О неумении сопереживать
И нежелании ощущать отрицательные эмоции.
Началось все с того, что я упала с лестницы. Спускалась себе со второго этажа кафе на первый, не заметила нижнюю ступеньку (которая чуть ниже и короче остальных ступеней на марше), подвернула ногу и порвала связку. После этого следовала поездка в больницу, рентген, заезд на кресле-каталке (вот и новый опыт!), ну и дальнейшее лечение. Неделю я лежала, иногда вставая с постели по естественным необходимости (еда, туалет, покормить кота, показать маме, где стоит соль), потом мне привезли трость и я стала передвигаться чуть активнее (и сильнее походить на доктора Хауса: уже не только характером и мятостью одежды). Потом, в прошлый понедельник, мне нужно было съездить на осмотр к травматологу и забрать с работы исходники, чтобы работать из дома. Тут и начинается моя история.
Попав в офис, я заметила, как все вокруг странно себя ведут, попадая в мое поле. Со мной не здороваются даже знакомые, прячут глаза, пытаются делать вид, что меня нету или просто смущенно улыбаются, не гворя ни слова. Как будто я прокаженная какая-то. Единственным человеком, который со мной поговорил, как с обычным коллегой, забежавшим во время больничного в офис за вещами, был мой тимлид, Евгений. Он говорил со мной в своей обычной манере общения (со мной, опять же; с другими у него манера общения иная): не глядя в глаза и мало отвлекаясь от монитора с видяшкой, игрой или рабочим файлом. Перекинулся парой слов, даже посочувствовал в своей скупой и резкой манере, пожелал быстрейшего выздоровления. Даже поинтересовался, почему я без трости (я прислонила ее к столу и ее не было видно). То есть человек не воспринимал меня, как какую-то заразную или инопланетянина. В отличие от остальных людей, встретившихся мне по дороге в офис.
В принципе, о таком поведении обывателя вблизи с человеком с ограниченными возможностями, я подозревала, глядя на условия, которые предоставляются инвалидам, обращение с ними и вообще положением вещей с состраданием в нашей стране. Наши люди просто не умеют сопереживать. Они не хотят и не могут сочувствовать чужому горю (хотя очень часто в каких-то не слишком сложных ситуациях перед тобой внезапно возникает миллион жилеток, в которые можно поплакать; но, повторюсь, лишь в незначительных ситуациях). Для них впускать в себя хотя бы чуточку чужого несчастья равносильно надругательству над собой (по крайней мере, складывается такое впечатление). И это поголовное состояние. В основном сопереживать могут лишь люди, которые сами оказывались в подобной твоей ситуации: в данном случае мне смогли хоть немного посочувствовать и не боялись меня лишь те, у которых самих были травмы, либо их ближайшие люди перенесли аналогичное. Плюс моя подруга Настя, но с ней отдельный случай: она просто очень остро чувствует страдания других (хотя порой тоже пытается отгородиться, но это касается, по большей части, страданий душевных, а не физических). И все. Другие мои подруги лишь передавали через нее скупые приветы, хотя всегда могли написать мне вконтакте или в другой мессенджер, чтобы узнать, куда я пропала и как там моя нога.
И в этом всем игнорировании, нежелании людей впускать в себя чужую боль, сочувствовать и сопереживать, я чувствовала себя невероятно унизительно: будто я вламываюсь в их панцири, чтобы они все-таки глянули на меня и что-то почувствовали. Как будто я своим увечьем разрушаю их маленькие мирки, как будто разрыв связки передается воздушно-капельным путем, и они могут тоже порвать связку на ноге, просто заглянув мне в глаза или став ближе ко мне в лифте. Все слишком боятся и не знают, как себя вести. Всем неловко, все мечтают, чтобы я перестала приносить им дискомфорт.
И напоследок еще одно.
Невероятно остро я почувствовала, с какими испытаниями сопряжена жизнь инвалидов в нашем городе. Я молчу про пандусы или электроподъемники, которые присутствуют в Европе довольно часто (по крайней мере, в официальных зданиях и местах скопления людей). У нас же даже поручней на лестницах в бизнес-центрах, магазинах и прочих местах общего пользования не предусмотрели. А это бы невероятно облегчило одъем по лестнице хромым, одноногим людям и сопровождающим колясочников. Но всем плевать, никто не может даже пофантазировать на тему того, что кто-то, плохо ходящий или не ходящий совсем, может захотеть прийти в магазин, на работу, вообще пытаться вести активную жизнь. Ты не ходишь, значит ты как бы мертв. Или прикован к кровати. Тебе вход в общество заказан и смирись с этим. Хорошо, когда человек, прикованный к креслу, обеспечен и может позволить себе сопровождающего. А если нет?
В общем, моя травма показала мне много новых вещей, на которые я доселе не обращала внимание. Так что даже в этом есть какой-то смысл.
Началось все с того, что я упала с лестницы. Спускалась себе со второго этажа кафе на первый, не заметила нижнюю ступеньку (которая чуть ниже и короче остальных ступеней на марше), подвернула ногу и порвала связку. После этого следовала поездка в больницу, рентген, заезд на кресле-каталке (вот и новый опыт!), ну и дальнейшее лечение. Неделю я лежала, иногда вставая с постели по естественным необходимости (еда, туалет, покормить кота, показать маме, где стоит соль), потом мне привезли трость и я стала передвигаться чуть активнее (и сильнее походить на доктора Хауса: уже не только характером и мятостью одежды). Потом, в прошлый понедельник, мне нужно было съездить на осмотр к травматологу и забрать с работы исходники, чтобы работать из дома. Тут и начинается моя история.
Попав в офис, я заметила, как все вокруг странно себя ведут, попадая в мое поле. Со мной не здороваются даже знакомые, прячут глаза, пытаются делать вид, что меня нету или просто смущенно улыбаются, не гворя ни слова. Как будто я прокаженная какая-то. Единственным человеком, который со мной поговорил, как с обычным коллегой, забежавшим во время больничного в офис за вещами, был мой тимлид, Евгений. Он говорил со мной в своей обычной манере общения (со мной, опять же; с другими у него манера общения иная): не глядя в глаза и мало отвлекаясь от монитора с видяшкой, игрой или рабочим файлом. Перекинулся парой слов, даже посочувствовал в своей скупой и резкой манере, пожелал быстрейшего выздоровления. Даже поинтересовался, почему я без трости (я прислонила ее к столу и ее не было видно). То есть человек не воспринимал меня, как какую-то заразную или инопланетянина. В отличие от остальных людей, встретившихся мне по дороге в офис.
В принципе, о таком поведении обывателя вблизи с человеком с ограниченными возможностями, я подозревала, глядя на условия, которые предоставляются инвалидам, обращение с ними и вообще положением вещей с состраданием в нашей стране. Наши люди просто не умеют сопереживать. Они не хотят и не могут сочувствовать чужому горю (хотя очень часто в каких-то не слишком сложных ситуациях перед тобой внезапно возникает миллион жилеток, в которые можно поплакать; но, повторюсь, лишь в незначительных ситуациях). Для них впускать в себя хотя бы чуточку чужого несчастья равносильно надругательству над собой (по крайней мере, складывается такое впечатление). И это поголовное состояние. В основном сопереживать могут лишь люди, которые сами оказывались в подобной твоей ситуации: в данном случае мне смогли хоть немного посочувствовать и не боялись меня лишь те, у которых самих были травмы, либо их ближайшие люди перенесли аналогичное. Плюс моя подруга Настя, но с ней отдельный случай: она просто очень остро чувствует страдания других (хотя порой тоже пытается отгородиться, но это касается, по большей части, страданий душевных, а не физических). И все. Другие мои подруги лишь передавали через нее скупые приветы, хотя всегда могли написать мне вконтакте или в другой мессенджер, чтобы узнать, куда я пропала и как там моя нога.
И в этом всем игнорировании, нежелании людей впускать в себя чужую боль, сочувствовать и сопереживать, я чувствовала себя невероятно унизительно: будто я вламываюсь в их панцири, чтобы они все-таки глянули на меня и что-то почувствовали. Как будто я своим увечьем разрушаю их маленькие мирки, как будто разрыв связки передается воздушно-капельным путем, и они могут тоже порвать связку на ноге, просто заглянув мне в глаза или став ближе ко мне в лифте. Все слишком боятся и не знают, как себя вести. Всем неловко, все мечтают, чтобы я перестала приносить им дискомфорт.
И напоследок еще одно.
Невероятно остро я почувствовала, с какими испытаниями сопряжена жизнь инвалидов в нашем городе. Я молчу про пандусы или электроподъемники, которые присутствуют в Европе довольно часто (по крайней мере, в официальных зданиях и местах скопления людей). У нас же даже поручней на лестницах в бизнес-центрах, магазинах и прочих местах общего пользования не предусмотрели. А это бы невероятно облегчило одъем по лестнице хромым, одноногим людям и сопровождающим колясочников. Но всем плевать, никто не может даже пофантазировать на тему того, что кто-то, плохо ходящий или не ходящий совсем, может захотеть прийти в магазин, на работу, вообще пытаться вести активную жизнь. Ты не ходишь, значит ты как бы мертв. Или прикован к кровати. Тебе вход в общество заказан и смирись с этим. Хорошо, когда человек, прикованный к креслу, обеспечен и может позволить себе сопровождающего. А если нет?
В общем, моя травма показала мне много новых вещей, на которые я доселе не обращала внимание. Так что даже в этом есть какой-то смысл.