Оставлять пробелы: Против интенсивности
Всё-таки рано или поздно наступает и тот возраст (или попросту: та защитная реакция психосоматического организма, - уж не есть ли всякий возраст ещё и совокупность защитных реакций против требований, предъявляемых бытием?), когда начинаешь понимать, что и чаемая, вожделеемая в более ранних возрастах жизни интенсивность имеет свои пределы. Что, грубо говоря, каждый может вместить лишь некоторую ограниченную - пусть даже очень большую - меру интенсивности, у каждого свою, а что сверх того, то от лукавого.
Стареющий человек, как подросток, с новым азартом осваивает умение говорить подступающему к нему с требованиями и ожиданиями миру «нет». У старости есть свои подростковые бунты. Молодая зубастая старость.
Убывающие ли силы, простая ли усталость от постоянного перенапряжения душевных, а с ними и телесных структур буквально заставляют сознание открыть, сколько правды и подлинности в пустотах - в пространствах жизни, никакой деятельностью и тем более никаким, упасибоже, «творчеством» не занятых. В чистых пустотах, полных (высоко разреженным) воздухом чистого бытия - такого чистого, что почти небытия. В них бытие и небытие смыкаются и обнаруживают, что они, пожалуй, - одно и то же.
В паузах, провалах, пробелах, прогулах спускаешься к их общим корням.
Конечно, этим можно очень сильно увлечься, - подобно тому, как подросток увлекается, в ущерб школьным занятиям, новооткрываемыми им областями и возможностями жизни, - до такой степени, что загубить в угоду этому кучу своих нахватанных - чтобы цепляться за жизнь, утверждаться в ней - обязанностей. Многозанятый, многопродуктивный взбивает бытие в пену - густую, плотную, - которая страшно убедительно выдаёт себя за жизнь как таковую, за жизнь, возведённую в степень. А тут, рядом, только отведи взгляд, - ясная зеркальная гладь, не замутняемая действием, в которой отражается просто вообще всё - и сразу. Она притягивает. Почти гипнотически.
Ткань жизни, некогда плотная или казавшаяся таковой, становится кружевом - которое на равных правах с нитями присутствия, деятельности, участия создают пустоты и просветы, которое именно от этой протканности бытием-небытием - светится. Чем тоньше нити присутствия, деятельности и участия - тем больше и светится.
Стареющий человек, как подросток, с новым азартом осваивает умение говорить подступающему к нему с требованиями и ожиданиями миру «нет». У старости есть свои подростковые бунты. Молодая зубастая старость.
Убывающие ли силы, простая ли усталость от постоянного перенапряжения душевных, а с ними и телесных структур буквально заставляют сознание открыть, сколько правды и подлинности в пустотах - в пространствах жизни, никакой деятельностью и тем более никаким, упасибоже, «творчеством» не занятых. В чистых пустотах, полных (высоко разреженным) воздухом чистого бытия - такого чистого, что почти небытия. В них бытие и небытие смыкаются и обнаруживают, что они, пожалуй, - одно и то же.
В паузах, провалах, пробелах, прогулах спускаешься к их общим корням.
Конечно, этим можно очень сильно увлечься, - подобно тому, как подросток увлекается, в ущерб школьным занятиям, новооткрываемыми им областями и возможностями жизни, - до такой степени, что загубить в угоду этому кучу своих нахватанных - чтобы цепляться за жизнь, утверждаться в ней - обязанностей. Многозанятый, многопродуктивный взбивает бытие в пену - густую, плотную, - которая страшно убедительно выдаёт себя за жизнь как таковую, за жизнь, возведённую в степень. А тут, рядом, только отведи взгляд, - ясная зеркальная гладь, не замутняемая действием, в которой отражается просто вообще всё - и сразу. Она притягивает. Почти гипнотически.
Ткань жизни, некогда плотная или казавшаяся таковой, становится кружевом - которое на равных правах с нитями присутствия, деятельности, участия создают пустоты и просветы, которое именно от этой протканности бытием-небытием - светится. Чем тоньше нити присутствия, деятельности и участия - тем больше и светится.