И мир был создан не для них
Всё время вспоминаю фразу Ариадны Эфрон, вычитанную в трёхтомнике её писем ещё в прошлом году - не выписала тогда, потому что казалось очевидным, ан вот зацепилось и всё возвращается и возвращается. Она о том, что детство - это открытие мира, юность-молодость - открытие себя, а вот зрелость - это открытие того, что мы не для мира и мир не для нас. Цепляется и возвращается, собственно, это последнее. Очень похоже на то, что действительно нечто подобное происходит.
Ну, ещё можно поудивляться тому общеочевидному факту, что человек сначала открывает мир, а потом уж себя, хотя сам себе-то он, казалось бы, дан непосредственно и изначально, - но потому-то, понятное дело, и не открывается [не мнится нуждающимся в открытии!], а заодно в процессе открывания мира и нарабатывается. Это самое «я» (понятое не как неизменная и неподвижная точка наблюдения, - которая, например, и сию минуту такая, какова была в четыре года) ещё отрастить надо, прежде, чем открывать его. А вот необщеочевидное начинается дальше. Может быть, оно как раз только теперь и начинается.
Странным образом один из ясных симптомов «зрелости» - понятой безоценочно, а просто как некое качественно новое, по сравнению с той же молодостью, состояние, - ослабление бритвенно-острого некогда (аж слишком!) чувства «своего» и «чужого». Собственно, настороженность по поводу «чужого» стала проходить немного раньше: первой стадией вхождения в «зрелость» несомненно было понимание того, что и «чужое» имеет ко мне некоторое отношение. Это всё чувства, однако, первой половины жизни: наработки и освоения проникнутости миром. А вот приметы второй половины - разотождествление со «своим», дистанцирование от «своего». Формирование того странного (пока?) чувства, что принятое и пережитое в качестве «своего» (даже: яростно-своего, ревностно-своего) в некотором глубоком своём корне тоже не имеет ко мне отношения. Что и оно не обещает мне безусловной принадлежности - и не требует её от меня.
Мир не для нас. Он легко нас отпустит.
Ну, ещё можно поудивляться тому общеочевидному факту, что человек сначала открывает мир, а потом уж себя, хотя сам себе-то он, казалось бы, дан непосредственно и изначально, - но потому-то, понятное дело, и не открывается [не мнится нуждающимся в открытии!], а заодно в процессе открывания мира и нарабатывается. Это самое «я» (понятое не как неизменная и неподвижная точка наблюдения, - которая, например, и сию минуту такая, какова была в четыре года) ещё отрастить надо, прежде, чем открывать его. А вот необщеочевидное начинается дальше. Может быть, оно как раз только теперь и начинается.
Странным образом один из ясных симптомов «зрелости» - понятой безоценочно, а просто как некое качественно новое, по сравнению с той же молодостью, состояние, - ослабление бритвенно-острого некогда (аж слишком!) чувства «своего» и «чужого». Собственно, настороженность по поводу «чужого» стала проходить немного раньше: первой стадией вхождения в «зрелость» несомненно было понимание того, что и «чужое» имеет ко мне некоторое отношение. Это всё чувства, однако, первой половины жизни: наработки и освоения проникнутости миром. А вот приметы второй половины - разотождествление со «своим», дистанцирование от «своего». Формирование того странного (пока?) чувства, что принятое и пережитое в качестве «своего» (даже: яростно-своего, ревностно-своего) в некотором глубоком своём корне тоже не имеет ко мне отношения. Что и оно не обещает мне безусловной принадлежности - и не требует её от меня.
Мир не для нас. Он легко нас отпустит.