Или не быть
Господи, а ведь до дня рожденья всего одна неделя. До странной, противящейся разумению цифры 51. Да и доживаемые сейчас 50 тогда только выносимы, когда смотришь на них, скользя, боковым зрением.
Страшно и немыслимо; когда начинаешь ЭТО мыслить, ещё страшнее. Сползание в небытие. Сколько ни приучай себя к этому факту, сколько ни обживай его, - нет, не выходит.
В сползании в небытие есть что-то радикально несовместимое с самим существом человека.
Почему-то упорно связываешь, едва ли не отождествляешь себя именно с началом жизни, с началом вообще. «Я», мнится, - это же по определению разомкнутая структура, это то, что может только начинаться. Только расти. Это же точка непрерывного роста.
(Ну конечно, утешающий самообман. Думаешь, что если растёшь непрерывно, то и не помрёшь ни за что. Перерастёшь Её, костлявую. Ага, как же. - Да и вообще, чем больше вырастешь, тем жальче исчезать всему этому выросшему, - зря, что-ли, росло!? - куда защитнее было бы честно убывать, свёртываться.)
Быть 51-летней очень странно. Может быть, более даже странно, чем страшно: чтобы как следует испугаться, надо же в сознание вместить, а не вмещается ведь, защитные механизмы не дают. То в 26 лет провалишься, то в 35, - там как-то понятно, естественно (хотя хорошо помню, как эти возрасты тоже были странны). Но 51? но начало шестого десятка? как?..
Хочется бессмертия ВСЕГО. Всего, без разбору, с запахами, шорохами, мелкими деталями, неуловимыми интонациями, незаметными движениями. Нет драгоценнее мимолётного. - Вспомнился вдруг ясно, внятно запах свечей из детства, - одной свечи, толстой, красной, - в серванте, появившейся, когда мне было восемь лет (и да, я подробно помню, как мне исполнилось восемь. Какой зрелой и серьёзной чувствовалась эта цифра - медленная, цвета тёмного вишнёвого варенья). Запах лепкий, смугловатый, едва сладковатый, почему-то немного тайный, - запах-шёпот. - Мне хочется бессмертия и для него, и для того 1973 года, когда он был перв и нов, и для той себя, и для всего того мира вокруг.
Страшно и немыслимо; когда начинаешь ЭТО мыслить, ещё страшнее. Сползание в небытие. Сколько ни приучай себя к этому факту, сколько ни обживай его, - нет, не выходит.
В сползании в небытие есть что-то радикально несовместимое с самим существом человека.
Почему-то упорно связываешь, едва ли не отождествляешь себя именно с началом жизни, с началом вообще. «Я», мнится, - это же по определению разомкнутая структура, это то, что может только начинаться. Только расти. Это же точка непрерывного роста.
(Ну конечно, утешающий самообман. Думаешь, что если растёшь непрерывно, то и не помрёшь ни за что. Перерастёшь Её, костлявую. Ага, как же. - Да и вообще, чем больше вырастешь, тем жальче исчезать всему этому выросшему, - зря, что-ли, росло!? - куда защитнее было бы честно убывать, свёртываться.)
Быть 51-летней очень странно. Может быть, более даже странно, чем страшно: чтобы как следует испугаться, надо же в сознание вместить, а не вмещается ведь, защитные механизмы не дают. То в 26 лет провалишься, то в 35, - там как-то понятно, естественно (хотя хорошо помню, как эти возрасты тоже были странны). Но 51? но начало шестого десятка? как?..
Хочется бессмертия ВСЕГО. Всего, без разбору, с запахами, шорохами, мелкими деталями, неуловимыми интонациями, незаметными движениями. Нет драгоценнее мимолётного. - Вспомнился вдруг ясно, внятно запах свечей из детства, - одной свечи, толстой, красной, - в серванте, появившейся, когда мне было восемь лет (и да, я подробно помню, как мне исполнилось восемь. Какой зрелой и серьёзной чувствовалась эта цифра - медленная, цвета тёмного вишнёвого варенья). Запах лепкий, смугловатый, едва сладковатый, почему-то немного тайный, - запах-шёпот. - Мне хочется бессмертия и для него, и для того 1973 года, когда он был перв и нов, и для той себя, и для всего того мира вокруг.