Мои двухтысячные
В среду Юра Васильев scottishkot, коллега мой по блоггерству на «Свободе», подводил в он-лайн разговоре итоги двухтысячных. Вопрос был примерно такой - причём поставленный не сразу в социально-политическом ключе, а вообще: что значили для вас двухтысячные, как вы их прожили и с какими результатами из них вышли? Насколько я понимаю, предполагался взгляд не просто на собственную биографию, но на жизнь страны и мира сквозь их призму. Среда, как назло, случилась настолько сумасшедшим днём, что совсем не оставила мне времени для письменной и тем паче диалогической рефлексии. Но думать я на эти темы, конечно, думала и хочу теперь постараться написать, что надумывается. Причём именно в целом, стараясь загрести в эту цельность сразу и экзистенцию, и социальность (которую я обычно не очень артикулирую), причём желательно обе сразу в их единстве. Кстати, это трудная работа, и внутреннее - защитное - сопротивление ей я таки чувствую (всё-таки публичная рефлексия на эти темы предполагает, даже требует большую степень откровенности - иначе всё будет ненастоящее и ограничится общими местами - а значит, и помянутой выше незащищённости). Но, думаю, этому сопротивлению имеет смысл посопротивляться. Стоит того.
Как водится, «настоящие, некалендарные» десятилетия, подобно столетиям, не вполне укладываются в календарь. Мои «нулевые» по существу начались во вторую половину последнего года 1990-х - 2000-го - и, похоже, по сию минуту не кончились. Пришлись у меня на них возрасты с тридцати пяти до сорока пяти лет. Вопреки предположениям, бывшим у меня в первой половине жизни (примерно таким, что к этим умонепредставимым возрастам человек уж точно гаснет и останавливается, делается тяжеловесным, неповоротливым и узким. Вот и сейчас: произносишь внутренне «сорок пять» - и каким оно кажется запылённым, шершавым, тяжёлым! Но ведь себя-то я чувствую совершенно иначе.), для меня это было время сплошных открытий, начал, обретений, обучения новообретаемой жизни на ходу. Каждый год что-нибудь было впервые. Это было очень счастливое, щедрое, удивительное время. Причём, несмотря на объёмы прилагавшихся внутренних усилий, я бы не сказала, что оно было трудным. И молодость, и ранняя зрелость - до 35-ти - были отчётливо труднее, именно по внутреннему чувству. Наверное, счастливее - и даже моложе и сильнее - чем в эти годы, я как частный человек не бывала никогда. Не было у меня предписанного Большим Расписанием «кризиса середины жизни», потому что и середины жизни не было - было ещё одно её начало.
Из многочисленных начал этого времени упомянем резкую смену социальных координат: в ноябре 2000-го, 35-ти с лишним лет от роду, я, к изумлению всех референтных и нереферентных групп, а также и к своему собственному, оставила работу судебного эксперта-почерковеда (очень хорошо к тому времени обжитую - и нравилось, и получалось, - всё было хорошо, да только узко, и мучил страшный голод по миру, - а провела я на ней ровно 7 лет и 9 месяцев) и ушла в журналистику, а после опытов работы на телевидении и в газете (которые вспоминаю с огромной благодарностью. Впрочем, почерковедение тоже.) в 2004-м оказалась в любимом журнале своего детства и юности «Знание-Силе», где, страшно вообразить, представляю собой весь целиком отдел философии и культурологии. У меня очень маленькая зарплата, будущее и моё и журнала в лучшем случае крайне неясно, но мне крайне интересно жить, я практически всегда сама решаю, что я буду делать, и между собой и этой деятельностью, как я уже где-то тут писала, я не чувствую никакого зазора. Раньше такого никогда не было. Не говоря уж о том, что я получила с детства мечтаемую возможность работать по ночам, ибо ходим мы в присутствие всего два раза в неделю! :-)
(Вообще, пожалуй, именно в 2000-х я стала хоть сколько-нибудь такой, какой мне хотелось бы быть в молодости. И вообще, настоящего-то чувства, что молодость кончилась, у меня сейчас нет [ну разве - редкими приступами только бывает], это скорее умозрительное знание! - а вот, скажем, лет в 28 оно очень было.)
В 2000-е наш журнал, в отличие от 90-х, стал выходить регулярно, нам даже регулярно платят зарплату, но поскольку она действительно маленькая, а денег у журнала нет и не очень предвидится - к нам не идут работать, в частности, молодые: самый молодой человек в редакции - я (мне 45!); не происходит ни расширения, ни обновления нашего состава; средний возраст сотрудников - 60 лет, и я боюсь за будущее «Знание-Силы».
Практически все основные, изначальные человеческие связи и привязанности предшествующих десятилетий у меня сохранились - да ещё, к удивлению моему, приобрелись и новые: именно в «косный», как думала я в юности, период с 35-ти до нынешних 45-ти.
Ещё из личного, даже эгоцентрического: меня очень радовало в 2000-е отечественное книгоиздание, «интеллектуальные» книжные магазины (они, правда, появились в 90-е, но были важнейшей составной частью и 2000-х), домашняя библиотека разрослась в разы и скоро начнёт потихоньку нас выживать. А уж появлению электронных книг и соответствующих читалок не нарадуюсь! В 2000-е же (кстати, благодаря ЖЖ) я стала читать современную русскую художественную литературу, чего почти не делала до тех пор.
Я никогда не была особенно социальной личностью - за исключением разве что диссидентской юности; впрочем, подозреваю, что всё моё тогдашнее диссидентство было скорее средством самоутверждения, нежели чем бы то ни было ещё, - и очень типичных для людей моей социальной группы демократических надежд рубежа 80-90-х. Так вот, в «нулевых» моя асоциальность только усилилась, после того, как в марте 2000 года мои сограждане избрали, а может быть, и не избрали главой нашего государства сами-знаете-кого, а восемь лет спустя - тоже-знаете-кого. В девяностых я составляла электорат «Яблока». На тех самых мартовских выборах 2000-го я была и голосовала за Явлинского. Сейчас мне о нём, признаться, и сказать-то нечего. Смысла в своём хождении на выборы теперь я не вижу никакого, потому что у меня совершенно нет чувства, что это именно выборы, а не что-то ещё. Я принялась возделывать свой (метафорический) сад и культивировать свою микросреду.
Я и по сию минуту не думаю, что внутренняя эмиграция - конструктивная позиция. Но я всерьёз не вижу, что настоящего я могла бы сделать, с собственными умениями и пониманиями, в макросоциальном пространстве; я не вижу ни политической силы, ни даже единственной какой-нибудь политической фигуры, которой я могла бы доверять и которую могла бы собственными усилиями поддерживать.
По совести сказать, я сейчас, в результате всех наших с вами «нулевых», не вижу перспектив для моей страны. Я за неё боюсь.
Именно в двухтысячные я поездила по разным русским городам и землям, в частности и особенности, по родной для моего Д. Тульской области (в такие уголки забиралась, куда без него ни за что бы не забралась!), и насмотрелась на тяжкую разруху и запустение.
Мне жаль мою страну, мне горько за неё; тем больнее и горше, что я её люблю, отождествляюсь с ней, принимаю русскую историю и культуру как своё «символическое наследство» (этот концепт я сочинила тоже в двухтысячных :-)). Кстати, именно двухтысячные помогли мне, существу вообще-то довольно космополитичному, прямо физически почувствовать, что это моя страна - когда в августе 2008-го, во время грузинской кампании, мне стало очень за неё стыдно. Именно тогда, 43-х лет от роду, я впервые поняла смысл той многократно цитированной фразы, что-де is my country right or not, this is my country: это не то значит, что она для меня всегда права и я её в любом случае поддерживаю, а то, что я принимаю на себя ответственность за неё, что её судьба проходит через меня. Я очень люблю Венгрию, которой благодарна за огромную часть себя; это тоже моё «символическое наследство». Мне всерьёз хотелось бы прожить жизнь там (одну из жизней. Хочу много! :-)). Но в том самом августе мне вдруг стало ясно, что та страна ближе, за которую стыднее и больнее. Так сказать, состоялось «обретение родины».
Самое грустное в лично моих, только моих двухтысячных - прямо как, по забыла-чьим-словам, в старости - то, что и они кончаются.
В социальном отношении я чувствую себя, пожалуй, незащищённой и вижу своё будущее довольно пессимистично. Я никогда не принадлежала к породе экономически активных людей, способных и склонных много зарабатывать и тем самым обеспечивать - или хоть как-то защищать - свою будущую стремительно приближающуюся старость. (Вообще-то я думаю, что и такие люди нужны, хотя бы в целях социального разнообразия. Более того, у меня есть сильные сомнения и в том, что накоплением каких-то сумм в нашем социуме реально эту самую старость обеспечить. Самая буйная фантазия, кажется, не в силах вообразить, во что способны обратиться накопленные суммы, если бы они у меня были, к тому 2020 году, в котором я, достигнув 55-ти, предположительно смогу отправляться на пенсию - е.б.ж. и если пенсионный возраст не поднимут, что весьма вероятно. Скорее всего, моим вариантом будет - работать, пока не рухну.) Лучше (и радостнее) всего у меня всегда получалась деятельность, за которую в нашем социуме много не платят (за интеллектуальную журналистику у нас ведь не платят много?) - и более того, именно двухтысячные годы дали мне всласть и с большим количеством результатов ею позаниматься. По интересности, по внутренней захваченности, по чувству внутреннего роста эти годы сопоставимы разве что с некоторыми годами студенчества, но в некотором смысле они даже и гораздо лучше, потому что теперь у моих писаний появились «внешние» результаты, способные пригодиться кому-то, кроме меня.
(Кстати, ЖЖ - тоже приобретение 2000-х; у меня он «приобрёлся» в 2006-м и несомненно должен быть сочтён в ряду очень важных - и даже, вот что смешно - внутренне раскрепощающих приобретений. - Приобретение 2000-х - и интернет, в котором я активно обитаю с начала 2001-го. К собственному моему изумлению, вот чего бы никогда раньше не подумала, и своего любимого человека я встретила в тех самых 2000-х именно в интернете, и всё оказалось - и каждый день по сию минуту оказывается - очень настоящее. Ага, и замужем оказалась. Но это уже совсем другая тема!! :-))
Так вот: если, по каким бы то ни было причинам, я окажусь без работы - мои шансы её найти (во всяком случае - сопоставимую по адекватности) минимальны, если есть вообще. Те же двухтысячные годы показали мне и примеры таких ситуаций. Чего стоит хотя бы один пример моей подруги, классного автоспортивного журналиста (вторая в России в своей области, между прочим!), которая два года назад осталась без работы - и с тех пор не может устроиться по специальности, не берут, потому что она женщина и ей 47 лет, или потому, что она не входит в круг каких-то «своих», или не знаю почему. Человек высочайшего профессионального уровня оказывается выброшен на улицу и может спокойно подыхать с голоду. Что уж говорить обо мне, если что. И говорить нечего.
С высокой вероятностью у меня (у нас с Д.) будет впереди нищенская пенсия и одинокая беспомощная старость. Может быть, это наше последнее десятилетие, в котором мы ещё можем чувствовать себя молодыми, жить в иллюзии своей молодости. Когда начнутся болезни, всё будет, надо думать, совсем иначе, и сию минуту я себе не представляю, как мы будем справляться. Хорошо ещё, что нас двое. Быть старым в нашей стране, по моему чувству, страшно. Весьма вероятно, что из наших пенсий (переводчик-фрилансер - Д. - тоже вряд ли будет роскошествовать) мы не сможем платить за квартиру, которая имеет несчастье быть в хорошем доме (кстати, именно в 2000-е я несколько раз слышала версию о том, что наши дома заберёт себе какая-то фирма, а нас всех куда-то выселит. Пока дальше слухов и разговоров не заходило. Юридических механизмов этого интересного события я себе, правда, не представляю, но уж кому надо, тот небось представит.) Именно в 2000-е годы выяснилось, что у меня скорее всего не будет детей; было много попыток, и все они были неудачны. Поэтому защитить и поддержать нас, когда мы будем старые и беспомощные, будет, по всей вероятности, некому, и социум этого делать тоже, скорее всего, не станет.
Как водится, «настоящие, некалендарные» десятилетия, подобно столетиям, не вполне укладываются в календарь. Мои «нулевые» по существу начались во вторую половину последнего года 1990-х - 2000-го - и, похоже, по сию минуту не кончились. Пришлись у меня на них возрасты с тридцати пяти до сорока пяти лет. Вопреки предположениям, бывшим у меня в первой половине жизни (примерно таким, что к этим умонепредставимым возрастам человек уж точно гаснет и останавливается, делается тяжеловесным, неповоротливым и узким. Вот и сейчас: произносишь внутренне «сорок пять» - и каким оно кажется запылённым, шершавым, тяжёлым! Но ведь себя-то я чувствую совершенно иначе.), для меня это было время сплошных открытий, начал, обретений, обучения новообретаемой жизни на ходу. Каждый год что-нибудь было впервые. Это было очень счастливое, щедрое, удивительное время. Причём, несмотря на объёмы прилагавшихся внутренних усилий, я бы не сказала, что оно было трудным. И молодость, и ранняя зрелость - до 35-ти - были отчётливо труднее, именно по внутреннему чувству. Наверное, счастливее - и даже моложе и сильнее - чем в эти годы, я как частный человек не бывала никогда. Не было у меня предписанного Большим Расписанием «кризиса середины жизни», потому что и середины жизни не было - было ещё одно её начало.
Из многочисленных начал этого времени упомянем резкую смену социальных координат: в ноябре 2000-го, 35-ти с лишним лет от роду, я, к изумлению всех референтных и нереферентных групп, а также и к своему собственному, оставила работу судебного эксперта-почерковеда (очень хорошо к тому времени обжитую - и нравилось, и получалось, - всё было хорошо, да только узко, и мучил страшный голод по миру, - а провела я на ней ровно 7 лет и 9 месяцев) и ушла в журналистику, а после опытов работы на телевидении и в газете (которые вспоминаю с огромной благодарностью. Впрочем, почерковедение тоже.) в 2004-м оказалась в любимом журнале своего детства и юности «Знание-Силе», где, страшно вообразить, представляю собой весь целиком отдел философии и культурологии. У меня очень маленькая зарплата, будущее и моё и журнала в лучшем случае крайне неясно, но мне крайне интересно жить, я практически всегда сама решаю, что я буду делать, и между собой и этой деятельностью, как я уже где-то тут писала, я не чувствую никакого зазора. Раньше такого никогда не было. Не говоря уж о том, что я получила с детства мечтаемую возможность работать по ночам, ибо ходим мы в присутствие всего два раза в неделю! :-)
(Вообще, пожалуй, именно в 2000-х я стала хоть сколько-нибудь такой, какой мне хотелось бы быть в молодости. И вообще, настоящего-то чувства, что молодость кончилась, у меня сейчас нет [ну разве - редкими приступами только бывает], это скорее умозрительное знание! - а вот, скажем, лет в 28 оно очень было.)
В 2000-е наш журнал, в отличие от 90-х, стал выходить регулярно, нам даже регулярно платят зарплату, но поскольку она действительно маленькая, а денег у журнала нет и не очень предвидится - к нам не идут работать, в частности, молодые: самый молодой человек в редакции - я (мне 45!); не происходит ни расширения, ни обновления нашего состава; средний возраст сотрудников - 60 лет, и я боюсь за будущее «Знание-Силы».
Практически все основные, изначальные человеческие связи и привязанности предшествующих десятилетий у меня сохранились - да ещё, к удивлению моему, приобрелись и новые: именно в «косный», как думала я в юности, период с 35-ти до нынешних 45-ти.
Ещё из личного, даже эгоцентрического: меня очень радовало в 2000-е отечественное книгоиздание, «интеллектуальные» книжные магазины (они, правда, появились в 90-е, но были важнейшей составной частью и 2000-х), домашняя библиотека разрослась в разы и скоро начнёт потихоньку нас выживать. А уж появлению электронных книг и соответствующих читалок не нарадуюсь! В 2000-е же (кстати, благодаря ЖЖ) я стала читать современную русскую художественную литературу, чего почти не делала до тех пор.
Я никогда не была особенно социальной личностью - за исключением разве что диссидентской юности; впрочем, подозреваю, что всё моё тогдашнее диссидентство было скорее средством самоутверждения, нежели чем бы то ни было ещё, - и очень типичных для людей моей социальной группы демократических надежд рубежа 80-90-х. Так вот, в «нулевых» моя асоциальность только усилилась, после того, как в марте 2000 года мои сограждане избрали, а может быть, и не избрали главой нашего государства сами-знаете-кого, а восемь лет спустя - тоже-знаете-кого. В девяностых я составляла электорат «Яблока». На тех самых мартовских выборах 2000-го я была и голосовала за Явлинского. Сейчас мне о нём, признаться, и сказать-то нечего. Смысла в своём хождении на выборы теперь я не вижу никакого, потому что у меня совершенно нет чувства, что это именно выборы, а не что-то ещё. Я принялась возделывать свой (метафорический) сад и культивировать свою микросреду.
Я и по сию минуту не думаю, что внутренняя эмиграция - конструктивная позиция. Но я всерьёз не вижу, что настоящего я могла бы сделать, с собственными умениями и пониманиями, в макросоциальном пространстве; я не вижу ни политической силы, ни даже единственной какой-нибудь политической фигуры, которой я могла бы доверять и которую могла бы собственными усилиями поддерживать.
По совести сказать, я сейчас, в результате всех наших с вами «нулевых», не вижу перспектив для моей страны. Я за неё боюсь.
Именно в двухтысячные я поездила по разным русским городам и землям, в частности и особенности, по родной для моего Д. Тульской области (в такие уголки забиралась, куда без него ни за что бы не забралась!), и насмотрелась на тяжкую разруху и запустение.
Мне жаль мою страну, мне горько за неё; тем больнее и горше, что я её люблю, отождествляюсь с ней, принимаю русскую историю и культуру как своё «символическое наследство» (этот концепт я сочинила тоже в двухтысячных :-)). Кстати, именно двухтысячные помогли мне, существу вообще-то довольно космополитичному, прямо физически почувствовать, что это моя страна - когда в августе 2008-го, во время грузинской кампании, мне стало очень за неё стыдно. Именно тогда, 43-х лет от роду, я впервые поняла смысл той многократно цитированной фразы, что-де is my country right or not, this is my country: это не то значит, что она для меня всегда права и я её в любом случае поддерживаю, а то, что я принимаю на себя ответственность за неё, что её судьба проходит через меня. Я очень люблю Венгрию, которой благодарна за огромную часть себя; это тоже моё «символическое наследство». Мне всерьёз хотелось бы прожить жизнь там (одну из жизней. Хочу много! :-)). Но в том самом августе мне вдруг стало ясно, что та страна ближе, за которую стыднее и больнее. Так сказать, состоялось «обретение родины».
Самое грустное в лично моих, только моих двухтысячных - прямо как, по забыла-чьим-словам, в старости - то, что и они кончаются.
В социальном отношении я чувствую себя, пожалуй, незащищённой и вижу своё будущее довольно пессимистично. Я никогда не принадлежала к породе экономически активных людей, способных и склонных много зарабатывать и тем самым обеспечивать - или хоть как-то защищать - свою будущую стремительно приближающуюся старость. (Вообще-то я думаю, что и такие люди нужны, хотя бы в целях социального разнообразия. Более того, у меня есть сильные сомнения и в том, что накоплением каких-то сумм в нашем социуме реально эту самую старость обеспечить. Самая буйная фантазия, кажется, не в силах вообразить, во что способны обратиться накопленные суммы, если бы они у меня были, к тому 2020 году, в котором я, достигнув 55-ти, предположительно смогу отправляться на пенсию - е.б.ж. и если пенсионный возраст не поднимут, что весьма вероятно. Скорее всего, моим вариантом будет - работать, пока не рухну.) Лучше (и радостнее) всего у меня всегда получалась деятельность, за которую в нашем социуме много не платят (за интеллектуальную журналистику у нас ведь не платят много?) - и более того, именно двухтысячные годы дали мне всласть и с большим количеством результатов ею позаниматься. По интересности, по внутренней захваченности, по чувству внутреннего роста эти годы сопоставимы разве что с некоторыми годами студенчества, но в некотором смысле они даже и гораздо лучше, потому что теперь у моих писаний появились «внешние» результаты, способные пригодиться кому-то, кроме меня.
(Кстати, ЖЖ - тоже приобретение 2000-х; у меня он «приобрёлся» в 2006-м и несомненно должен быть сочтён в ряду очень важных - и даже, вот что смешно - внутренне раскрепощающих приобретений. - Приобретение 2000-х - и интернет, в котором я активно обитаю с начала 2001-го. К собственному моему изумлению, вот чего бы никогда раньше не подумала, и своего любимого человека я встретила в тех самых 2000-х именно в интернете, и всё оказалось - и каждый день по сию минуту оказывается - очень настоящее. Ага, и замужем оказалась. Но это уже совсем другая тема!! :-))
Так вот: если, по каким бы то ни было причинам, я окажусь без работы - мои шансы её найти (во всяком случае - сопоставимую по адекватности) минимальны, если есть вообще. Те же двухтысячные годы показали мне и примеры таких ситуаций. Чего стоит хотя бы один пример моей подруги, классного автоспортивного журналиста (вторая в России в своей области, между прочим!), которая два года назад осталась без работы - и с тех пор не может устроиться по специальности, не берут, потому что она женщина и ей 47 лет, или потому, что она не входит в круг каких-то «своих», или не знаю почему. Человек высочайшего профессионального уровня оказывается выброшен на улицу и может спокойно подыхать с голоду. Что уж говорить обо мне, если что. И говорить нечего.
С высокой вероятностью у меня (у нас с Д.) будет впереди нищенская пенсия и одинокая беспомощная старость. Может быть, это наше последнее десятилетие, в котором мы ещё можем чувствовать себя молодыми, жить в иллюзии своей молодости. Когда начнутся болезни, всё будет, надо думать, совсем иначе, и сию минуту я себе не представляю, как мы будем справляться. Хорошо ещё, что нас двое. Быть старым в нашей стране, по моему чувству, страшно. Весьма вероятно, что из наших пенсий (переводчик-фрилансер - Д. - тоже вряд ли будет роскошествовать) мы не сможем платить за квартиру, которая имеет несчастье быть в хорошем доме (кстати, именно в 2000-е я несколько раз слышала версию о том, что наши дома заберёт себе какая-то фирма, а нас всех куда-то выселит. Пока дальше слухов и разговоров не заходило. Юридических механизмов этого интересного события я себе, правда, не представляю, но уж кому надо, тот небось представит.) Именно в 2000-е годы выяснилось, что у меня скорее всего не будет детей; было много попыток, и все они были неудачны. Поэтому защитить и поддержать нас, когда мы будем старые и беспомощные, будет, по всей вероятности, некому, и социум этого делать тоже, скорее всего, не станет.