Про любовь
В недавних разговорах набрела я на мысль, которую, очистивши от налипшего на неё сора индивидуальных и биографических подробностей, хочу вытащить и сюда, чтобы была обозримой. Она - о формирующей жизнь любви к «чужому», - впрочем, то, что любишь, уже не чужое, - скажем: к иному, к тому, что не дано биографически, не предписано обстоятельствами, происхождением, «кровью», - всем тем, о чём Мераб Константинович говорил, что рождение - случайность. (Да ведь и «любовь - случайность», вторила-противоречила ему за много десятилетий до того юная Марина Цветаева, - и была совершенно права.) О любви, например, к иным городам, культурам, языкам, странам, - ко всему, словом, тому, что беззаконно в кругу расчисленном собственных твоих обязательств и связей. И тот эрос, что соединяет нас при этом с людьми иного пола - лишь одна из множества разновидностей всесоединяющего Эроса, - и, право, далеко не самая большая и не самая главная. Разве что, чаще всего, из самых внятных.
Так вот. Очень похоже на то, что любить с настоящей страстью и тоской, с самоотдачей, с попутно приобретаемым расширением горизонтов и расшатыванием стереотипов можно именно и только не-своё, не данное изначально. Привязанность к своему - немного (а то и существенно) другая. В ней много и от эгоизма («своё» - продолжение «меня»), и от чувства принадлежности со всеми его обертонами. «Своё» - большое тело, в которое укутываешься. В «своё» - укрываешься. К «чужому» - на свой страх и риск - выходишь.
В привязанности-благодарности к своему нет (или не так много) того расстояния, разрыва, которые надлежит преодолеть, через которые тянется всякая тоска, всякое усилие, - всякая любовь. (Очень огрубляя: любовь к своему - узость и замыкание, любовь к иному - размыкание, выход за пределы.) Это примерно так же, как очень маловероятно страстно влюбиться в близкого родственника, в родного брата, скажем (случается, конечно, в мировой истории, но редко).
В самую сущность любви входит расстояние, преодоление и родная сестра их (а может быть, и порождающая их мать) - невозможность. - Та заветная черта, которую не перейти влюблённости и страсти, видимо, есть во всякой любви, - с чем бы та нас ни связывала.
Так вот. Очень похоже на то, что любить с настоящей страстью и тоской, с самоотдачей, с попутно приобретаемым расширением горизонтов и расшатыванием стереотипов можно именно и только не-своё, не данное изначально. Привязанность к своему - немного (а то и существенно) другая. В ней много и от эгоизма («своё» - продолжение «меня»), и от чувства принадлежности со всеми его обертонами. «Своё» - большое тело, в которое укутываешься. В «своё» - укрываешься. К «чужому» - на свой страх и риск - выходишь.
В привязанности-благодарности к своему нет (или не так много) того расстояния, разрыва, которые надлежит преодолеть, через которые тянется всякая тоска, всякое усилие, - всякая любовь. (Очень огрубляя: любовь к своему - узость и замыкание, любовь к иному - размыкание, выход за пределы.) Это примерно так же, как очень маловероятно страстно влюбиться в близкого родственника, в родного брата, скажем (случается, конечно, в мировой истории, но редко).
В самую сущность любви входит расстояние, преодоление и родная сестра их (а может быть, и порождающая их мать) - невозможность. - Та заветная черта, которую не перейти влюблённости и страсти, видимо, есть во всякой любви, - с чем бы та нас ни связывала.