Лытдыбр не только библиофага
Я забыла написать о сегодняшнем книжном улове - а он был и очень меня, недостойную, обрадовал (а недостойную хотя бы уже потому, что каждая книга - это, как можно себе даже уже не повторять - единица ответственности: берёшь в дом - прочитай, удели ей часть своей жизни, а я нахватываю, нахватываю, а книги читаю в основном те, что по работе приходится читать [что бы я делала без этой работы!! - честное слово]. А когда читаю что-то другое - сразу чувство вины и «ворованный воздух», который столько же сладок при вдыхании, сколько и горек.
Ну так вот, вначале книжный улов, а потом пара очередных - и заслуженных - горьких слов в собственный адрес.
(1) А. Иличевский. Бутылка Клейна. - М.: Наука, 2005. - (Русский Гулливер).
(2) Новое Литературное Обозрение. - №№ 83-84 (1-2). - 2007.
(3) О. Зондберг. Очень спокойный рассказ. - М.: НЛО, 2003. - (SoftWave).
(4) Десять докладов, написанных к Международной конференции по философии, политике и эстетической теории «Создавая мыслящие миры», проведённой в рамках 2-й Московской биеннале современного искусства. - М.: Издательская программа «Интерроса», 2007 [Ага, так вот оно длинно и называется. - Слава Богу, это - для работы!!]
Ну вот. И если кто-нибудь думает, что я, которой надо сдать работу не позже среды (а работа притом не клеится по каким-то неисследимым внутренним причинам - лично я склоняюсь к тупости, несобранности, безответственности и эгоцентричному легкомыслию; а отменить её нельзя), - если кто-нибудь думает, что я тут сидела и этой работой с утра до ночи занималась, то вы меня, дорогие мои, недопустимо идеализируете. Фигушки. Отправившись за «Бутылкой Клейна», я по дороге застала себя за мыслью, что хорошо бы пойти на выставку Модильяни в Музей изобразительных искусств, где вообще не была целую вечность, и пошла на неё немедленно. А потом ещё пошла в «Фаланстер», где дотратила остаток денег на НЛО и прочие хорошие вещи.
Так вот, Модильяни был очень хорош. [Замечу в скобках: я ни-че-го не понимаю в живописи; у меня не поставленный, не воспитанный глаз; я на неё смотрю - зато жадно - как на «просто жизнь» - только концентрированную, усиленную - когда случаются приступы голода по визуальным впечатлениям, по краскам, линиям и формам, именуемые «авитаминозом». Это же чувство и название распространяется и на отношения с художественной литературой. Вчера тоже надо было работать, а я Иличевского читала, и он привёл меня в состояние экстатического счастья. М-да.] Модильяни же настолько хорош, что я даже не представляла себе, в какой, оказывается, степени НЕ передают его репродукции: они его гасят и останавливают (это и удержало меня в конечном счёте от того, чтобы выложить 500 р. за его каталог, а то бы не видать мне ни НЛО, ни Зондберг, ни Десяти докладов написанных. Хотя вообще-то хотелось, скажу честно). У него, оказывается, совершенно завораживающий цвет: живой, тёплый, и - почему-то всё время хотелось думать, что - движущийся и античный. Этот цвет - как живая глина, в самом процессе того, как из неё что-то лепят пальцы гончара. Мир, который творится прямо под пальцами и ещё не решил, может быть, вполне, каким ему быть. = И ещё: когда смотришь «вживую» (собственно, это относится к живописи вообще; но иногда чувствуется особенно остро), совершенно исчезает чувство временнОй дистанции: оказываешься в общем с ним «сейчас», в моменте возникновения всего этого. А ещё он удивителен, помимо прочего, тем, что в нём - по крайней мере, по моему чувству - сочетается никак, казалось бы, не сочетаемое: древняя - та самая античная - хтоника (искажение пропорций у него - сдвиг пластов бытия, - притом он весь «здешний», никакого сквожения трансценденции: у него, как у древних, весь мир ЗДЕСЬ - и тем не менее таинствен), - и такой подробный, точный психологизм, который стал возможен только к ХХ веку и вроде бы совершенно не из этого первозданного отношения к жизни.
Прошла по его выставке аж два раза (с перерывом на выставку предметов из эпохи Меровингов: вещи тоже имеют несомненное свойство убирать время) и вышла оттуда совершенно опьяневшей от количества жизни.
А вообще Музей изобразительных искусств - у меня одно из самых любимых и особенных мест с детства. От него идёт чёткий, совершенно зрительный и конкретный образ вечности: это античный дворик с фрагментами Парфенона, торжествующий, жутковатый, статичный - там нет времени. Там никогда его не было. Это - место, откуда, как воздух, выкачано время уже при его основании. Я благодаря ему с детства знаю, какова вечность: она белая, крупная, подробная, полная стоящего света. Она даже не большая: ей нет нужды быть большой, в ней и так есть всё - немногое - что нужно. За ней я туда и хожу.
Ну так вот, вначале книжный улов, а потом пара очередных - и заслуженных - горьких слов в собственный адрес.
(1) А. Иличевский. Бутылка Клейна. - М.: Наука, 2005. - (Русский Гулливер).
(2) Новое Литературное Обозрение. - №№ 83-84 (1-2). - 2007.
(3) О. Зондберг. Очень спокойный рассказ. - М.: НЛО, 2003. - (SoftWave).
(4) Десять докладов, написанных к Международной конференции по философии, политике и эстетической теории «Создавая мыслящие миры», проведённой в рамках 2-й Московской биеннале современного искусства. - М.: Издательская программа «Интерроса», 2007 [Ага, так вот оно длинно и называется. - Слава Богу, это - для работы!!]
Ну вот. И если кто-нибудь думает, что я, которой надо сдать работу не позже среды (а работа притом не клеится по каким-то неисследимым внутренним причинам - лично я склоняюсь к тупости, несобранности, безответственности и эгоцентричному легкомыслию; а отменить её нельзя), - если кто-нибудь думает, что я тут сидела и этой работой с утра до ночи занималась, то вы меня, дорогие мои, недопустимо идеализируете. Фигушки. Отправившись за «Бутылкой Клейна», я по дороге застала себя за мыслью, что хорошо бы пойти на выставку Модильяни в Музей изобразительных искусств, где вообще не была целую вечность, и пошла на неё немедленно. А потом ещё пошла в «Фаланстер», где дотратила остаток денег на НЛО и прочие хорошие вещи.
Так вот, Модильяни был очень хорош. [Замечу в скобках: я ни-че-го не понимаю в живописи; у меня не поставленный, не воспитанный глаз; я на неё смотрю - зато жадно - как на «просто жизнь» - только концентрированную, усиленную - когда случаются приступы голода по визуальным впечатлениям, по краскам, линиям и формам, именуемые «авитаминозом». Это же чувство и название распространяется и на отношения с художественной литературой. Вчера тоже надо было работать, а я Иличевского читала, и он привёл меня в состояние экстатического счастья. М-да.] Модильяни же настолько хорош, что я даже не представляла себе, в какой, оказывается, степени НЕ передают его репродукции: они его гасят и останавливают (это и удержало меня в конечном счёте от того, чтобы выложить 500 р. за его каталог, а то бы не видать мне ни НЛО, ни Зондберг, ни Десяти докладов написанных. Хотя вообще-то хотелось, скажу честно). У него, оказывается, совершенно завораживающий цвет: живой, тёплый, и - почему-то всё время хотелось думать, что - движущийся и античный. Этот цвет - как живая глина, в самом процессе того, как из неё что-то лепят пальцы гончара. Мир, который творится прямо под пальцами и ещё не решил, может быть, вполне, каким ему быть. = И ещё: когда смотришь «вживую» (собственно, это относится к живописи вообще; но иногда чувствуется особенно остро), совершенно исчезает чувство временнОй дистанции: оказываешься в общем с ним «сейчас», в моменте возникновения всего этого. А ещё он удивителен, помимо прочего, тем, что в нём - по крайней мере, по моему чувству - сочетается никак, казалось бы, не сочетаемое: древняя - та самая античная - хтоника (искажение пропорций у него - сдвиг пластов бытия, - притом он весь «здешний», никакого сквожения трансценденции: у него, как у древних, весь мир ЗДЕСЬ - и тем не менее таинствен), - и такой подробный, точный психологизм, который стал возможен только к ХХ веку и вроде бы совершенно не из этого первозданного отношения к жизни.
Прошла по его выставке аж два раза (с перерывом на выставку предметов из эпохи Меровингов: вещи тоже имеют несомненное свойство убирать время) и вышла оттуда совершенно опьяневшей от количества жизни.
А вообще Музей изобразительных искусств - у меня одно из самых любимых и особенных мест с детства. От него идёт чёткий, совершенно зрительный и конкретный образ вечности: это античный дворик с фрагментами Парфенона, торжествующий, жутковатый, статичный - там нет времени. Там никогда его не было. Это - место, откуда, как воздух, выкачано время уже при его основании. Я благодаря ему с детства знаю, какова вечность: она белая, крупная, подробная, полная стоящего света. Она даже не большая: ей нет нужды быть большой, в ней и так есть всё - немногое - что нужно. За ней я туда и хожу.