Как вписаться в мировой тренд, не утратив национальную самобытность
Представляем вам доклад эксперта НИСЭПИ (Минск) Сергея Николюка, который был представлен на конференции «Трансфармацыі ментальнасці беларусаў у XXI ст.», которая прошла в Минске 24 ноября 2013 года.
Набрав в поисковой системе Google слова «белорусская ментальность», я получил 136 тысяч ссылок. Уже первая ссылка попала, что называется, в десятку: «Ментальность белорусской нации». Автор - Анатолий Акантинов, генеральный директор Центра стратегического развития «Маркетинговые системы»[1]. Статью профессионального специалиста в области бизнес-консультирования разместил сайт imagebelarus.by, специализирующийся на информации «о Республике Беларусь с целью выработки и повышения ее имиджа в глазах зарубежных стран и белорусского населения».
Передам суть статьи цитатой:
«Последние годы, занимаясь вопросами маркетинга, развитием предприятий, имиджа страны, я искал причину недостаточности развития белорусской экономики.
Сначала передо мной стояла задача развить маркетинг на предприятиях, затем я консультировал руководителей, после общался с концернами и министерствами. И все по цепочке передавали свою ответственность все выше и выше. В итоге, все проблемы «ушли» в Совет Министров и Администрацию Президента. С ними я, к сожалению, активно ещё пока не общался.
Я столкнулся с парадоксальной ситуацией, когда низы ждут распоряжений сверху, а верхи - инициативы снизу».
Прежде чем использовать приведенную цитату в качестве «печки», от которой я попытаюсь плясать для того чтобы предложить свое видение текущей ситуации, а также перспектив коллективной ментальности и национальной идентичности белорусов, следует определиться с понятием ментальность.
Доктор социологических наук Виктор Кириенко, как и положено солидно остепененному специалисту, в своей монографии «Белорусская ментальность: истоки, современность, перспективы» [2] приводит достаточно наукообразное определение ментальности:
«Социально-культурный сознательно-бессознательный феномен, который представляет собой слой исторической памяти, «спрессованного» социального опыта как предыдущих, так и ныне живущих поколений, предопределяющий синхронизацию переживаний и алгоритмов социального действия большинства членов социума, обеспечивая его целостность в пространстве и времени в различных условиях общественного развития».
Ударюсь в противоположную крайность и приведу самое короткое и простое определение, которое мне удалось отыскать:
«Понятие ментальности описывает то, каким образом мы думаем, т.е. не что думаем, а как думаем».
Но простота, как известно, хуже воровства, поэтому приведенное определение не позволит нам и двух шагов сделать в нужном направлении от выше обозначенной «печки». Для выхода из сложившейся ситуации следует подобрать определение, способное работать как на бытовом, так и на научном уровне.
Этому условию, с моей точки зрения, наилучшим образом удовлетворяет определение культуролога Игоря Яковенко:
«Если культура понимается как самоорганизующийся пакет внебиологических программ человеческой деятельности, то ментальность может трактоваться как специфический блок культуры, отвечающий за структурирование этого пакета, решающий задачи выбора и комбинирования конкретных программ в заданных ситуациях, а также содержащий язык программирования, на котором составлены все существующие программы и могут быть написаны новые»[3].
Ментальность, таким образом, задает способы понимания мира и наши реакции на жизненные ситуации, в которые мы попадаем, в том числе в режиме «здесь и сейчас». Поясню это на примерах, взятых из опыта моего непродолжительного пребывания в Америке. Почему я обратился к американским примерам? Да потому, что «наши реакции на жизненные ситуации» особенно хорошо заметны на не нашем культурном фоне.
Пример первый.
Я впервые оказался в центре Манхеттена. У меня в руках карта, с помощью которой пытаюсь сориентироваться и отыскать нужную мне улицу. Естественно, я регулярно натыкаюсь на спешащих по своим делам прохожих. Что происходит при этом? Никогда не догадаетесь. Я не успеваю рта открыть, как мои «жертвы» уже извиняются.
Пример второй.
По прибытию в Нью-Йорк я отправился вместе с женой в агентство Социального обеспечения для оформления SSN (Social Security Number)[4]. В агентстве для экономии времени мы на советский манер разделились: я занял очередь к окошку, а жена за стойкой стала заполнять анкеты. Пока она с ними разбиралась, за мной заняла очередь женщина лет 30. Разумеется, с заполненными анкетами жена подошла ко мне. Как на это отреагировала стоящая за мной женщина? Не говоря ни слова, она отправилась за охранником. Далее привожу короткий диалог:
- В одну очередь, пожалуйста.
- Но это моя жена.
- Это не имеет значения.
А теперь от фактов перейдем к их анализу. В пакете внебиологических программ среднестатистического белоруса и среднестатистического американца наверняка содержится весь набор реакций для выражения эмоций (от умиления до ярости). Однако какая из программ будет задействована в конкретной ситуации - определяет ментальность. (Полагаю, что реакцию минчанина, если бы я наткнулся на него с картой в руках, представить несложно).
Но почему же тогда во втором примере женщина поступила столь решительно? А потому что моя жена нарушила ее права. Обратите внимание, в отличие от большинства наших соотечественниц, американка не стала выяснять отношения в стиле «вас тут не стояло». Нет, как и положено гражданину правового государства, она обратилась за помощью к представителю власти.
Теперь вернемся к парадоксу Анатолия Акантинова, «когда низы ждут распоряжений сверху, а верхи - инициативы снизу». В том, что данный парадокс существует в реальности - сомневаться не приходится. Но ошибается тот, кто полагает, что пассивность низов связана с их природной безынициативностью. На своих дачных сотках типичный представитель низов - подобно легендарному И.В. Мичурину - не ждет милостей от природы, а берет их за счет личной энергии и смекалки. Однако стоит только отечественному «Мичурину» переместиться из личного пространства в пространство административных отношений, как его ментальность отключает программы, ответственные за творчество и инициативу.
Ментальность можно рассматривать в качестве когнитивного механизма, способствующего максимальной реализации базовых экзистенциональных интенций. Говоря проще, она берет на себя ответственность за наше выживание. Это ментальность запускает программу «Подчиненный», когда мы входим в кабинет начальника с докладом, но стоит нам только оказаться в собственном кабинете, как ментальность активирует программу «Начальник», и в полном соответствии со словами коммунистического гимна, кто был никем, вдруг начинает ощущать себя всем.
Ментальность, как уже отмечалось, - феномен социокультурный. И если согласиться с Арнольдом Тойнби, что цивилизационная идентичность является высшим уровнем в иерархии идентичности[5], то следует признать, что каждой цивилизации соответствует свой тип ментальности.
Ментальность формируется в процессе цивилизационного синтеза и далее наследуется из поколения в поколение. По мнению социального мыслителя Вячеслава Широнина, Западная Европа в течение примерно двух тысячелетий выработала технику организации человеческих сообществ в виде знаковых систем. Это позволяет, как из детского конструктора, из имеющихся мыслительных и институциональных «деталей» легко строить бесконечное множество новых сложных отношений, поведенческих моделей и вещей.
В отличие от этого, общественный порядок на большей части постсоветского пространства основан не на движении сложных ментальных конструкций, а на преобладании сетевых структур, где люди вступают в фундаментальные отношения, основанные на самых общих человеческих свойствах, и обмениваются достаточно простыми импульсами.
Отсюда гипертрофированное значение института личных связей (блата) в жизни белорусов, что означает выстраивание отношений в большом обществе (государстве) по лекалам ближнего круга. Поэтому белорусское государство - это государство личных связей, способное функционировать при низком значении социального капитала (по определению Алеся Чобота, современная Беларусь - это «клан кланов». - Ред.). Насколько такое государство и общество конкурентоспособны - вопрос отдельный.
Социальный капитал включает в себя доверие, нормы гражданской кооперации, участие в добровольных ассоциациях. При этом социологи различают бондинговый (bond - связь) и бриджинговый (bridg - мост) социальный капитал. В первом случае связи между людьми направлены на укрепление отношений внутри группы, во втором - на установление отношений с людьми из других групп.
В Беларуси преобладает бондинговый социальный капитал. Об этом наглядно свидетельствует зависимость ответов на вопрос «Можно ли доверять большинству людей или в отношениях с людьми нужно быть осторожными?» от возраста респондентов. В частности, в декабре 2010 г. в возрастной группе от 18 до 19 лет ответили утвердительно 4 %, а в группе 60 лет и старше - 36 %[6]. Столь существенная разница (в девять раз!) объясняется тем, что контакты пожилых людей ограничены преимущественно ближним кругом (родственники, знакомые). Ну как же им не доверять! Иное дело молодежь, вынужденная в силу понятных причин регулярно вступать в коммуникации с незнакомыми людьми. Опыт подобных коммуникаций сказывается крайне негативно на доверии к людям. И это несмотря на знаменитую толерантность, без упоминания которой не обходится ни одна дискуссия на тему национальных особенностей белорусов.
Ограничусь одним примером, позаимствованным из доклада главы государства на IV Всебелорусском народном собрании:
«Мы - самый интернациональный народ. И вы знаете, как бы меня ни сталкивали с этих рельсов, не удается и не удастся. Почему? Потому что величайшее достояние нашего народа, нашей нации, за что нас очень уважают, это то, что мы толерантны. Что мы терпимы».
Но толерантность-терпимость не означает доверия, а экономика - это, прежде всего, совместная деятельность. Поэтому между социальным капиталом («способностью людей работать вместе» по Френсису Фукуяма) и уровнем экономического развития существует прямая зависимость.
Обратимся к межстрановой статистике[7]: в 2000 г. в странах с доходом на душу населения от 0,3 до 2 тыс. долларов на 1 млн. жителей приходилось 2,8 формальных организаций, а с доходом свыше 20 тыс. долларов - 63,6 (для краткости я привожу только крайние значения). /Различие в 22,7 раза!/.
Бизнес-консультант Анатолий Акантинов связывает низкую инициативность белорусов с административными методами управления, сохранившимися ещё со времен Советского Союза. Это может показаться странным, но подобную точку зрения разделяет и главный архитектор белорусской экономической модели:
«Наш менталитет здесь прост - государство должно сделать все: и выплатить пенсию, и дать работу, и провести газ, и построить дорогу, и разбить клумбу, и воспитать брошенных детей, и вылечить алкоголика. Скажу сразу и прямо: думать, что государство должно делать все и за всех, - опасное заблуждение. Скажу жестче - это прямой путь к деградации нации, к застою и упадку»[8].
Государственная социология подтверждает, что как это ни печально, белорусское общество значительную часть пути, ведущему к деградации, застою и упадку, уже проделало (табл. 1).
Таблица 1. Кто сегодня преуспевает в белорусском обществе
(в процентах от числа опрошенных)
Криминально-мафиозные структуры
74
Тот, кто занимает высокую должность, находится у власти
61
Человек со связями
45
Предприимчивый, деловой
30
Высококвалифицированный, талантливый
7
Трудолюбивый
5
Как тут не вспомнить прославленного советского поэта-песенника Василия Лебедева-Кумача: «Молодым - везде у нас дорога, старикам - везде у нас почет», но при условии, что молодые и старые являются членами одной из криминально-мафиозных структур.
Только 30 % опрошенных считают, что инициатива и предприимчивость играют серьезную роль в достижении высоких статусных позиций в Беларуси. Напомню, что согласно классикам социологической науки Адаму Смиту и Максу Веберу, прогресс западного общества обеспечили предприимчивость, профессионализм и трудолюбие, т.е. характеристики, оказавшиеся в конце таблицы 1.
Как и должно быть в обществах незавершенной модернизации, рядом с доминирующей ментальностью большинства (минимально модернизированные носители традиционной ментальности - представители старших возрастных категориях, люди с низким уровнем образования, жители небольших населенных пунктах) в Беларуси присутствуют носители иных ментальных моделей («продвинутые» граждане, контр-элита, иноземцы, иноверцы и т.д.).
В этой палитре присутствуют люди, ментальные структуры которых позволяют реализовать более адекватное поведение в условиях псевдорыночной белорусской экономической модели. К сожалению, это они сегодня активно пакуют чемоданы, пополняя ряды гастарбайтеров в России и Западной Европе. Процесс этот вышел на такой уровень, что при двузначном росте доходов населения, официальная статистика начала фиксировать снижение в 2013 г. потребления спиртных напитков, в первую очередь водки. Удивляться не приходится, ведь уезжают на заработки преимущественно мужчины[9].
В связи с ментальным (социокультурным) расколом белорусского общества встает вопрос о механизмах трансформации доминирующей ментальности. Сам факт постановки подобного вопроса правомочен, т.к. структура ментальности любого народа не является исторической константой, а задается императивом выживания. В конце-то концов, не человек существует для культуры, а культура - для человека. Достаточно вспомнить пример Кореи, где принципиально различные условия выживания сформировали из единого до 1945 г. типа ментальности два, существенно между собой различающиеся.
Ментальность существует постольку, поскольку обеспечивает минимальный уровень эффективности воспроизводства ее носителей. Если резко изменяются параметры окружающей среды, то культура, следовательно, и ментальность начинают трансформироваться. Однако основной вклад в этот процесс вносят не сформировавшиеся ранее носители прежней ментальности, а подрастающее поколение. Дело в том, что индивидуальный выбор в пользу той или иной ментальной программы происходит в возрасте 5-6 лет, и дальнейшие корректировки «программного обеспечения» весьма проблематичны.
С тем, что «процесс этот долгий - не одно поколение» согласен и уже неоднократно цитируемый выше Анатолий Акантинов. Для его ускорения бизнес-консультант предлагает воспользоваться опытом маркетологов: «сохранить и усилить преимущества, устранить или скрыть недостатки».
Совет, безусловно, профессиональный, вот только непонятен субъект, который возьмет на себя хлопоты по сохранению, усилению, устранению и скрытию. Белорусское государство в его нынешнем виде в подобных действиях явно не заинтересовано, а иной субъект за родными осинами не просматривается. Правда, есть еще «крот истории». Он медленно и упорно роет свой ход от традиционной культуры в направлении культуры личностной. Но открытые границы существенно снижают результативность его усилий, т.к. личности в наше время обладают повышенной мобильностью.
На этом краткое рассмотрение темы ментальности можно считать завершенным, что позволяет перейти к теме национальной идентичности белорусов.
О каком типе нации идет речь?
Нации формируются в конкурентной среде, т.к. национализм, провозглашающий тезис о первичности нации в процессе формирования национального государства, никогда не бывает однородным. Список возможных оттенков национализма достаточно обширен. Ограничусь перечислением основных: государственный, гражданский, культурный и этнический.
Проблема формирования национального государства на первый взгляд чем-то схожа с проблемой курицы и яйца. Что первично, государство или нация? Обобщая европейский опыт, немецкий философ Юрген Хабермас выделял два пути строительства национальных государств: (а) от государства к нации и (б) от нации к государству.
В каждом конкретном случае выбор определялся «родословной тех действующих лиц, которые в соответствующий момент становились в авангарде формирования государства или нации»[10]. В первом случае, это был «штаб короля» (юристы, дипломаты, военные), создававшие «рациональные государственные институты». Во втором - интеллектуалы, которые своей пропагандой воображаемого единства «культурной нации» подготовили военно-дипломатическое объединение государства.
Республика Беларусь - побочный продукт «величайшей катастрофы XX века», и потому белорусский случай ближе к первому варианту Хабермаса. На постсоветском пространстве он не уникален, разумеется, если вынести за скобки страны Балтии.
В силу ряда объективных причин (сталинский геноцид против национально ориентированной интеллигенции лишь одна из них) популяция «человека советского» к моменту обретения государственной независимости оказалась в Беларуси запредельно многочисленной[11]. Тем не менее, и при запредельном уровне советизации общества Белорусский народный фронт в начале 90-х годов смог исполнить партию первой скрипки в антикоммунистическом оркестре. Но ломать - не строить. К президентским выборам (1994 г.) и без того слабый ресурс национальной мобилизации был исчерпан. В условиях послеперестроечного хаоса человек советский потянулся к сильной личности, пообещавшей наказать чиновников-казнокрадов и восстановить разорванные экономические связи.
Как и положено авторитарному политику-популисту, глава белорусского государства предпочитает общаться с народом напрямую, не прибегая к помощи посредников. Тема государственного суверенитета, который «дорогого стоит», звучит в его публичных выступлениях по нарастающей.
Бережно и с трепетом нести 19 лет «перед собой на своих руках этот светлый, хрустальный сосуд, имя которому - Беларусь»[12] - серьезное достижение для любого политика. Объясняется оно не веберовской харизмой, а умением создавать «рациональные государственные институты». В первую очередь следует отметить институт перераспределения ресурсов в пользу «большинства», ядро которого составляют периферийные социальные группы. Важная деталь: основным источником перераспределяемых ресурсов является не экономически активное «меньшинство», а российский бюджет, что делает акт перераспределения не столь болезненным (для «меньшинства»).
Лукашенко не лукавит, заявляя, что он «не тот президент, который что-то свое кому-то отдаст, не говоря уже о самом высоком - суверенитете». Управляя государством, как князья Киевской Руси своими вотчинами, он, безусловно, заинтересован в сохранении суверенитета Беларуси. И в этом смысле он нуждается не просто в подданных, а в подданных-патриотах. Отсюда постоянные напоминания об обязанности каждого белоруса иметь чувство ответственности «прежде всего за свое государство».
Однако как показывают опросы НИСЭПИ (табл. 2), своим это государство считает только каждый третий белорус. Но это в среднем. Среди респондентов, не доверяющих главе государства (41 % в июне 2013 г.), доля выбравших первый вариант ответа составила 5 %, что близко к статистической погрешности! Понятно, что у доверяющих Лукашенко белорусов (49 %) иное восприятие государства: для 61 % оно свое.
Таблица 2. С каким из следующих утверждений о белорусском государстве, построенном при президенте Лукашенко, Вы согласны? (процент от числа опрошенных)
Вариант ответа
ИЮНЬ
2013
Это мое государство, оно защищает мои интересы
33
Это лишь отчасти мое государство, оно недостаточно защищает интересы таких как я
45
Это не мое государство, оно не защищает мои интересы, и я не доверяю ему
16
ЗО/НО
6
В Беларуси государство своим считают преимущественно пенсионеры: 60 лет и старше - 57 %, молодежь в возрасте от 18 до 30 лет - 23 %.
Таким образом, лозунг «Государство для народа» воплотить на практике его автору не удалось. Удивляться этому не приходится: наличие оппозиционной части белорусского общества официально в Беларуси не признается. Соответственно, выстроенные в республике «рациональные государственные институты» в минимальной степени учитывают интересы оппозиционного «меньшинства».
2 июля 2013 г. в Минске прошла церемония открытия площади Государственного флага. На церемонии открытия площади А.Г. Лукашенко заявил:
«Для миллионов наших сограждан государственные символы БССР олицетворяют достижения, которых Беларусь добилась в советский период. Именно поэтому на референдуме в 1995 году белорусы выбрали нынешние флаг, герб и гимн, отражающие неразрывную связь исторического и современного этапов становления страны»[13].
Напомню, что в майском референдуме 1995 г., по официальным данным ЦИК, приняло участие 64,8 % избирателей. За одобрение вопроса «Поддерживаете ли Вы предложение об установлении новых Государственного флага и Государственного герба Республики Беларусь?» проголосовали 75,1 % от числа принявших участие в голосовании или 48,6 % от списочного состава. Этим данным можно доверять, т.к. состав ЦИК на тот момент формировался Верховным Советом.
Разрушение символов - это знак неприятия прежних иерархий. Поэтому одной из целей конституционного референдума 1995 г. была отмена «националистической» символики, при которой права президента были существенно ограничены. Новая (старая) символика означала возврат власти моносубъекта, по которой «советские белорусы» истосковались за годы постперестроечного хаоса.
Из таблицы 3 следует, что за 18 лет, прошедшие после майского референдума, отношение белорусов к государственной символике принципиально не изменилось. Все логично: государственный национализм, внедряемый сверху, наталкивается на национализм культурный и гражданский, что и позволяет сохранять статус-кво на всем пространстве социально-политического поля.
В результате в географическом центре Европы уже два десятилетия существует государство, население которого никак не может определиться со стандартным набором государственных символов. Официальную символику принимает большинство, но оно не убедительное, и обеспечивается главным образом за счет старшей возрастной когорты. Мнения молодых разделилось почти поровну (это к вопросу о единстве нации).
Таблица 3. Какие государственные символы больше соответствуют историческому наследию белорусской нации - существовавшие с 1991 по 1995 год (с гербом «Погоня») или нынешние (напоминающие символы БССР)? (проценты от числа опрошенных)
Вариант ответа
ИЮНЬ
2013
Возраст
Отношение к Лукашенко
18-30
60+
доверяют
не доверяют
Такие символы, как до 1995 г.
34
39
24
22
50
Такие символы, как сейчас
51
46
64
66
35
ЗО/НО
15
15
12
12
15
Как и следовало ожидать, вопрос об отношении к государственной символике оказался политизированным. Отсюда двукратная разница в ответах сторонников и противников Лукашенко.
Современные авторитарные режимы для своего выживания, также как и режимы демократические, нуждаются в нациях, но не в гражданских, а в государственных. Т.е. в таких нациях, в которых индивиды подчиняют собственные интересы задачам укрепления могущества государства.
Июньский опрос НИСЭПИ (2013 г.) позволяет подвести итог почти 20-летнего периода строительства государственной нации в Беларуси. «Меньшинство», особенно его молодая часть, активно дистанцируются от государства. «Большинство» авторитарное государство поддерживает, но его единственный ресурс - электоральный. Никаких иных действий, если потребуется в условиях кризиса поддержать свое государство, «большинство» совершить не в состоянии.
Белорусское общество - общество незавершенной модернизации, но, в конце концов, модернизация - это не состояние, а процесс, и белорусы в этом процессе участвуют. Модернизация, с какой бы скоростью она ни проходила, влечет за собой социальные трансформации, способствующие ослаблению одних и усилению других идентичностей, к числу последних, несомненно, относится и принадлежность к нации.
Государственный проект формирования белорусской нации, несмотря на мощную ресурсную поддержку, сегодня явно буксует. Но из этого не следует, что его гражданский и культурный конкуренты стали активно пополнять лагерь своих сторонников. Поэтому процессы строительства в Беларуси современного национального государства и гражданской (политической нации), объединяющей граждан вокруг общепризнанных ценностей, интересов и институтов, еще далеки от своего завершения. Белорусское общество по-прежнему остается атомизированным и разобщенным. Отсутствие гражданской нации является основной причиной сохранения персоналистского авторитарного режима. Ведь если нации нет, то альтернатива проста: либо хаос, либо диктатор. Последнее - при всех издержках - предпочтительнее.
Проблема формирования нации имеет два главных аспекта: один связан с прошлым, другой - с будущим. Историю не изменить, поэтому мы должны понять, какое мы для себя хотим будущее. При этом необходимо помнить, что в современном мире возможно только то, что не противоречит глобальному тренду, что, разумеется, не исключает определенных корректировок.
Источники
[1] http://imagebelarus.by/node/286
[2] В.В. Кириенко. Белорусская ментальность: истоки, современность, перспективы. Гомель, 2009.
[3] И.Г. Яковенко. Познание России. Москва, 2008, с. 28.
[4] Номер социального обеспечения. Присваивается гражданам и резидентам США для учета налоговых поступлений.
[5] Тойнби поясняет иерархию идентичностей на следующем примере: житель Рима ощущает себя римлянином, итальянцем, католиком, представителем западно-христианской цивилизации. На этом социокультурные идентичности заканчиваются. Следующая ступень - человек, но это уже биологическая идентичность.
[6] Данные Независимого института социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ)
[7] Норт Д., Уоллис Дж., Вайгаст Б. Насилия и социальные порядки. Москва, 2011, с. 51.
[8] Доклад Лукашенко на торжественном собрании, посвященном Дню Независимости Республики Беларусь 1 июля 2013 г.
[9] За январь-июль 2013 г. относительно января-июля 2012 г. потребление алкогольных напитков и пива в абсолютном алкоголе сократилось на 6,3 %, при этом потребление водки снизилось на 11,1 %, а потребление коньяка напротив возросло на 47,3 % (Белстат).
[10] Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. Санкт-Петербург, «Наука». 200. С. 197
[11] Что и зафиксировал опрос ВЦИОМ в марте 1991 г. На вопрос «Кем Вы себя считаете в первую очередь: гражданином СССР или гражданином республики, в которой живете?» 69 % белорусов назвали себя гражданами СССР, а 24 % - гражданами БССР. Абсолютный рекорд на тогда еще советском пространстве!
[12] Из обращения Лукашенко к народу накануне референдума 2004 г. http://lenta.ru/articles/2004/09/09/luka/
[13] http://news.tut.by/society/355776.html