Родство и языки апреля
Сама суетность, торгашеская крикливость, очень часто - безвкусица и красочная пустота да и грязь (часто тоже аляповато-красочная) нынешней Москвы - при несомненной чуждости и неинтересности мне всех этих качеств вообще и в отдельности - будучи свойствами Москвы, как ни странно, не отталкивают меня: кажутся продолжением её естества - да, противным, но, в конечном счёте, преходящим. Так воспринимаешь родного, изначального человека, с которым живёшь давным-давно и в каких только состояниях его не видишь, - без которого не воспринимаешь и сама себя (а если воспринимаешь - то как-то уж совсем иначе): видишь его в каком-то смысле помимо этих состояний, даже если они ему очень свойственны, даже если других почти не бывает. Знаешь, что он не только такой, что не это в нём главное, что пройдёт и это - а главное всё равно как-то останется. Точно так же и с городом.
Вот как угодно, а я не могу представить себе апреля (при том, что очень легко воспринимаю его без, скажем, весеннего леса и тому подобных гораздо более подлинных вещей) без окрестностей метро «Сухаревская» с их суетой и толкотнёй, без громоздкого, пыльного, тяжёлого, далёкого от всякой гармонии и цельности - и крупно-солнечного, и с выпрямляющим избытком грубо-щедрого пространства - проспекта Мира. Эти места принадлежат для меня к языкам апреля настолько неотъемлемо, что задумываться о косноязычии (лучше: о косности) этих языков и в голову не приходит. В самой своей косности они очень точны. Сама трудность и неочевидность этих языков для меня - весомейший аргумент в пользу их подлинности, родства с естеством вещей, которое не обязано быть нам удобным. Москва - в одном из многочисленных своих аспектов - трудный город. Она требует усилий. Но именно эта трудность делает её неотъемлемой и любимой.
Надо сказать, что отношения с Россией и к России у меня примерно такие же. Разумеется, страну в целом я знаю несопоставимо меньше исхоженной вдоль и поперёк Москвы (и хотела бы знать существенно основательнее - вот сейчас сижу и думаю: а не дёрнуть ли нам летом вместо моей архетипической Праги [которая - тема совсем отдельная, из другого пласта, да со своими трудностями, конечно - что меня с ней и примиряет] к Димкиным родственникам в Новосибирск и / или Барнаул?), но в очень сопоставимых интонациях чувствую её принадлежащей к моим, так сказать, конституирующим началам. Россия - трудная страна, местами и временами - просто страшная и тёмная. За жизнь в ней приходится расплачиваться. Жизнь в ней запросто способна плохо кончиться. Но меня она некоторым единственным образом заземляет, укореняет и уточняет.
Вот как угодно, а я не могу представить себе апреля (при том, что очень легко воспринимаю его без, скажем, весеннего леса и тому подобных гораздо более подлинных вещей) без окрестностей метро «Сухаревская» с их суетой и толкотнёй, без громоздкого, пыльного, тяжёлого, далёкого от всякой гармонии и цельности - и крупно-солнечного, и с выпрямляющим избытком грубо-щедрого пространства - проспекта Мира. Эти места принадлежат для меня к языкам апреля настолько неотъемлемо, что задумываться о косноязычии (лучше: о косности) этих языков и в голову не приходит. В самой своей косности они очень точны. Сама трудность и неочевидность этих языков для меня - весомейший аргумент в пользу их подлинности, родства с естеством вещей, которое не обязано быть нам удобным. Москва - в одном из многочисленных своих аспектов - трудный город. Она требует усилий. Но именно эта трудность делает её неотъемлемой и любимой.
Надо сказать, что отношения с Россией и к России у меня примерно такие же. Разумеется, страну в целом я знаю несопоставимо меньше исхоженной вдоль и поперёк Москвы (и хотела бы знать существенно основательнее - вот сейчас сижу и думаю: а не дёрнуть ли нам летом вместо моей архетипической Праги [которая - тема совсем отдельная, из другого пласта, да со своими трудностями, конечно - что меня с ней и примиряет] к Димкиным родственникам в Новосибирск и / или Барнаул?), но в очень сопоставимых интонациях чувствую её принадлежащей к моим, так сказать, конституирующим началам. Россия - трудная страна, местами и временами - просто страшная и тёмная. За жизнь в ней приходится расплачиваться. Жизнь в ней запросто способна плохо кончиться. Но меня она некоторым единственным образом заземляет, укореняет и уточняет.