какой-то древний бог...
Даже, когда он, благодаря шашням с огромным количеством женщин, обретает тело, Василенко всё ещё не верит. П.Р. ежедневно прикатывает к офису в высотном здании Москвы на старом «Запоре», паркует его на самом престижном месте и никто, понимаете, никто не смеет возразить!
Привычка опираться не сугубые «реалии» подводит Василенко на сей раз, напрочь.
Туповатого «быдловня судьбы», а просто говоря, сынка высоко забравшихся по жизненной лестнице, родителей, раскатывает по безбытию. До последнего дня хлебать лихо ему в дорого оплаченной психиатрической закрытой лечебнице.
О своём открытии он уже не расскажет никому.
Остальные... остальные, вроде бы успевают отступиться, не пересекать пути замысловатому демону.
Кто-то ринулся в храм... без пользы - святая вода, которой пытаются окропить П.Р., резко превращается в чистый спирт. Что характерно, несчастный принёс с собой целый литр. Который безпрекословно разливается на четверых участников действа...
Им бы знатоков поискать, но увы. Знания ныне не в чести.
Даже такие, оккультные.
В чести - показной диллетантизм. По итогу рушится... рушится всё. Рушатся личные «цветники» из секретарш благоустроенных чинов. Рушатся финансовые схемы распилов и откатов. Дебильно честный, идиотски прямодушный, Поручик будто бы нечаянно закладывает и сдает всех друг-другу и совершенно случайно подстраивает какие-то совершенно дикие аферы и нелепицы.
Женщины ходят за ним, как крысы за дудочкой крысолова.
И вот, когда...