Навстречу ветру
...а кто, собираясь в отпуск, полчемодана забивает материалами для работы, для того какое слово и, главное, какое действие заготовлено культурой как системой символов и приёмов? - Вот ничего, почему-то, особенного не заготовлено. А ведь самым правильным, конечно, было бы аккуратно связать беднягу, выдрав пред тем из его цепких лап драгоценные книжечки, и отправить в заботливые объятия сумасшедшего дома.
Ведь чем работа лучше отдыха? - тем, что она даёт сразу и смысл текущего существования, и интенсивность, и простой порядок для подручного хаоса, - ну, много чего даёт. Чтобы отважиться отдыхать, надо уметь обходиться без этого, нести в себе всю эту даваемую работой внутреннюю структуру, интенсивность, осмысленность. - Не умею и не обойдусь.
Работа - кропотливое собирание бытия в заведомо дырявый мешок. Всё равно вывалится собранное, причём тут же, и потеряется, не найдёшь. - Ну и пусть, - тут важен сам акт собирания, сам жест его. Собственная культивируемая форма - которая существует в точности до тех пор, пока её культивируешь, поддерживаешь. Как только перестанешь - исчезнет.
Выколдовывание себя из небытия и хаоса, что ж ещё-то. Всякая работа - от страха перед ними. Отваживающийся отдыхать, ничего-не-делать (не делать обязательного, дисциплинирующего, сложно структурирующего, вытягивающего в струнку) должен быть очень бесстрашен, доверчив (к миру) или легкомыслен, что в общем-то одно и то же.
Вообще, чем дальше, тем больше нужны мне не столько дальние странствия, сколько воображения и мечтания о них. Меня, конечно, переполняют чувственные образы городов и пространств, связанных с ними движений, запахов, вообще всей хаптики и пластики, колористики и динамики. Просто вся чувственность уже стала - или стремительно становится - целиком внутренней, перемещается в область воображения, ей там хорошо. - Я и так, и без этого постоянно чувствую себя в распахнутом пространстве (чем замкнутее внешнее - тем распахнутее внутреннее), на палубе несущегося вперёд корабля, навстречу тугому ветру, и в лицо мне почти осязаемо летят, обжигая, солёные брызги.
Ведь чем работа лучше отдыха? - тем, что она даёт сразу и смысл текущего существования, и интенсивность, и простой порядок для подручного хаоса, - ну, много чего даёт. Чтобы отважиться отдыхать, надо уметь обходиться без этого, нести в себе всю эту даваемую работой внутреннюю структуру, интенсивность, осмысленность. - Не умею и не обойдусь.
Работа - кропотливое собирание бытия в заведомо дырявый мешок. Всё равно вывалится собранное, причём тут же, и потеряется, не найдёшь. - Ну и пусть, - тут важен сам акт собирания, сам жест его. Собственная культивируемая форма - которая существует в точности до тех пор, пока её культивируешь, поддерживаешь. Как только перестанешь - исчезнет.
Выколдовывание себя из небытия и хаоса, что ж ещё-то. Всякая работа - от страха перед ними. Отваживающийся отдыхать, ничего-не-делать (не делать обязательного, дисциплинирующего, сложно структурирующего, вытягивающего в струнку) должен быть очень бесстрашен, доверчив (к миру) или легкомыслен, что в общем-то одно и то же.
Вообще, чем дальше, тем больше нужны мне не столько дальние странствия, сколько воображения и мечтания о них. Меня, конечно, переполняют чувственные образы городов и пространств, связанных с ними движений, запахов, вообще всей хаптики и пластики, колористики и динамики. Просто вся чувственность уже стала - или стремительно становится - целиком внутренней, перемещается в область воображения, ей там хорошо. - Я и так, и без этого постоянно чувствую себя в распахнутом пространстве (чем замкнутее внешнее - тем распахнутее внутреннее), на палубе несущегося вперёд корабля, навстречу тугому ветру, и в лицо мне почти осязаемо летят, обжигая, солёные брызги.