Как избавиться от мерзости жизни? Сопротивляться!
How to overcome the meaness of life? Resist! The story of Lyudmila Alexeyeva.
В блогах сейчас всякая гнусь и мразь измывается над Людмилой Алексеевой (посмотрите хотя бы комменты в её блоге). Ставлю свою старую публикацию об этой героической женщине: может, хоть кто-то из циников устыдится...
Людмила Михайловна Алексеева очень известный и уважаемый во всем мире человек. Как ни странно, в нашей стране ее знают меньше. Хотя кроме Международной Хельсинкской Федерации по правам человека она возглавляет российскую правозащитную организацию - Московскую Хельсинкскую группу. Отчасти негромкое звучание ее имени в России объясняется тем, что Алексеева полностью лишена тщеславия и не стремится, как некоторые правозащитники, участвовать в светских тусовках и демонстрировать себя перед объективами телекамер.
Конечно, среди диссидентов Советского Союза не было человека, который не слышал бы о Людмиле Алексеевой. Но диссидентов-правозащитников тогда насчитывалось несколько десятков на всю страну. Прочим советским гражданам их имена за редким исключением были неизвестны, к тому же государственная пропаганда того времени внушала мысль о тождественности понятий "защита прав человека" и "измена Родине".
В 77-м году Алексеева была вынуждена выехать из СССР. Компартийное правительство позаботилось о том, чтобы фамилия "отщепенки" (так тогда именовали эмигрантов) никогда и нигде не упоминалась. Только в 93-м году Людмиле Алексеевой удалось вернуться в Россию на постоянное жительство.
Кстати, в конце лета прошлого года Л.Алексеева посетила Владимир и участвовала в заседании Круглого стола представителей правозащитных организаций Владимирской области. Общее впечатление всех, кто видел и слышал эту 72-летнюю женщину: "Очарование!".
Действительно, Бог наградил Людмилу Михайловну редким даром располагать к себе всех, с кем ей приходилось общаться. Сама она говорит об этом так: "Я ничего специально не делаю, чтобы понравиться людям. Просто всегда остаюсь самой собой".
Мне довелось беседовать с Людмилой Михайловной в ее московской квартире, выходящей окнами на Старый Арбат. В целях экономии газетной площади я опустила свои вопросы. Получился как бы рассказ о жизни правозащитницы от первого лица.
- Наше правозащитное движение выросло из русской литературы. Вся наша классика построена на интересе к духовному миру человека, личности. Можно сказать, диссидентов формировали из нас в советской школе. Мои знакомые дружили с Даниэлем. Когда начался суд над ним и Синявским, я не могла не видеть, что власть с помощью судебной системы устроила расправу над ни в чем не повинными людьми. Образовалась группа поддержки, и я в нее вошла. Так я втянулась в правозащитное движение. Мне уже было больше сорока лет...
Вообще я всегда всеми силами стараюсь уйти от конфликтов. Я соглашатель по натуре. Это как меня надо было "прижать", чтобы я стала диссидентом!
Как получилось, что я с семьей уехала из СССР? Нас загнали в это решение, "выдавили" из страны.
Тут надо пояснить, почему я не попала в тюрьму или психушку, как мои товарищи.
Первое. Среди диссидентов примерно половину составляли женщины. Но до конца 70-х КГБ не любил сажать женщин. Почему? Женщину в Советском Союзе всегда не уважали как личность, а потому и недооценивали. Возможно, немножко жалели. Средний срок выживаемости (то есть активной деятельности) диссидентов-мужчин был примерно два года. Затем заключение либо принудительное "лечение" в психбольнице. В лучшем случае - высылка из страны. Мы, женщины, продолжали то, что не успевали сделать мужчины. Они "садились", а мы действовали.
У меня до того, как я была вынуждена уехать за границу, вышло больше десяти лет "выживаемости" - с середины 60-х до 77-го года.
Второе. Единственной защитой от репрессий властей была известность на Западе. Известности способствовало обнародование заявлений в защиту прав человека. Хотя и был опасный момент - между тем, когда вылезешь с заявлением на Западе и тем, когда начнешь действовать. Я специально не стремилась к известности, но меня на Западе знали.
Третья причина, почему кэгэбэшники меня не хватали - это то, что они охотно арестовывали тех людей, которые их боялись. Наверное потому, что с такими было меньше хлопот.
В КГБ хватало идиотов, но были и неглупые люди.
Я сначала, как все нормальные люди, боялась ареста. Я ни за что бы не пошла на демонстрацию: там сразу бы схватили и - в тюрьму. Не самой тюрьмы боялась, а того, что там под "давлением" следователей сломаюсь и подведу соратников.
Поскольку моя фамилия начинается на "А", то меня всегда первой из группы вызывали на допросы в КГБ. Я привыкла идти первой! И пришел момент, когда я перестала бояться. Я так этому обрадовалась, что даже по телефону друзьям говорила: "Я не боюсь!". Телефон прослушивался, так что "они" тоже это узнали.
И четвертая причина, которую я осознала гораздо позже: мой персональный куратор в КГБ, Владимир Павлович его звали, относился ко мне с симпатией. О чем он мне прямо говорил. Правда, я ему в ответ того же не говорила. Хотя он казался незлым.
Владимир Павлович понимал, что рано или поздно надо будет со мной что-то делать, поэтому решил: пущай уезжает! В 74-м году на меня завели дело по 70-й статье ("антисоветская агитация"). Мне "светили" 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. Мой муж Николай Николаевич в сталинское время сидел в лагерях. Он сказал: "Лагерь - не место для женщины. Лучше уехать за границу". Мне очень не хотелось уезжать. В последние дни перед отъездом я вообще впала в ужасную депрессию. Я бы предпочла отсидеть в тюрьме. Но, с другой стороны, если я "сяду", то членам моей семьи спокойно жить не дадут - за что они-то должны страдать?!
Пошли обыски. У Юры Орлова, у Гинзбурга и у меня. Орлова и Гинзбурга арестовали. У меня еще шел обыск, когда по радио передали, что "у Алексеевой в результате обыска найдены доказательства связи с западной разведкой".
Меня каждый день вызывали на допросы в КГБ. Допрос продолжался ровно с 9-и утра до 6-и вечера. Я не отвечала ни на один вопрос. В результате следователь вообще перестал меня спрашивать. Я приходила с бутербродами и книжкой. Мы сидели друг напротив друга. Он делал свои дела, а я читала. Когда кто-то входил в кабинет, я прятала книжку, а следователь задавал вопрос.
Меня явно "выпихивали" из страны. По "их" понятиям, антисоветчиком мог быть либо сумасшедший, либо еврей. "Они" подсказывали мне, что выехать можно по израильской визе. Как назло, и я, и мой муж - русские. Пришлось попросить хорошего друга в Израиле, чтобы он прислал мне вызов как "кузине". Вызов пришел ко мне домой ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ ПОСЛЕ ОТПРАВКИ! Вот как спешили советские власти меня выпроводить.
Потом надо было получит разрешение на выезд от моих родителей и от отца двух моих детей (от первого брака). Родители подписали разрешение без проблем, а отец детей воспротивился. Тогда я заявила работникам ОВИРа, что взрослым людям (одному сыну было 24, а другому 30) никакие разрешения не требуются. И они, вопреки всем инструкциям, согласились выпустить меня без разрешения родственников!
Подобных случаев, когда "они" шли мне навстречу, лишь бы я побыстрее выехала, было множество. В моей квартире внезапно выключили телефон. Я-то уезжала, а моя пожилая мать оставалась в квартире - ей телефон был необходим. Я позвонила в ОВИР с ближайшего телефона-автомата, что висел рядом с парикмахерской.: сказала, что если мой домашний телефон не включат, то я никуда не поеду. Дама на другом конце провода растерялась: "От нас это не зависит". Я говорю: "Как хотите". Она: "На решение вопроса уйдет много времени". А я ей: "Я никуда не спешу". Повесила трубку и решила зайти в парикмахерскую - раз уж я здесь, то почему бы не сделать прическу? Совсем немного времени прошло, когда я вернулась домой. Мама встретила меня радостным восклицанием: "Телефон уже работает!".
Нужно было сделать копии документов. Тогда копии делали только в одном каком-то учреждении Москвы. Очередь стояла с раннего утра до конца рабочего дня. Я заявила, что стоять мне некогда. И что вы думаете? У меня взяли документы, обошли очередь, откопировали и через пять минут вынесли.
При обыске у меня конфисковали новенькую, нераспечатанную пишущую машинку. Я настояла, чтобы её вернули. Иначе, говорю, не уеду! Они привели меня в помещение, где было видимо-невидимо пишущих машинок и предложили найти свою. Я нашла. Они говорят: "Только пообещайте, что не оставите машинку Хельсинкской группе". Еще чего! Конечно, оставила МХГ.
Перед самым отъездом мои сослуживцы (я работала в издательстве) решили сделать мне подарок на память. Они знали, что у меня была давняя страсть - я любила "гжель". Как водится, скинулись и купили чайный сервиз. Я знала, что на вывоз изделий с маркой "Гжель" требуется специальное разрешение. Я заблаговременно его оформила, но уже на границе обнаружила, что забыла бумажку с печатями дома. Не поверите, но мне позволили увезти посуду без письменного разрешения!
В принципе, я могла под предлогом "не уеду, если..." требовать всё, что угодно. Помнится, муж тогда со смехом сказал: "Так хорошо жить под опекой КГБ, что даже уезжать не хочется!".
(Автор этих строк позволит себе сделать маленькое отступление.
От того, подаренного сослуживцами, сервиза сегодня осталась лишь пара кружек. Я посмотрела: довольно грубой работы кружки, явно неценный был сервиз. Зато нынешняя квартира Людмилы Михайловны на Арбате словно музей "гжели" - сотни предметов из белоснежного фарфора, расписанного синими узорами. Даже люстра - "гжель". Несколько дней после визита к президенту Международной Хельсинкской Федерации я ходила под впечатлением от общения с обаятельной женщиной, светлого разума которой, казалось, не коснулось время. Но не меньшее потрясение я испытала от интерьера ее квартиры. Гостиная выполнена в двух цветах "гжели": кипенно белые стены, однотонная синяя обивка мягкой мебели, белые шторы с синим же ламбрекеном. Масса разнообразных зеленых растений в горшочках. Мебель во всех комнатах и кухне из светлого, неокрашенного дерева. Во всем - тонкий вкус. Ничего случайного, выбивающегося из общей композиции и цветовой гаммы. Наверное, подумала я, для создания такой красоты, нанимали дорогого дизайнера. Однако хозяйка меня разубедила: оказывается, дизайн всей квартиры выполнила она сама.
"Я неистребимо люблю заниматься домашним интерьером, - призналась мне Людмила Михайловна. - Мое эстетическое чувство требует красоты вокруг меня. У меня никогда не было никаких украшений, на зиму у меня всего два платья - одно ношу 8 лет, а другое 12. Модно или не модно - меня не интересует, лишь бы прилично смотрелось. Помнится, мой первый муж, офицер, негодовал: "Я отдаю все заработанные деньги, не пью, не курю. Почему же ты пятый раз идешь со мной в гости в одном и том же платье, не пользуешься косметикой, не носишь бусы и сережки?!" Я все средства с удовольствием вкладываю в оформление квартиры").
Так в феврале 1977 года я с семьей оказалась в США. Сначала мы обосновались в маленьком городке в Западной Виргинии. Позже переехали в местечко под Нью-Йорком, затем в Вашингтон. Поначалу было трудно. Нам с мужем было уже по полста лет. Мы приехали из другого мира, все равно, что с другой планеты. Муж, талантливый математик, быстро выучил английский язык и получил место преподавателя. Я в школе изучала немецкий, мне было сложнее. Я почти три года была там как глухонемая.
В США мой диплом историка недействителен - кому там нужны знания марксизма-ленинизма? Стала работать на радио "Свобода" журналистом. Делала передачу "Документы и судьбы" - о правозащитниках.
В 79-м году начала писать книгу "История инакомыслия в СССР". Закончила её - так совпало - одновременно с началом эпохи Горбачева. Никто меня не предупредил, как это тяжело - писать книгу. Знала бы - не начинала!
Только через пять лет, возвращаясь в Америку из поездки в Европу, почувствовала: еду домой. Тогда же все члены моей семьи получили гражданство США.
Люди в США относились к нам очень доброжелательно. Но был один пункт, в котором они нас не понимали - это наше отношение к Богу. Американцы ведь в подавляющем большинстве верующие. Когда меня спрашивали, к какой Церкви я принадлежу, я отвечала: "Атеистка". Это вызывало шок. Я не люблю шокировать. И поэтому стала отвечать: "Православная". Сначала это был не очень искренний ответ. Я из очень бедной семьи коммунистов-энтузиастов. У отца в комнате висел большой портрет Ленина (в то время, как у всех имелись портреты Сталина). А в моей комнатке висел портрет кудрявого мальчика Володи Ульянова. Икон в доме не было. О Боге не говорили. И только когда моя мать умирала от рака (я перевезла ее в Америку), она прошептала: "Я христианка". Она просила организовать отпевание по православному обряду. И я это сделала.
Слова мамы произвели на меня большое впечатление. Я задумалась. И решила, что это правильно - жить по десяти заповедям Христа. Это колоссальный мировой опыт, который позволяет человеку быть человеком, а не животным. Теперь у меня дома иконы. Я не соблюдаю посты и праздники, то есть, как говорится, не воцерквленная верующая. Но я очень рада была, когда мой сын венчался в православной церкви.
В Америке очень остро ощущаешь, что мы - русские и не похожи на других.
Америка очень разумно устроена. Эту страну ведь создали диссиденты, которые старались не повторить на новой земле того, что им не нравилось на родине. Получилось далеко не идеальное общество, но во многом лучшее, чем в других государствах.
Америка истово защищает своих граждан повсюду. Это потрясает. Из-за одного потерянного где-то в чужой стране солдата все американцы "на уши" становятся.
И все же даже в США достаточно работы для правозащитников. Вообще говоря, эта работа не закончится никогда ни в одной стране мира, как бы ни были развиты государственные институты защиты человека.
Я инициировала создание в Америке Хельсинкской группы и с самого начала была ее консультантом. В эту группу вошли очень популярные и уважаемые люди. Мы не "вопили", мы давали факты. Позже в других - европейских - странах мы помогли организовать подобные группы. И меня выбрали президентом Федерации Хельсинкских групп. С тех пор я почти треть своего времени провожу в поездках по миру.
В Америке, я уже говорила, мы чувствовали себя как дома. Работа была интересная, мы ни в чем не нуждались. Но все же скучали по Родине, по друзьям и родным. И как только в Советском Союзе началась перестройка, мы стали писать заявления на въезд.
Мужу дали разрешение, а мне - нет. Например, в СССР ехала делегация из 400 человек, в числе которой была и я. 399 въездных виз дали, а мне - отказали. После семи отказов у Госдепартамента США начался азарт и совместно с Американской Хельсинкской группой ему удалось "продолбить" несговорчивость советского Министерства иностранных дел.
Так осенью 90-го года, через 13 лет после отъезда на Запад, я вновь попала в Москву. Я очень боялась, что после долгого отсутствия я "свалюсь с Луны". Слава Богу, этого не произошло. А в 1993 году мы с мужем остались в России насовсем. И я очень рада этому.
В сущности, моя профессия - общественный массовик-затейник. Работа в МХГ - мое призвание. Она доставляет мне громадное удовольствие. Я счастлива, что в России сегодня так много правозащитников. Некоторые бывшие диссиденты сетуют: нас всех знали в лицо, а нынешних правозащитников даже по фамилиям не знают. Но это прекрасно, что правозащитников не знают в лицо - значит, мы приближаемся к правовому государству!
Иногда мне говорят: у вас же есть возможность жить в любом цивилизованном государстве мира, почему же вы обосновались в России, где так давит мерзость жизни? А я отвечаю: мерзость жизни давит тогда, когда ты ей не сопротивляешься. Я сопротивляюсь.
В феврале 2000 года записала Наталия Новожилова
(Опубликовано во владимирской газете "ТОМИКС" 10 марта 2000 г.)
Л.М.Алексеева на новогоднем митинге несогласных (31.12.2009) за пару минут до задержания.
Текст: http://1gatta-felice.livejournal.com/108681.html via k_cold
Фото: Википедия и блог Ильи Яшина (http://yashin.livejournal.com/860545.html)
В блогах сейчас всякая гнусь и мразь измывается над Людмилой Алексеевой (посмотрите хотя бы комменты в её блоге). Ставлю свою старую публикацию об этой героической женщине: может, хоть кто-то из циников устыдится...
Людмила Михайловна Алексеева очень известный и уважаемый во всем мире человек. Как ни странно, в нашей стране ее знают меньше. Хотя кроме Международной Хельсинкской Федерации по правам человека она возглавляет российскую правозащитную организацию - Московскую Хельсинкскую группу. Отчасти негромкое звучание ее имени в России объясняется тем, что Алексеева полностью лишена тщеславия и не стремится, как некоторые правозащитники, участвовать в светских тусовках и демонстрировать себя перед объективами телекамер.
Конечно, среди диссидентов Советского Союза не было человека, который не слышал бы о Людмиле Алексеевой. Но диссидентов-правозащитников тогда насчитывалось несколько десятков на всю страну. Прочим советским гражданам их имена за редким исключением были неизвестны, к тому же государственная пропаганда того времени внушала мысль о тождественности понятий "защита прав человека" и "измена Родине".
В 77-м году Алексеева была вынуждена выехать из СССР. Компартийное правительство позаботилось о том, чтобы фамилия "отщепенки" (так тогда именовали эмигрантов) никогда и нигде не упоминалась. Только в 93-м году Людмиле Алексеевой удалось вернуться в Россию на постоянное жительство.
Кстати, в конце лета прошлого года Л.Алексеева посетила Владимир и участвовала в заседании Круглого стола представителей правозащитных организаций Владимирской области. Общее впечатление всех, кто видел и слышал эту 72-летнюю женщину: "Очарование!".
Действительно, Бог наградил Людмилу Михайловну редким даром располагать к себе всех, с кем ей приходилось общаться. Сама она говорит об этом так: "Я ничего специально не делаю, чтобы понравиться людям. Просто всегда остаюсь самой собой".
Мне довелось беседовать с Людмилой Михайловной в ее московской квартире, выходящей окнами на Старый Арбат. В целях экономии газетной площади я опустила свои вопросы. Получился как бы рассказ о жизни правозащитницы от первого лица.
- Наше правозащитное движение выросло из русской литературы. Вся наша классика построена на интересе к духовному миру человека, личности. Можно сказать, диссидентов формировали из нас в советской школе. Мои знакомые дружили с Даниэлем. Когда начался суд над ним и Синявским, я не могла не видеть, что власть с помощью судебной системы устроила расправу над ни в чем не повинными людьми. Образовалась группа поддержки, и я в нее вошла. Так я втянулась в правозащитное движение. Мне уже было больше сорока лет...
Вообще я всегда всеми силами стараюсь уйти от конфликтов. Я соглашатель по натуре. Это как меня надо было "прижать", чтобы я стала диссидентом!
Как получилось, что я с семьей уехала из СССР? Нас загнали в это решение, "выдавили" из страны.
Тут надо пояснить, почему я не попала в тюрьму или психушку, как мои товарищи.
Первое. Среди диссидентов примерно половину составляли женщины. Но до конца 70-х КГБ не любил сажать женщин. Почему? Женщину в Советском Союзе всегда не уважали как личность, а потому и недооценивали. Возможно, немножко жалели. Средний срок выживаемости (то есть активной деятельности) диссидентов-мужчин был примерно два года. Затем заключение либо принудительное "лечение" в психбольнице. В лучшем случае - высылка из страны. Мы, женщины, продолжали то, что не успевали сделать мужчины. Они "садились", а мы действовали.
У меня до того, как я была вынуждена уехать за границу, вышло больше десяти лет "выживаемости" - с середины 60-х до 77-го года.
Второе. Единственной защитой от репрессий властей была известность на Западе. Известности способствовало обнародование заявлений в защиту прав человека. Хотя и был опасный момент - между тем, когда вылезешь с заявлением на Западе и тем, когда начнешь действовать. Я специально не стремилась к известности, но меня на Западе знали.
Третья причина, почему кэгэбэшники меня не хватали - это то, что они охотно арестовывали тех людей, которые их боялись. Наверное потому, что с такими было меньше хлопот.
В КГБ хватало идиотов, но были и неглупые люди.
Я сначала, как все нормальные люди, боялась ареста. Я ни за что бы не пошла на демонстрацию: там сразу бы схватили и - в тюрьму. Не самой тюрьмы боялась, а того, что там под "давлением" следователей сломаюсь и подведу соратников.
Поскольку моя фамилия начинается на "А", то меня всегда первой из группы вызывали на допросы в КГБ. Я привыкла идти первой! И пришел момент, когда я перестала бояться. Я так этому обрадовалась, что даже по телефону друзьям говорила: "Я не боюсь!". Телефон прослушивался, так что "они" тоже это узнали.
И четвертая причина, которую я осознала гораздо позже: мой персональный куратор в КГБ, Владимир Павлович его звали, относился ко мне с симпатией. О чем он мне прямо говорил. Правда, я ему в ответ того же не говорила. Хотя он казался незлым.
Владимир Павлович понимал, что рано или поздно надо будет со мной что-то делать, поэтому решил: пущай уезжает! В 74-м году на меня завели дело по 70-й статье ("антисоветская агитация"). Мне "светили" 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. Мой муж Николай Николаевич в сталинское время сидел в лагерях. Он сказал: "Лагерь - не место для женщины. Лучше уехать за границу". Мне очень не хотелось уезжать. В последние дни перед отъездом я вообще впала в ужасную депрессию. Я бы предпочла отсидеть в тюрьме. Но, с другой стороны, если я "сяду", то членам моей семьи спокойно жить не дадут - за что они-то должны страдать?!
Пошли обыски. У Юры Орлова, у Гинзбурга и у меня. Орлова и Гинзбурга арестовали. У меня еще шел обыск, когда по радио передали, что "у Алексеевой в результате обыска найдены доказательства связи с западной разведкой".
Меня каждый день вызывали на допросы в КГБ. Допрос продолжался ровно с 9-и утра до 6-и вечера. Я не отвечала ни на один вопрос. В результате следователь вообще перестал меня спрашивать. Я приходила с бутербродами и книжкой. Мы сидели друг напротив друга. Он делал свои дела, а я читала. Когда кто-то входил в кабинет, я прятала книжку, а следователь задавал вопрос.
Меня явно "выпихивали" из страны. По "их" понятиям, антисоветчиком мог быть либо сумасшедший, либо еврей. "Они" подсказывали мне, что выехать можно по израильской визе. Как назло, и я, и мой муж - русские. Пришлось попросить хорошего друга в Израиле, чтобы он прислал мне вызов как "кузине". Вызов пришел ко мне домой ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ ПОСЛЕ ОТПРАВКИ! Вот как спешили советские власти меня выпроводить.
Потом надо было получит разрешение на выезд от моих родителей и от отца двух моих детей (от первого брака). Родители подписали разрешение без проблем, а отец детей воспротивился. Тогда я заявила работникам ОВИРа, что взрослым людям (одному сыну было 24, а другому 30) никакие разрешения не требуются. И они, вопреки всем инструкциям, согласились выпустить меня без разрешения родственников!
Подобных случаев, когда "они" шли мне навстречу, лишь бы я побыстрее выехала, было множество. В моей квартире внезапно выключили телефон. Я-то уезжала, а моя пожилая мать оставалась в квартире - ей телефон был необходим. Я позвонила в ОВИР с ближайшего телефона-автомата, что висел рядом с парикмахерской.: сказала, что если мой домашний телефон не включат, то я никуда не поеду. Дама на другом конце провода растерялась: "От нас это не зависит". Я говорю: "Как хотите". Она: "На решение вопроса уйдет много времени". А я ей: "Я никуда не спешу". Повесила трубку и решила зайти в парикмахерскую - раз уж я здесь, то почему бы не сделать прическу? Совсем немного времени прошло, когда я вернулась домой. Мама встретила меня радостным восклицанием: "Телефон уже работает!".
Нужно было сделать копии документов. Тогда копии делали только в одном каком-то учреждении Москвы. Очередь стояла с раннего утра до конца рабочего дня. Я заявила, что стоять мне некогда. И что вы думаете? У меня взяли документы, обошли очередь, откопировали и через пять минут вынесли.
При обыске у меня конфисковали новенькую, нераспечатанную пишущую машинку. Я настояла, чтобы её вернули. Иначе, говорю, не уеду! Они привели меня в помещение, где было видимо-невидимо пишущих машинок и предложили найти свою. Я нашла. Они говорят: "Только пообещайте, что не оставите машинку Хельсинкской группе". Еще чего! Конечно, оставила МХГ.
Перед самым отъездом мои сослуживцы (я работала в издательстве) решили сделать мне подарок на память. Они знали, что у меня была давняя страсть - я любила "гжель". Как водится, скинулись и купили чайный сервиз. Я знала, что на вывоз изделий с маркой "Гжель" требуется специальное разрешение. Я заблаговременно его оформила, но уже на границе обнаружила, что забыла бумажку с печатями дома. Не поверите, но мне позволили увезти посуду без письменного разрешения!
В принципе, я могла под предлогом "не уеду, если..." требовать всё, что угодно. Помнится, муж тогда со смехом сказал: "Так хорошо жить под опекой КГБ, что даже уезжать не хочется!".
(Автор этих строк позволит себе сделать маленькое отступление.
От того, подаренного сослуживцами, сервиза сегодня осталась лишь пара кружек. Я посмотрела: довольно грубой работы кружки, явно неценный был сервиз. Зато нынешняя квартира Людмилы Михайловны на Арбате словно музей "гжели" - сотни предметов из белоснежного фарфора, расписанного синими узорами. Даже люстра - "гжель". Несколько дней после визита к президенту Международной Хельсинкской Федерации я ходила под впечатлением от общения с обаятельной женщиной, светлого разума которой, казалось, не коснулось время. Но не меньшее потрясение я испытала от интерьера ее квартиры. Гостиная выполнена в двух цветах "гжели": кипенно белые стены, однотонная синяя обивка мягкой мебели, белые шторы с синим же ламбрекеном. Масса разнообразных зеленых растений в горшочках. Мебель во всех комнатах и кухне из светлого, неокрашенного дерева. Во всем - тонкий вкус. Ничего случайного, выбивающегося из общей композиции и цветовой гаммы. Наверное, подумала я, для создания такой красоты, нанимали дорогого дизайнера. Однако хозяйка меня разубедила: оказывается, дизайн всей квартиры выполнила она сама.
"Я неистребимо люблю заниматься домашним интерьером, - призналась мне Людмила Михайловна. - Мое эстетическое чувство требует красоты вокруг меня. У меня никогда не было никаких украшений, на зиму у меня всего два платья - одно ношу 8 лет, а другое 12. Модно или не модно - меня не интересует, лишь бы прилично смотрелось. Помнится, мой первый муж, офицер, негодовал: "Я отдаю все заработанные деньги, не пью, не курю. Почему же ты пятый раз идешь со мной в гости в одном и том же платье, не пользуешься косметикой, не носишь бусы и сережки?!" Я все средства с удовольствием вкладываю в оформление квартиры").
Так в феврале 1977 года я с семьей оказалась в США. Сначала мы обосновались в маленьком городке в Западной Виргинии. Позже переехали в местечко под Нью-Йорком, затем в Вашингтон. Поначалу было трудно. Нам с мужем было уже по полста лет. Мы приехали из другого мира, все равно, что с другой планеты. Муж, талантливый математик, быстро выучил английский язык и получил место преподавателя. Я в школе изучала немецкий, мне было сложнее. Я почти три года была там как глухонемая.
В США мой диплом историка недействителен - кому там нужны знания марксизма-ленинизма? Стала работать на радио "Свобода" журналистом. Делала передачу "Документы и судьбы" - о правозащитниках.
В 79-м году начала писать книгу "История инакомыслия в СССР". Закончила её - так совпало - одновременно с началом эпохи Горбачева. Никто меня не предупредил, как это тяжело - писать книгу. Знала бы - не начинала!
Только через пять лет, возвращаясь в Америку из поездки в Европу, почувствовала: еду домой. Тогда же все члены моей семьи получили гражданство США.
Люди в США относились к нам очень доброжелательно. Но был один пункт, в котором они нас не понимали - это наше отношение к Богу. Американцы ведь в подавляющем большинстве верующие. Когда меня спрашивали, к какой Церкви я принадлежу, я отвечала: "Атеистка". Это вызывало шок. Я не люблю шокировать. И поэтому стала отвечать: "Православная". Сначала это был не очень искренний ответ. Я из очень бедной семьи коммунистов-энтузиастов. У отца в комнате висел большой портрет Ленина (в то время, как у всех имелись портреты Сталина). А в моей комнатке висел портрет кудрявого мальчика Володи Ульянова. Икон в доме не было. О Боге не говорили. И только когда моя мать умирала от рака (я перевезла ее в Америку), она прошептала: "Я христианка". Она просила организовать отпевание по православному обряду. И я это сделала.
Слова мамы произвели на меня большое впечатление. Я задумалась. И решила, что это правильно - жить по десяти заповедям Христа. Это колоссальный мировой опыт, который позволяет человеку быть человеком, а не животным. Теперь у меня дома иконы. Я не соблюдаю посты и праздники, то есть, как говорится, не воцерквленная верующая. Но я очень рада была, когда мой сын венчался в православной церкви.
В Америке очень остро ощущаешь, что мы - русские и не похожи на других.
Америка очень разумно устроена. Эту страну ведь создали диссиденты, которые старались не повторить на новой земле того, что им не нравилось на родине. Получилось далеко не идеальное общество, но во многом лучшее, чем в других государствах.
Америка истово защищает своих граждан повсюду. Это потрясает. Из-за одного потерянного где-то в чужой стране солдата все американцы "на уши" становятся.
И все же даже в США достаточно работы для правозащитников. Вообще говоря, эта работа не закончится никогда ни в одной стране мира, как бы ни были развиты государственные институты защиты человека.
Я инициировала создание в Америке Хельсинкской группы и с самого начала была ее консультантом. В эту группу вошли очень популярные и уважаемые люди. Мы не "вопили", мы давали факты. Позже в других - европейских - странах мы помогли организовать подобные группы. И меня выбрали президентом Федерации Хельсинкских групп. С тех пор я почти треть своего времени провожу в поездках по миру.
В Америке, я уже говорила, мы чувствовали себя как дома. Работа была интересная, мы ни в чем не нуждались. Но все же скучали по Родине, по друзьям и родным. И как только в Советском Союзе началась перестройка, мы стали писать заявления на въезд.
Мужу дали разрешение, а мне - нет. Например, в СССР ехала делегация из 400 человек, в числе которой была и я. 399 въездных виз дали, а мне - отказали. После семи отказов у Госдепартамента США начался азарт и совместно с Американской Хельсинкской группой ему удалось "продолбить" несговорчивость советского Министерства иностранных дел.
Так осенью 90-го года, через 13 лет после отъезда на Запад, я вновь попала в Москву. Я очень боялась, что после долгого отсутствия я "свалюсь с Луны". Слава Богу, этого не произошло. А в 1993 году мы с мужем остались в России насовсем. И я очень рада этому.
В сущности, моя профессия - общественный массовик-затейник. Работа в МХГ - мое призвание. Она доставляет мне громадное удовольствие. Я счастлива, что в России сегодня так много правозащитников. Некоторые бывшие диссиденты сетуют: нас всех знали в лицо, а нынешних правозащитников даже по фамилиям не знают. Но это прекрасно, что правозащитников не знают в лицо - значит, мы приближаемся к правовому государству!
Иногда мне говорят: у вас же есть возможность жить в любом цивилизованном государстве мира, почему же вы обосновались в России, где так давит мерзость жизни? А я отвечаю: мерзость жизни давит тогда, когда ты ей не сопротивляешься. Я сопротивляюсь.
В феврале 2000 года записала Наталия Новожилова
(Опубликовано во владимирской газете "ТОМИКС" 10 марта 2000 г.)
Л.М.Алексеева на новогоднем митинге несогласных (31.12.2009) за пару минут до задержания.
Текст: http://1gatta-felice.livejournal.com/108681.html via k_cold
Фото: Википедия и блог Ильи Яшина (http://yashin.livejournal.com/860545.html)