О неисчерпаемом
Огромный месяц июнь. Его пространства - едва обозримые, гулкие, двусветные залы, полные прозрачного эха.
В нём - всегда, сколько ни живи - неистощимые запасы молодости. Её вдыхаешь вместе с воздухом.
Теперь, когда молодость прошла, я её уже не боюсь (боялась, когда она была настоящим, - постоянно боялась ложных шагов, что не мешало постоянно и с великим бесстрашием их - едва доходило до дела - совершать) - и могу пользоваться её динамикой, её иллюзиями (ими - для увеличения собственного внутреннего объёма), её моделями внутреннего поведения - беспрепятственно и безответственно. Всё это вошло в состав инструментов себя. На всём этом можно лететь, летать - не заботясь о том, куда прилетишь, потому что ясно, что не прилетишь уже никуда.
Больше не надо (мнится) заниматься устройством жизни в её коренных, глобальных чертах - основным делом, главной заботой молодости (материал закоснел). Можно (и да, интересно) шлифовать детали.
Жизнь кончена, остались детали (как, кажется, некто некогда сказал, но сейчас не вспоминается, кто, - да так ли уж важно, когда оно - антропологическая универсалия) - и неисчерпаемые запасы воспоминаний, то есть - возможностей для заново-проживания. (Понятно, что было бы совсем уж глупо отрицать постоянную возможность коренных перемен, включая внезапные. Но теперь я понимаю такие перемены исключительно в смысле катастроф и утрат и практически не чувствую возможными счастливых обретений катастрофического же масштаба.)
В нём - всегда, сколько ни живи - неистощимые запасы молодости. Её вдыхаешь вместе с воздухом.
Теперь, когда молодость прошла, я её уже не боюсь (боялась, когда она была настоящим, - постоянно боялась ложных шагов, что не мешало постоянно и с великим бесстрашием их - едва доходило до дела - совершать) - и могу пользоваться её динамикой, её иллюзиями (ими - для увеличения собственного внутреннего объёма), её моделями внутреннего поведения - беспрепятственно и безответственно. Всё это вошло в состав инструментов себя. На всём этом можно лететь, летать - не заботясь о том, куда прилетишь, потому что ясно, что не прилетишь уже никуда.
Больше не надо (мнится) заниматься устройством жизни в её коренных, глобальных чертах - основным делом, главной заботой молодости (материал закоснел). Можно (и да, интересно) шлифовать детали.
Жизнь кончена, остались детали (как, кажется, некто некогда сказал, но сейчас не вспоминается, кто, - да так ли уж важно, когда оно - антропологическая универсалия) - и неисчерпаемые запасы воспоминаний, то есть - возможностей для заново-проживания. (Понятно, что было бы совсем уж глупо отрицать постоянную возможность коренных перемен, включая внезапные. Но теперь я понимаю такие перемены исключительно в смысле катастроф и утрат и практически не чувствую возможными счастливых обретений катастрофического же масштаба.)