ГортаноБесие
Боже мой, я -- гурман!
Я это понял сегодня в 6.30 утра, когда спустился в кухню завтракать.
Хорошенькое время для еды, согласитесь. Тьма за окном, свет от фонаря играет на заиндевелых ветках, на узорах линолеума и на ушах удирающего из-под стола кролика. Но чрево зовет, и я, как сомнабула, пробираюсь в лунном свете уличного фонаря в кухню.
Есть хлеб, масло, сыр, икра минтая в баночке, яйца -- казалось бы все необходимое и достаточное для завтрака. Но мое прихотливое чрево требует жареного. Оладья на масле. Месю тесто, а сам рефлексирую.
Кабы был я простым чревоугодником -- набивал бы живот тем что есть. Не заморачивался готовкой. Но дорог мне процесс приготовления и сладки слюни предвкушения желанного. Чтобы скрасить себе ожидание зажаривания блина, варю пока яичко в мешочек и съедаю с чашечкой кофе, макая в желток палочки, нарезанные из хлеба, с капелькой соли на кончике. Хлеб я пек накануне, с семечками подсолнечка и тыквы и с горчичными шариками. За ночь в полиэтиленовом пакете поджаристая корочка отволгла и стала не такой хрустящей. Кабы хлеб был горячим, я бы ел его на завтрак и не возился с оладьями, а так хочется c пылу выпечки.
Вот и пора переворачивать блин на обратную сторону. Очень важно не пропустить момент, когда он достаточно прожарится на сковороде, но не подгорит.
Тут и чайник закипел. Прозрачный стеклянный чайник, в котором как на ладони виден каждый пузырек, набухающий на дне и стремительно всплывающий с мелодичным бульканьем. Вставить сито, засыпать заварку, закрыть крышку и залюбоваться темно-красными разводами, тонущими в кипятке.
Когда я готовлю на компанию, то очень не одобряю легкомысленного отношения к моей стряпне -- всяких там опозданий, остываний, капризов и разговорчиков. О чем станете говорить? Будто что нового или умного скажете. Только поесть мешаете с удовольствием!
Поэтому люблю сибаритствовать в одиночестве, много -- с одним верным человеком, в пищевых пристрастиях которого я уверен. Или жену покормить. Ея капризы и фокусы я хорошо изучил, она -- мои, поэтому все обычно удается. Вот и сегодня делал я ей ленивые вареники с топленым маслом и сметаной, и посыпанные хрустящим сахарным песком. Меня бабушка научила. Только я кладу муки побольше, так что они совсем тверденькие становятся, как галушечки...
И мне отнюдь не легче, что нет у меня поварят в белых колпаках, и не покупаю я изысканные продукты за несусветные деньги. Страсть удовлетворить похоть чрева все равно со мной.
Вот умер я, отрешился от бренной оболочки и явился на небеса. Тело осталось далеко, есть не хочется. Но страсть-то со мной! И тут симпатичные бесенята в белом, с поварешками и скалками в руках. И запахи у них оттуда такие аппетитные! И метнется моя бедная душа к ним, и будет задержана на мытарстве чревоугодия...
Господи, помилуй!
Я это понял сегодня в 6.30 утра, когда спустился в кухню завтракать.
Хорошенькое время для еды, согласитесь. Тьма за окном, свет от фонаря играет на заиндевелых ветках, на узорах линолеума и на ушах удирающего из-под стола кролика. Но чрево зовет, и я, как сомнабула, пробираюсь в лунном свете уличного фонаря в кухню.
Есть хлеб, масло, сыр, икра минтая в баночке, яйца -- казалось бы все необходимое и достаточное для завтрака. Но мое прихотливое чрево требует жареного. Оладья на масле. Месю тесто, а сам рефлексирую.
Кабы был я простым чревоугодником -- набивал бы живот тем что есть. Не заморачивался готовкой. Но дорог мне процесс приготовления и сладки слюни предвкушения желанного. Чтобы скрасить себе ожидание зажаривания блина, варю пока яичко в мешочек и съедаю с чашечкой кофе, макая в желток палочки, нарезанные из хлеба, с капелькой соли на кончике. Хлеб я пек накануне, с семечками подсолнечка и тыквы и с горчичными шариками. За ночь в полиэтиленовом пакете поджаристая корочка отволгла и стала не такой хрустящей. Кабы хлеб был горячим, я бы ел его на завтрак и не возился с оладьями, а так хочется c пылу выпечки.
Вот и пора переворачивать блин на обратную сторону. Очень важно не пропустить момент, когда он достаточно прожарится на сковороде, но не подгорит.
Тут и чайник закипел. Прозрачный стеклянный чайник, в котором как на ладони виден каждый пузырек, набухающий на дне и стремительно всплывающий с мелодичным бульканьем. Вставить сито, засыпать заварку, закрыть крышку и залюбоваться темно-красными разводами, тонущими в кипятке.
Когда я готовлю на компанию, то очень не одобряю легкомысленного отношения к моей стряпне -- всяких там опозданий, остываний, капризов и разговорчиков. О чем станете говорить? Будто что нового или умного скажете. Только поесть мешаете с удовольствием!
Поэтому люблю сибаритствовать в одиночестве, много -- с одним верным человеком, в пищевых пристрастиях которого я уверен. Или жену покормить. Ея капризы и фокусы я хорошо изучил, она -- мои, поэтому все обычно удается. Вот и сегодня делал я ей ленивые вареники с топленым маслом и сметаной, и посыпанные хрустящим сахарным песком. Меня бабушка научила. Только я кладу муки побольше, так что они совсем тверденькие становятся, как галушечки...
И мне отнюдь не легче, что нет у меня поварят в белых колпаках, и не покупаю я изысканные продукты за несусветные деньги. Страсть удовлетворить похоть чрева все равно со мной.
Вот умер я, отрешился от бренной оболочки и явился на небеса. Тело осталось далеко, есть не хочется. Но страсть-то со мной! И тут симпатичные бесенята в белом, с поварешками и скалками в руках. И запахи у них оттуда такие аппетитные! И метнется моя бедная душа к ним, и будет задержана на мытарстве чревоугодия...
Господи, помилуй!