Набухает будущим
Город - машина всевременья. Едешь во все стороны собственного, прожитого здесь, прошлого сразу. Есть, конечно, привилегированные точки входа: приблизишься - немедленно втянет. Хоть не ходи. Но как же не.
Поздний, тёплый, влажный от дождей май, конечно, возвращает меня - как делал это три с лишним десятилетия подряд - в май 1983-го.
(И да, пахнет будущим изо всех сил, набухает будущим - тем будущим, которое у меня уже в прошлом, - и тем не менее да как же, да вот же оно, никакого же нет между ним и мною зазора, я у него внутри, чувствую его всем телом, пальцами, ноздрями, кожей. Его же столько, как будто оно ещё будет.)
Май - это такой специальный ритуал для переживания будущего. Будущего как смыслового и чувственного комплекса, как человеческого состояния - совершенно независимо от того, сколько времени впереди. «Будущее» - это просто модус восприятия мира.
Май - это такой специальный ритуал для заново-проживания первой любви, её так-и-не-закрывшейся закрытости, её возможности, изо всех сил рвавшейся, да так и не ворвавшейся в осуществление. (Тоже, в общем, модус переживания мира; устойчивый комплекс внутренних движений.) Первой любви как человеческого состояния - давно уже оторвавшегося, на самом деле, в воображении и памяти от того, кому она была тогда адресована, - это мнится только, будто я его остро помню, на самом деле - и не разглядеть уже сквозь толщу лет. Сквозь многонаслоение годов, каждый из которых тончайше прозрачен.
В сущности-то, он, не осуществившийся, как чаялось, в качестве активного соучастника моей биографии - стал поводом и стимулом ко всей моей последующей внутренней жизни. Чем бы, вероятно, не стал, если бы вдруг -предположим маловозможное - осуществился. Начались бы неминуемо трудные, полные тупиков, слепот и глухот «человеческие отношения» с их отчаяниями, невозможностями, разочарованиями. Это всё у меня было на других материалах. Он остался чистым очарованием, чистой тоской, - чистой возможностью.
Ничто так не выращивает, не вытягивает себе навстречу из небытия, как чистая возможность, - выращивает ли что так, как она?
Я думала много лет, что эта любовь, не осуществившись, много чего разрушила во мне. Так оно, конечно, во многих отношениях и вышло, но благодаря этому же я выросла из неё, как из зерна. Раздирая собственные защитные оболочки, а как же.
И не перестаю чувствовать эти корни. Горькие, чёрные, горячие. Вот уже тридцать лет и три года не перестаю.
Я уже не тоскую по нему (почти целиком уже воображаемому - да, надо понимать, и тогда), как тосковала три десятка лет, - или почти, - теперь я только вспоминаю эту тоску - живо, подробно, чутко, - она совсем близка, как майский дождь, который вот здесь-и-сейчас, и всё-таки она уже воспоминание.
Она уже не подчиняет меня себе. Уже не до волчьего воя.
Этой любви мне хватило на всю жизнь - как внутреннего ресурса, как инструмента для внутренней обточки, выделки, формовки. В этом смысле, конечно, всё сбылось. Даже слишком много.
Поздний, тёплый, влажный от дождей май, конечно, возвращает меня - как делал это три с лишним десятилетия подряд - в май 1983-го.
(И да, пахнет будущим изо всех сил, набухает будущим - тем будущим, которое у меня уже в прошлом, - и тем не менее да как же, да вот же оно, никакого же нет между ним и мною зазора, я у него внутри, чувствую его всем телом, пальцами, ноздрями, кожей. Его же столько, как будто оно ещё будет.)
Май - это такой специальный ритуал для переживания будущего. Будущего как смыслового и чувственного комплекса, как человеческого состояния - совершенно независимо от того, сколько времени впереди. «Будущее» - это просто модус восприятия мира.
Май - это такой специальный ритуал для заново-проживания первой любви, её так-и-не-закрывшейся закрытости, её возможности, изо всех сил рвавшейся, да так и не ворвавшейся в осуществление. (Тоже, в общем, модус переживания мира; устойчивый комплекс внутренних движений.) Первой любви как человеческого состояния - давно уже оторвавшегося, на самом деле, в воображении и памяти от того, кому она была тогда адресована, - это мнится только, будто я его остро помню, на самом деле - и не разглядеть уже сквозь толщу лет. Сквозь многонаслоение годов, каждый из которых тончайше прозрачен.
В сущности-то, он, не осуществившийся, как чаялось, в качестве активного соучастника моей биографии - стал поводом и стимулом ко всей моей последующей внутренней жизни. Чем бы, вероятно, не стал, если бы вдруг -предположим маловозможное - осуществился. Начались бы неминуемо трудные, полные тупиков, слепот и глухот «человеческие отношения» с их отчаяниями, невозможностями, разочарованиями. Это всё у меня было на других материалах. Он остался чистым очарованием, чистой тоской, - чистой возможностью.
Ничто так не выращивает, не вытягивает себе навстречу из небытия, как чистая возможность, - выращивает ли что так, как она?
Я думала много лет, что эта любовь, не осуществившись, много чего разрушила во мне. Так оно, конечно, во многих отношениях и вышло, но благодаря этому же я выросла из неё, как из зерна. Раздирая собственные защитные оболочки, а как же.
И не перестаю чувствовать эти корни. Горькие, чёрные, горячие. Вот уже тридцать лет и три года не перестаю.
Я уже не тоскую по нему (почти целиком уже воображаемому - да, надо понимать, и тогда), как тосковала три десятка лет, - или почти, - теперь я только вспоминаю эту тоску - живо, подробно, чутко, - она совсем близка, как майский дождь, который вот здесь-и-сейчас, и всё-таки она уже воспоминание.
Она уже не подчиняет меня себе. Уже не до волчьего воя.
Этой любви мне хватило на всю жизнь - как внутреннего ресурса, как инструмента для внутренней обточки, выделки, формовки. В этом смысле, конечно, всё сбылось. Даже слишком много.