К антропологии вещи
Вещи - аккумуляторы времени (а коли повезёт, то и душевного пространства). В первое они превращаются автоматически, даже если с ними ничего не делать, а просто держать их где-нибудь на складе взаперти и без всякого употребления. Зато вот долгое употребление полирует вещь, «настраивает» её, ставит звучание ей, вначале дико и безадресно голосящей. Очень любопытны вещи с длительным опытом активной принадлежности, прирученности, с живой памятью множества касаний рук, хоть бы и совершенно бездумных: здесь никакая дума не нужна, здесь важен сам факт употребления. Не только с изготовившего её конвейера, но даже из штучно и с любовью создавших её рук вещь выходит лишь заготовкой самой себя, пустой болванкой, на которую затем будет (взаимопропитывающимися) слоями записываться время и пространство. Вообще, человечество должно бы однажды изобрести род проигрывателя, считывающего устройства, которое «эксплицировало» бы накопленные вещью за время существования смысловые шумы. Мыслимо даже такое искусство: обработка этих считанных шумов, выстраивание их в эстетически значимые последовательности.
Понятно, что вещь вступает в (активно-)диалогические отношения с человеком: не просто впитывает всё, что он ей словами или действиями наговорит, но и направляет говоримое и делаемое, оформляет его, создаёт его возможности и задаёт его ограничения.
Всё это было бы славно описать однажды в пределах одной - дисциплины не дисциплины, но по крайней мере - области наблюдений, более-менее систематичного направления внимания: антропология вещи. Располагалась бы сия область в текучей пограничной, переходной зоне между историей («материальной культуры» - как будто последняя отмыслима от истории идей. Никуда она от неё не отмыслима), философией (куда ж без неё, родимой), психологией и художественным мышлением / художественной литературой (которую почему-то хочется сюда добавить, скорее всего, без основательного права на это. но соблазняясь тем обстоятельством, что художественные образы способны впитывать и организовывать вокруг себя смыслы каким-то образом, очень похожим на то. как это делают вещи.)
Очень родственная антропологии вещи тема - антропология пространств: способность пространств, подобно предметам, впитывать (а впитавши - преобразовывать, сплавлять, сращивать; укладывать в цельности) связанные с ними человеческие смыслы, создавая и культивируя так называемые локальные смыслы. Это, по существу, тот же самый процесс, только немного иначе распределённый в пространстве, не так жёстко (в случае вещи - точечно) локализованный.
Понятно, что вещь вступает в (активно-)диалогические отношения с человеком: не просто впитывает всё, что он ей словами или действиями наговорит, но и направляет говоримое и делаемое, оформляет его, создаёт его возможности и задаёт его ограничения.
Всё это было бы славно описать однажды в пределах одной - дисциплины не дисциплины, но по крайней мере - области наблюдений, более-менее систематичного направления внимания: антропология вещи. Располагалась бы сия область в текучей пограничной, переходной зоне между историей («материальной культуры» - как будто последняя отмыслима от истории идей. Никуда она от неё не отмыслима), философией (куда ж без неё, родимой), психологией и художественным мышлением / художественной литературой (которую почему-то хочется сюда добавить, скорее всего, без основательного права на это. но соблазняясь тем обстоятельством, что художественные образы способны впитывать и организовывать вокруг себя смыслы каким-то образом, очень похожим на то. как это делают вещи.)
Очень родственная антропологии вещи тема - антропология пространств: способность пространств, подобно предметам, впитывать (а впитавши - преобразовывать, сплавлять, сращивать; укладывать в цельности) связанные с ними человеческие смыслы, создавая и культивируя так называемые локальные смыслы. Это, по существу, тот же самый процесс, только немного иначе распределённый в пространстве, не так жёстко (в случае вещи - точечно) локализованный.