Саша против бабушек
Рецензия на романы Саши Николаенко «Небесный почтальон Федя Булкин», «Убить Бобрыкина, или история одного убийства» и «Муравьиный бог». АСТ, редакция Елены Шубиной
Дисклеймер: это сугубо мое личное, субъективное, торопливое, (пока ещё) не совсем профессиональное мнение. Публикую только здесь, увидят только несколько человек, так что урон автору не предвидится
Это рецензия на три романа сразу, потому что на самом деле все они вместе ˗ единый текст 16+. Уверена, однако, что само ограничение следует уточнить по результатам медицинской экспертизы и указать на обложках.
Итак, есть три книги о трёх маленьких несчастных мальчиках и трёх невыносимых старухах, каждая из которых сживает со света всех, кого может (и в самую первую очередь ˗ горячо любимого внука / сына). Мальчики ˗ сироты, обделённые материально, а также лишённые стандартного набора советских развивающих кружков, полноценного общения с ровесниками, более дальними родственниками, соседями, наконец. Они страдают и заставляют страдать. Это то, что касается сюжетов.
Теперь о художественных достоинствах. Ритмическая проза (со стороны синтаксиса), поэтический язык (с точки зрения лексики) Саши Николаенко заслуживают отдельного разговора. Усиление стилистического эффекта закономерно происходит от первой книги к третьей, растёт и общий градус драматичности сюжета.
Что касается синтаксических особенностей, то на лицо перебор с приёмом стилистической инверсии:
И голос слепо пролетел по саду, прошел забора сквози заблудился в темноте. (Муравьиный бог, с. 20).
И собственно ритмическая проза, вот она, фишка!
Вокруг всё тоже было хорошо, отплывшее на Долгопрудный берег солнце грело плечи, купальный круг лежал в траве, на круге полотенца (Муравьиный бог, с. 270).
Ради ритма автору моментами приходится приносить в жертву стандартные ударения и выставлять подходящие ударения принудительно:
... окрасив нос ржавчИнками пыльцы... (Муравьиный бог, с. 18).
Есть и игра словами. Автор много играет, но иногда заигрывается (часто такая игра у Николаевой подана в виде детских ошибок, милых и глупеньких):
- А бабушка моя в гимназии училась... гимнастёрка! (Убить Бобрыкина, с. 228).
Эта ошибка приписывается 6-класснице «из хорошей семьи», но даже от 6-классницы её не ожидаешь ˗ неправдоподобно.
Главные герои легко читаются один в другом. Это дети-богоборцы Федя Булкин, Саша Шилин и Петя Преображенский, угнетаемые фанатичными домашними лицемерками - соответственно: довольно ещё терпимой (разве что ворчливой и ограниченной) бабушкой Булкиной, истеричной и мстительной мамой Шилиной и абсолютно фантасмагоричной по своей способности ненавидеть близких бабушкой Преображенской.
Место действия ˗ всегда замшелое обиталище семьи, возглавляемой пожилой женщиной. Удивительно, что женщина действует на нервы мальчику своей хозяйственностью и стремлению к порядку (она бесконечно подметает, протирает, стирает), но в доме царит непередаваемая антисанитария, водятся насекомые (пауки, тараканы), даже мыши. Здесь возникает параллель с миром многострадального Саши (Паши) Санаева, реального героя автобиографической повести «Похороните меня за плинтусом». Но у Саши Николаенко гораздо меньше естественного юмора и больше патетики,
Шутки есть в «Феде», и в исполнении Феди, юмор в последующих двух историях уж совсем грустный, а местами жуткий.
Безвременный, вечный советский быт здесь ещё более склизок, мрачен, безнадёжен, чем у Санаева.
Критика как будто бы православных женщин отнимает у автора почти все силы, много-много сил. Мракобесие, нарисованное на страницах этих русскобукеровских романов, выглядит очень неправдоподобно. И уже объяснимо, что адскую бабушку зовут Верой (вера ˗ корень зла?). Неужели жадные, завистливые, мстительные бабушки и мамы так часто встречаются в наших широтах? Такие, которые школьницу младших классов, первую любовь своего внука / сына не называют иначе чем «эта тварь твоя»? Самые частотные эпитеты здесь «гнилой», «смрадный», «прогнивший», «гнойный» и тому подобное задающее настроение. С такой лексикой никакая ритмичность фразы не поможет вырулить из ощущения ада на земле.
И все же тема смерти ˗ главная тема. Ради неё написаны книги, ею живёт все живое, по Николаенко. Есть восхваление прекрасного, золотого, янтарного, весеннего, юного, чистого ˗ всё это, правда умирает в первую очередь, без очереди и как правило в муках (муравьи всем муравейником, верный пёс, подруга по детским играм умирает сразу после каникул в детской больнице ˗ от бешенства!). Более того, автору удалось продемонстрировать не только эйджизм, но и ксенофобию (у еврейского семейства, которому отчаянно завидует баба Вера, жизнь налажена, дачный участок ˗ не участок, а картинка).
Это притчи, пространство утрированных перспектив, текст-предостережение ˗ не много не мало ˗ человечеству: «История земель ˗ всего лишь сумма всего содеянного нами без любви».
Все три произведения обязательны к прочтению зловещими старухами, пусть читают и каются, если смогут сквозь деменцию полностью осознать свою никчёмность, весь причиняемый вред, ибо они есть абсолютное зло (издатели пишут, что это история о «детстве, обвиняемом на суде человеческой старости»). И соответственно, ограничение по возрасту должно быть совсем другим: 76+. Хотя бы.