Солженицын как защитник природы и человечества
Впервые узнал, что Солженицын выступал и в защиту природы, а именно против все большего потребления, ведущего к глобальному потеплению. Автор статьи, Борис Парамонов, как бы полемизирует с Ричардом Пайпсом в оценке отношения писателя к Западу.
Планетарный часовой
Солженицын оставил наследство, которое трудно будет реализовать, коли мы, его если не наследники, то потомки, вообще сумеем прочитать его «волю» - да и не волю, конечно, а отчаянное, уже и отчаявшееся предупреждение.
Солженицына часто называли русским националистом, чуть ли не монархистом, ретроградом, изоляционистом, которому нет дела до многообразной жизни Земли. Между тем Солженицын был как раз тем, кого когда-то называли «гражданин мира». И боль его - не только за Россию, а за всю Землю, вне государственных границ и разделяющих идеологий. Можно сказать, что он-то и был самым подлинным голосом Земли.
Помнится, в одной из привычных стычек с коммунистическим режимом, отвечая на очередное обвинение властей в «сотрудничестве с классовыми врагами», Солженицын прокричал в открытом письме: завтра, когда растопится полюс и захлебнется земля потоками и потопами, о каких классах будет думать тонущее человечество? Вот масштаб солженицынской мысли и нравственного сознания, вот широта его моральной ответственности.
Он негодовал не только на то, что народ в России ограблен, а грабители жируют и гужуются. Забота его была - о том, что человечество ступило на опасный и неотвратимый, кажется, путь. Солженицын не «капитализм» проклинал, столь перевернувший в оный раз жизнь России, а дух мировой экспансии, превративший землю в строительно-эксплуатационную площадку, в апокалиптический «котлован», где уже не жить задача, а производить - и всё в больших и больших, непотребных масштабах. Земля не выносит уже давления и активности человека - вот о чем кричал Солженицын. История мира свернула с правильного пути любовного единения с природой, с землей и морями, с полюсами и травами. Голый пафос материального количества убивает Землю - и человека. Мы не в России и не в Америке, не в Китае и не в Дубае, а на некоем чертовом колесе, которое уже не остановить человеческой волей. Конец этому бесконечному движению будет один - катастрофа. Мир технологической цивилизации с его непрерывным потребительским ростом и хищническим разграблением недр - вот единственная, но какая опасность! Такой еще не было. Когда-то Сартр сказал: человек окончательно доказал свою свободу, ибо теперь, с атомной бомбой, он способен уничтожить самую Землю, самое Бытие. И вся эта оргия избытка и роскоши для того, чтобы иметь больше отравляющих воздух автомобилей, дворцов королевского размаха для торговцев зубной пастой, так называемых лекарств, позволяющих оскотинившемуся человеку длить нечистые наслаждения.
Солженицын - не русский националист, а планетарный часовой - остававшийся на часах, уже когда заливали его одинокий пост отравленные воды, прорвавшие плотины цивилизации.
Своеобразие Солженицына, уникальность его была в том, что он едва ли не единственный говорил, писал, кричал об этом - и не просто о том, что идет глобальное потепление или нефть кончается, а о том, что все эти смертельные риски делаются впустую, ничего не решая в подлинной судьбе человечества. Солженицынская эмоция была - не моральный пафос ретрограда, а ужас хозяина и отца, видящего, что гибнет дом и чада. Над ним смеялись: зовет пересесть с авто на лошадь! чинить башмаки! писать на обеих сторонах листа! Но не будет больше поры, когда «хорошо смеется последний»: мы все - последние, и нам не смешно. Впрочем, есть люди, которым весело даже в пустыне: это и есть пошлость.
Борис Парамонов
http://www.novayagazeta.ru/data/2008/57/26.html
Планетарный часовой
Солженицын оставил наследство, которое трудно будет реализовать, коли мы, его если не наследники, то потомки, вообще сумеем прочитать его «волю» - да и не волю, конечно, а отчаянное, уже и отчаявшееся предупреждение.
Солженицына часто называли русским националистом, чуть ли не монархистом, ретроградом, изоляционистом, которому нет дела до многообразной жизни Земли. Между тем Солженицын был как раз тем, кого когда-то называли «гражданин мира». И боль его - не только за Россию, а за всю Землю, вне государственных границ и разделяющих идеологий. Можно сказать, что он-то и был самым подлинным голосом Земли.
Помнится, в одной из привычных стычек с коммунистическим режимом, отвечая на очередное обвинение властей в «сотрудничестве с классовыми врагами», Солженицын прокричал в открытом письме: завтра, когда растопится полюс и захлебнется земля потоками и потопами, о каких классах будет думать тонущее человечество? Вот масштаб солженицынской мысли и нравственного сознания, вот широта его моральной ответственности.
Он негодовал не только на то, что народ в России ограблен, а грабители жируют и гужуются. Забота его была - о том, что человечество ступило на опасный и неотвратимый, кажется, путь. Солженицын не «капитализм» проклинал, столь перевернувший в оный раз жизнь России, а дух мировой экспансии, превративший землю в строительно-эксплуатационную площадку, в апокалиптический «котлован», где уже не жить задача, а производить - и всё в больших и больших, непотребных масштабах. Земля не выносит уже давления и активности человека - вот о чем кричал Солженицын. История мира свернула с правильного пути любовного единения с природой, с землей и морями, с полюсами и травами. Голый пафос материального количества убивает Землю - и человека. Мы не в России и не в Америке, не в Китае и не в Дубае, а на некоем чертовом колесе, которое уже не остановить человеческой волей. Конец этому бесконечному движению будет один - катастрофа. Мир технологической цивилизации с его непрерывным потребительским ростом и хищническим разграблением недр - вот единственная, но какая опасность! Такой еще не было. Когда-то Сартр сказал: человек окончательно доказал свою свободу, ибо теперь, с атомной бомбой, он способен уничтожить самую Землю, самое Бытие. И вся эта оргия избытка и роскоши для того, чтобы иметь больше отравляющих воздух автомобилей, дворцов королевского размаха для торговцев зубной пастой, так называемых лекарств, позволяющих оскотинившемуся человеку длить нечистые наслаждения.
Солженицын - не русский националист, а планетарный часовой - остававшийся на часах, уже когда заливали его одинокий пост отравленные воды, прорвавшие плотины цивилизации.
Своеобразие Солженицына, уникальность его была в том, что он едва ли не единственный говорил, писал, кричал об этом - и не просто о том, что идет глобальное потепление или нефть кончается, а о том, что все эти смертельные риски делаются впустую, ничего не решая в подлинной судьбе человечества. Солженицынская эмоция была - не моральный пафос ретрограда, а ужас хозяина и отца, видящего, что гибнет дом и чада. Над ним смеялись: зовет пересесть с авто на лошадь! чинить башмаки! писать на обеих сторонах листа! Но не будет больше поры, когда «хорошо смеется последний»: мы все - последние, и нам не смешно. Впрочем, есть люди, которым весело даже в пустыне: это и есть пошлость.
Борис Парамонов
http://www.novayagazeta.ru/data/2008/57/26.html