Родня
Один пациент умер сегодня у меня на руках, дядька со стороны мужа. Он был профессиональный, более того, потомственный кровельщик крыш и столяр, дом его отца в соседнем городке напоминает сказочный сон: резные коньки на крыше, веранда в стиле смешного деревенского барокко, качели для внуков с хитрым механизмом, с помощью которого суровая прабабушка могла регулировать высоту раскачки с помощью ключа. Сам дядька росту был метра два, ну, может, 1.90 и теперь в длину почти вываливался из железной каталки. Ему в апреле исполнилось бы 96, и до последнего дня этот тип оставался душевным, мудрым, исполненным достоинства человеком.
Предвосхищая вопрос: да, во время WW2 дядя был вполне состоявшейся личностью, работал он тогда шахтёром, причём - Schichtmeister-ом, а потому оказался невоеннообязанным. Они все так говорят, конечно, но тут я видела старые удостоверения со свастикой, этот чел ничего не выбрасывал, даже чек от подарка моему мужу на крестины.
После того, как все затихло, в 45-м дядька вдруг прославился. Городок оккупировали англичане, вели себя по большей части корректно, но однажды два негра (афроангличанина?) напились и стали приставать к девчонкам на улице, хватать за разные места, предлагать отношения за еду. Это дело увидел дядька. Дальше было как в театре. [а именно?] Вдруг напротив пьяных негров оказался жуткий огромный эсэсовец в униформе и с пистолетом! Стреляя в развороченную при бомбёжке и наскоро заштопанную досками мостовую (имеются фото), дядька орал что-то и гнал резко протрезвевших оккупантов вниз по улице, поймал, дал в ухо, сгрёб в охапку, притащил обратно в кабак и до полуночи объяснял ребятишкам, каково это, когда ты слабее, и тебя обижают. На прекрасном школьном английском, добиваясь лучшего понимания жестами и пивом.
Никто не обратил внимания, что штаны униформы на две ладони не доходили до ботинок и не застёгивались, и мослы почти по локоть выглядывали из рукавов, это бросилось в глаза через два дня в британской комендатуре... разумеется, нашлись свидетели-доброжелатели, может, даже вспугнутые дамы, которых так рьяно защищали. Дядька хладнокровно продемонстрировал форму, удостоверение, оружие некоего Т.Зёбке, группенфюрера, на фото морда была очень неприятная, и не дядькина, номера сходились, сомнений не осталось, всё конфисковали как трофей. Ругались, конечно. Где, мол, сам Т.Зёбке? Дядька молча показал себе под ноги.
Дальше шахту закрыли, и он вернулся к семейному гешефту, работал много лет, методично реконструируя и обновляя здешние постройки. К нему занимали очередь, считали лучшим спецом по крышам из натурального шифера. Он женился на сестре моей свекрови, снова прославился тем, что пригласил на второй половине дома жить семью индусов с шестью детьми. (Это было чересчур экстравагантно даже для него, известного своими причудами: например, знал, что его женщина после травмы не может родить и всё равно женился, в церкви с богом вслух разговаривал - мол, хватит уже дождя, картошка гниёт! - яблоки позволял всем за калитку заходить и рвать и пр.). Эти самые индусы стали ему семьёй, хотя и не так, как сплетничали соседи. Дядька объездил весь мир, маршировал с хиппи в Америке, утопил чужую яхту на Ибице, и кто знает, что ещё. Когда я решила выйти за его племянника, именно этот фантастический тип заявил: «Люська» мне нравится, они одинаковые с Мариком, нашему именно такую и надо, пусть!
И хоп! -всем понравилась я, дети и сопутствующие проблемы, совет да любовь, Ausländerbehörde да гражданство.
Дядька ещё и гулял с нами по улице, радостно представлял встречным и учил: «Говори этим старым курицам гутен таг, не важно, знаешь ты их или нет, они у тебя с рук клевать будут». Кажется, он снова ощущал себя в своей стихие. Он учил моих детей писать, возил их с температурой в областной центр, играл им на трубе (плохо, но воодушевлённо), тайком совал пятиевровые бумажки в карманы - считал, что мы бедные, раз иммигранты, хотя я работала с первой же недели, да и муж не вчера из детсада. Отремонтировал дедовы качели, но дети выросли уже из таких вещей.
В последнее время дядька почти ежемесячно лежал у нас в больнице: сердце полностью разрушено, «лёгкие шахтёра» и курильщика, а то, что он постоянно выбирался, вставал на ноги, удивляло даже главврачей. Сегодня этому пришёл конец. Дышать он уже не мог, 10 литров О2 не помогали, бипап он срывал, тот «душил его», он уже не понимал, что происходит, зачем. В час я дала ему морфий, в полвторого двойную дозу, зная, что это значит. Он уже не открывал глаз, но иногда вздрагивал и быстро хватал коздух, тогда я гладила его по голове и приговаривала: «Ничего... ничего, Фриц (его имя). Уже скоро. Уже почти всё. Уже не страшно».
Сейчас у нас тихо и странно. Так и не узнаю, как работали качели.
Предвосхищая вопрос: да, во время WW2 дядя был вполне состоявшейся личностью, работал он тогда шахтёром, причём - Schichtmeister-ом, а потому оказался невоеннообязанным. Они все так говорят, конечно, но тут я видела старые удостоверения со свастикой, этот чел ничего не выбрасывал, даже чек от подарка моему мужу на крестины.
После того, как все затихло, в 45-м дядька вдруг прославился. Городок оккупировали англичане, вели себя по большей части корректно, но однажды два негра (афроангличанина?) напились и стали приставать к девчонкам на улице, хватать за разные места, предлагать отношения за еду. Это дело увидел дядька. Дальше было как в театре. [а именно?] Вдруг напротив пьяных негров оказался жуткий огромный эсэсовец в униформе и с пистолетом! Стреляя в развороченную при бомбёжке и наскоро заштопанную досками мостовую (имеются фото), дядька орал что-то и гнал резко протрезвевших оккупантов вниз по улице, поймал, дал в ухо, сгрёб в охапку, притащил обратно в кабак и до полуночи объяснял ребятишкам, каково это, когда ты слабее, и тебя обижают. На прекрасном школьном английском, добиваясь лучшего понимания жестами и пивом.
Никто не обратил внимания, что штаны униформы на две ладони не доходили до ботинок и не застёгивались, и мослы почти по локоть выглядывали из рукавов, это бросилось в глаза через два дня в британской комендатуре... разумеется, нашлись свидетели-доброжелатели, может, даже вспугнутые дамы, которых так рьяно защищали. Дядька хладнокровно продемонстрировал форму, удостоверение, оружие некоего Т.Зёбке, группенфюрера, на фото морда была очень неприятная, и не дядькина, номера сходились, сомнений не осталось, всё конфисковали как трофей. Ругались, конечно. Где, мол, сам Т.Зёбке? Дядька молча показал себе под ноги.
Дальше шахту закрыли, и он вернулся к семейному гешефту, работал много лет, методично реконструируя и обновляя здешние постройки. К нему занимали очередь, считали лучшим спецом по крышам из натурального шифера. Он женился на сестре моей свекрови, снова прославился тем, что пригласил на второй половине дома жить семью индусов с шестью детьми. (Это было чересчур экстравагантно даже для него, известного своими причудами: например, знал, что его женщина после травмы не может родить и всё равно женился, в церкви с богом вслух разговаривал - мол, хватит уже дождя, картошка гниёт! - яблоки позволял всем за калитку заходить и рвать и пр.). Эти самые индусы стали ему семьёй, хотя и не так, как сплетничали соседи. Дядька объездил весь мир, маршировал с хиппи в Америке, утопил чужую яхту на Ибице, и кто знает, что ещё. Когда я решила выйти за его племянника, именно этот фантастический тип заявил: «Люська» мне нравится, они одинаковые с Мариком, нашему именно такую и надо, пусть!
И хоп! -всем понравилась я, дети и сопутствующие проблемы, совет да любовь, Ausländerbehörde да гражданство.
Дядька ещё и гулял с нами по улице, радостно представлял встречным и учил: «Говори этим старым курицам гутен таг, не важно, знаешь ты их или нет, они у тебя с рук клевать будут». Кажется, он снова ощущал себя в своей стихие. Он учил моих детей писать, возил их с температурой в областной центр, играл им на трубе (плохо, но воодушевлённо), тайком совал пятиевровые бумажки в карманы - считал, что мы бедные, раз иммигранты, хотя я работала с первой же недели, да и муж не вчера из детсада. Отремонтировал дедовы качели, но дети выросли уже из таких вещей.
В последнее время дядька почти ежемесячно лежал у нас в больнице: сердце полностью разрушено, «лёгкие шахтёра» и курильщика, а то, что он постоянно выбирался, вставал на ноги, удивляло даже главврачей. Сегодня этому пришёл конец. Дышать он уже не мог, 10 литров О2 не помогали, бипап он срывал, тот «душил его», он уже не понимал, что происходит, зачем. В час я дала ему морфий, в полвторого двойную дозу, зная, что это значит. Он уже не открывал глаз, но иногда вздрагивал и быстро хватал коздух, тогда я гладила его по голове и приговаривала: «Ничего... ничего, Фриц (его имя). Уже скоро. Уже почти всё. Уже не страшно».
Сейчас у нас тихо и странно. Так и не узнаю, как работали качели.