Копилка опыта
Слово «Комсомольская» (имя станции метро; независимо от семантики) собрано из цветных, скользко-прозрачных камушков, - скорее стёклышек, совсем небольших и как бы нанизанных на нитку или, вернее, проволоку: синее - красное - жёлтое - красное - свеже-зелёное - жёлтое - красное - синее, - и тонко позвякивает - далёким, гулким звоном. Позвякивают колокольцы.
Гирлянда далёких огней, всегда немного чужая - или просто чужая, без оговорок. Похоже ещё на хвостовые огни удаляющегося поезда - по общей интонации существования. Вокзал же - имя разлуки. Имя рубежа, имя концов-и-начал.
Празднично окрашенное, даже разряженное слово (что-то есть в нём и от новогодней ёлки) - но в нём, просторном, холодно и отчуждённо. - Это - праздник чужой, далёкий и, в общем, ненужный.
Интересно, что (интенсивно-синий), почти тем же словом названный Комсомольский проспект - во-первых, окрашен более цельно - почти сплошной синий, густой, кобальтовый - с отдельными красными, жёлтыми, свеже-зелёными мелкими искорками, во-вторых, ближе (просто географически тоже - это важно) и теплее.
Разные ареалы города, с которыми связан радикально разный опыт.
Место и имя пропитывают друг друга смыслами - до нерасторжимости, до неразличимости.
Город внутренне переливается цветом и светом, потаёнными формами.
Слово «Бауманская» - деревянное, прямое, твёрдое: струганная доска, причём в состоянии удара ею по твёрдой плоской поверхности. Холодное. Продуваемое сквозняками.
Слово «Басманная» - одно из самых соблазнительных на вкус и ощупь московских слов, обволакивающее, заволакивающее. Чуть-чуть даже гипнотизирующее. Спелое, сдобное жёлтое тесто, округлое, сладкое - не булка, а, скорее, калач или толстый бублик. Липнет к языку и губам (подайте мне голубиную горечь Гоголевского бульвара! - тоже округлую…). Медленное, вязкое, тёплое. О него, в нём можно греться - но недолго и завязнуть.
Как давно я не ходила по Москве просто так, низачем.
Драгоценна любая возможность быть с нею, всепомнящей, всепонимающей, наедине, много чего с нею вспомнить и обсудить всей полнотой молчания.
Это даже не форма рефлексии - это форма интенсивности жизни. (Рефлексии, конечно, тоже, - но ведь она и сама - одно из средств достижения интенсивности жизни. И из сильнейших.)
Москва возвращает московскому человеку его самого. Она говорит ему всей собой, что ничто не пропало: что было нами и с нами, то стало ею, то будет ею всегда.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/362056.html. Please comment there using OpenID.
Гирлянда далёких огней, всегда немного чужая - или просто чужая, без оговорок. Похоже ещё на хвостовые огни удаляющегося поезда - по общей интонации существования. Вокзал же - имя разлуки. Имя рубежа, имя концов-и-начал.
Празднично окрашенное, даже разряженное слово (что-то есть в нём и от новогодней ёлки) - но в нём, просторном, холодно и отчуждённо. - Это - праздник чужой, далёкий и, в общем, ненужный.
Интересно, что (интенсивно-синий), почти тем же словом названный Комсомольский проспект - во-первых, окрашен более цельно - почти сплошной синий, густой, кобальтовый - с отдельными красными, жёлтыми, свеже-зелёными мелкими искорками, во-вторых, ближе (просто географически тоже - это важно) и теплее.
Разные ареалы города, с которыми связан радикально разный опыт.
Место и имя пропитывают друг друга смыслами - до нерасторжимости, до неразличимости.
Город внутренне переливается цветом и светом, потаёнными формами.
Слово «Бауманская» - деревянное, прямое, твёрдое: струганная доска, причём в состоянии удара ею по твёрдой плоской поверхности. Холодное. Продуваемое сквозняками.
Слово «Басманная» - одно из самых соблазнительных на вкус и ощупь московских слов, обволакивающее, заволакивающее. Чуть-чуть даже гипнотизирующее. Спелое, сдобное жёлтое тесто, округлое, сладкое - не булка, а, скорее, калач или толстый бублик. Липнет к языку и губам (подайте мне голубиную горечь Гоголевского бульвара! - тоже округлую…). Медленное, вязкое, тёплое. О него, в нём можно греться - но недолго и завязнуть.
Как давно я не ходила по Москве просто так, низачем.
Драгоценна любая возможность быть с нею, всепомнящей, всепонимающей, наедине, много чего с нею вспомнить и обсудить всей полнотой молчания.
Это даже не форма рефлексии - это форма интенсивности жизни. (Рефлексии, конечно, тоже, - но ведь она и сама - одно из средств достижения интенсивности жизни. И из сильнейших.)
Москва возвращает московскому человеку его самого. Она говорит ему всей собой, что ничто не пропало: что было нами и с нами, то стало ею, то будет ею всегда.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/362056.html. Please comment there using OpenID.