К анализу неанализируемого: Дом и Костёр
Шла после вечера Каневского и Кенжеева по Ивановской горке и Маросейке, своим архетипичнейшим пространствам. Ивановская горка - одно из самых чувствилищных чувствилищ моей жизни; лишний раз по доброй воле и не сунешься; сплетение - разумеется, солнечное - тончайших сенситивных волокон. Сколько ни ходи, чувствоваться и жечься не перестаёт.
Неминуемо вспоминая, неустанно переживая заново всё, что на эти пространства пришлось, думала о том, что любовь бывает разного устройства (что само по себе, скорее всего, слишком очевидно, но одно дело думать вообще, и совсем другое - веществом собственной жизни); хотя бы уже поэтому любить можно много раз (не скажу, что должно; я бы предпочла один-единственный). Думала, что любовь моя к N [ни единым подлинным инициалом не обозначу, а то прочитает ещё; в этих интернетах никто не застрахован; меж тем тут дело не в именах] была моим домом, большим, избыточным даже, который строился много лет - я же сама и строила - и в котором (и это при всех-то проблематичностях наших отношений, при чёрном огне) жила - медленно, вольготно и уютно; это был дом, в который приносилось всё, в котором всё - изначально вроде бы не имевшее к нему отношения - находило себе место. Я, конечно, сама этот дом (о, с большими окнами! во все стороны света!) и спроектировала, и оклеила всяческими обоями в приемлемый глазу цветочек, и развесила там картинки, - я обжила эти немыслимые бетонные отношения, нашла (в общем, без всяких усилий) возможность жить в них собственной жизнью (на самом-то деле, по существу независимой от дома, дом только её оберегал, создавал ей нишу и форму, - ну, как дому и положено), играть с бытием в собственный бисер. Тоже, в общем, к любви-дому не имевший особенного отношения.
Просто нужно было укрытие, оправдание.
Любовь же моя к NN была костром, жгучим, огромным костром, на котором я сгорала много-много лет (сама бы не поверила: тридцать, - в 2013-м только начало как следует отпускать, с ясным отчётом себе в том, что это всё-таки, вопреки всем очевидностям, прошлое). Горела как торфяник.
Имело ли это отношение собственно к личностям адресатов любви? - спроси меня кто об этом прямо, я бы, конечно, во все мыслимые глотки заголосила, что безусловно. Всё-таки отношение это было косвенное. Примерно такое, какое имеет спичечный коробок к пламени, которое разгорается от чиркнувшей о него спички - или даже как само это чирканье. Это мимолётное, на пару секунд движение сохраняется во всём объёме вспыхнувшего пламени.
А так - как сказала некогда К.Р., всё «из материала заказчика», да. Из запасов и объёмов внутреннего торфа.
И что-то мне вдруг подумалось о том, что во всех этих историях физическое притяжение (независимо от степени своей силы, а со степенью силы всё было более чем хорошо, поменьше бы) не играло - как ни парадоксально - образующей роли. Это всё вообще было не о том - а о структурах жизни, о структурах миропонимания, о чём-то большом, долгом, многообъемлющем, что на телесный субстрат, конечно, проецируется, но - парадоксальным же образом - не связано с ним. Вспоминая сейчас обо всём этом, я не о теле вспоминаю, хотя легко догадаться, что без тела все эти смысловые пространства вряд ли бы развернулись.
(Подумаешь, что опыт жизни - это опыт не только связанности разного, но и совмещённости несвязанного, несвязанности совмещённого. Не только чуткости друг к другу разных областей бытия, но и их - защитной, спасающей - глухоты друг к другу.)
Неминуемо вспоминая, неустанно переживая заново всё, что на эти пространства пришлось, думала о том, что любовь бывает разного устройства (что само по себе, скорее всего, слишком очевидно, но одно дело думать вообще, и совсем другое - веществом собственной жизни); хотя бы уже поэтому любить можно много раз (не скажу, что должно; я бы предпочла один-единственный). Думала, что любовь моя к N [ни единым подлинным инициалом не обозначу, а то прочитает ещё; в этих интернетах никто не застрахован; меж тем тут дело не в именах] была моим домом, большим, избыточным даже, который строился много лет - я же сама и строила - и в котором (и это при всех-то проблематичностях наших отношений, при чёрном огне) жила - медленно, вольготно и уютно; это был дом, в который приносилось всё, в котором всё - изначально вроде бы не имевшее к нему отношения - находило себе место. Я, конечно, сама этот дом (о, с большими окнами! во все стороны света!) и спроектировала, и оклеила всяческими обоями в приемлемый глазу цветочек, и развесила там картинки, - я обжила эти немыслимые бетонные отношения, нашла (в общем, без всяких усилий) возможность жить в них собственной жизнью (на самом-то деле, по существу независимой от дома, дом только её оберегал, создавал ей нишу и форму, - ну, как дому и положено), играть с бытием в собственный бисер. Тоже, в общем, к любви-дому не имевший особенного отношения.
Просто нужно было укрытие, оправдание.
Любовь же моя к NN была костром, жгучим, огромным костром, на котором я сгорала много-много лет (сама бы не поверила: тридцать, - в 2013-м только начало как следует отпускать, с ясным отчётом себе в том, что это всё-таки, вопреки всем очевидностям, прошлое). Горела как торфяник.
Имело ли это отношение собственно к личностям адресатов любви? - спроси меня кто об этом прямо, я бы, конечно, во все мыслимые глотки заголосила, что безусловно. Всё-таки отношение это было косвенное. Примерно такое, какое имеет спичечный коробок к пламени, которое разгорается от чиркнувшей о него спички - или даже как само это чирканье. Это мимолётное, на пару секунд движение сохраняется во всём объёме вспыхнувшего пламени.
А так - как сказала некогда К.Р., всё «из материала заказчика», да. Из запасов и объёмов внутреннего торфа.
И что-то мне вдруг подумалось о том, что во всех этих историях физическое притяжение (независимо от степени своей силы, а со степенью силы всё было более чем хорошо, поменьше бы) не играло - как ни парадоксально - образующей роли. Это всё вообще было не о том - а о структурах жизни, о структурах миропонимания, о чём-то большом, долгом, многообъемлющем, что на телесный субстрат, конечно, проецируется, но - парадоксальным же образом - не связано с ним. Вспоминая сейчас обо всём этом, я не о теле вспоминаю, хотя легко догадаться, что без тела все эти смысловые пространства вряд ли бы развернулись.
(Подумаешь, что опыт жизни - это опыт не только связанности разного, но и совмещённости несвязанного, несвязанности совмещённого. Не только чуткости друг к другу разных областей бытия, но и их - защитной, спасающей - глухоты друг к другу.)