Книга документальных сценариев
Книгу "Созвездие муз на телеэкране" почти дочитала - буквально пара страниц про Рушеву осталась. Включила вчера себе фоном музыку Кабалевского, которому был посвящен один из сценариев в книге. Хорошая музыка, чистая. А я, стыдно сказать, даже не слышала раньше имени этого композитора.
А еще меня удивляет, что так много советские авторы написали опер, балетов, симфонических вещей, но их не слышно, их не ставят. Нет, я догадываюсь, что в некоторых случаях (см. наследников Свиридова) ноты просто не добыть, в других - либерастные наследники вообще не позволяют использовать публично сочинения их предков. Но не все же наследники таковы. Да и в принципе я нахожу необходимым законодательно запретить наследникам ограничивать возможность публичного использования советского музыкального и иного художественного наследия. Пусть получают свои отчисления от исполнения или публикаций, но не более.
Вот у Кабалевского есть опера "Кола Брюньон" по произведению Ромена Роллана, которое я не читала. Зато видела прекрасные иллюстрации Кибрика на одной прекрасной давней выставке. Это вечная у меня проблема: не хочу читать, потому что представляется мне при таком названии что-то мрачное из старины, а иллюстрации говорят о том, что там всё не без хорошего жизненного задора. И судя по репликам об опере в "Созвездии...", книга отличная. Когда я все отличные книги прочту уже и самообразуюсь?
Стыд-позор, но про писателя Виктора Шкловского до того, как открыла книгу сценариев, я тоже не слышала. А на кадрах он такой симпатичный дядечка, и такие слова у него умные и вместе с тем не высокопарные, а с дружеским отношением к слушателю и с хорошей, к месту улыбкой, отчасти смешинкой даже.
Сценарий про Пименова очень хорош. Сперва кажется, что этот художник совсем не похож на свои картины, а потом понимаешь, что как раз очень-очень похож. Там отличная ремарка художника... Я весь кусочек перепишу:
"Задумавшись, сидит в стареньком плетеном кресле Юрий Иванович Пименов. И мы снова и снова вглядываемся в его лицо, в его сильные, сжатые в кулаки ладони, лежащие на коленях. Художник отдыхает в саду после работы.
Рядом с ним в таком же плетеном кресле, такая же седая и подтянутая, сидит его жена. И вдруг, весело переглянувшись с ней, Юрий Иванович говорит, обращаясь прямо в объектив кинокамеры:
- Когда у человека есть семья, он должен любить ее. И когда у него есть место, где он родился, он должен любить это место. Без этого человеку нельзя".
Наименее интересно - про Завадского. Слишком много профессиональной актерской кухни, а это обывателю в моем лице скучно. В конце концов во всех иных материалах можно было почерпнуть в какой-то мере универсальное, общечеловеческое, калькируемое на собственную жизнь, или рассказывающее о таком разном мире и таких разных людях (сценарий о Хэмингуэе), а здесь - узкое, про особенности системы Станиславского и про режиссерскую работу.
Про Луспекаева в этом смысле - лучше. Виден человек.
Кстати, каждый сценарий сопровождает небольшое интервью с режиссером, с котором рассказывается о работе над фильмом, об особенностях документального портрета, о том, какими герои представлялись в процессе съемок.
Про Надю Рушеву - славно. Чистая завершающая нота в книге.
А самое-самое - это, наверное, Гейченко, потому что я с ним вместе по пушкинским местам прошлась, прочла стихи, перенесла их в свой мирок ("Домового" обращаю к своей усадьбе). Вообще-то это Пименов сказал, что в произведении искусства должны чувствоваться запахи дождя, свежих огурцов, мяты и прочего настоящего, но вот у Гейченко всё это и было - осязаемое, звенящее, душистое.
А еще меня удивляет, что так много советские авторы написали опер, балетов, симфонических вещей, но их не слышно, их не ставят. Нет, я догадываюсь, что в некоторых случаях (см. наследников Свиридова) ноты просто не добыть, в других - либерастные наследники вообще не позволяют использовать публично сочинения их предков. Но не все же наследники таковы. Да и в принципе я нахожу необходимым законодательно запретить наследникам ограничивать возможность публичного использования советского музыкального и иного художественного наследия. Пусть получают свои отчисления от исполнения или публикаций, но не более.
Вот у Кабалевского есть опера "Кола Брюньон" по произведению Ромена Роллана, которое я не читала. Зато видела прекрасные иллюстрации Кибрика на одной прекрасной давней выставке. Это вечная у меня проблема: не хочу читать, потому что представляется мне при таком названии что-то мрачное из старины, а иллюстрации говорят о том, что там всё не без хорошего жизненного задора. И судя по репликам об опере в "Созвездии...", книга отличная. Когда я все отличные книги прочту уже и самообразуюсь?
Стыд-позор, но про писателя Виктора Шкловского до того, как открыла книгу сценариев, я тоже не слышала. А на кадрах он такой симпатичный дядечка, и такие слова у него умные и вместе с тем не высокопарные, а с дружеским отношением к слушателю и с хорошей, к месту улыбкой, отчасти смешинкой даже.
Сценарий про Пименова очень хорош. Сперва кажется, что этот художник совсем не похож на свои картины, а потом понимаешь, что как раз очень-очень похож. Там отличная ремарка художника... Я весь кусочек перепишу:
"Задумавшись, сидит в стареньком плетеном кресле Юрий Иванович Пименов. И мы снова и снова вглядываемся в его лицо, в его сильные, сжатые в кулаки ладони, лежащие на коленях. Художник отдыхает в саду после работы.
Рядом с ним в таком же плетеном кресле, такая же седая и подтянутая, сидит его жена. И вдруг, весело переглянувшись с ней, Юрий Иванович говорит, обращаясь прямо в объектив кинокамеры:
- Когда у человека есть семья, он должен любить ее. И когда у него есть место, где он родился, он должен любить это место. Без этого человеку нельзя".
Наименее интересно - про Завадского. Слишком много профессиональной актерской кухни, а это обывателю в моем лице скучно. В конце концов во всех иных материалах можно было почерпнуть в какой-то мере универсальное, общечеловеческое, калькируемое на собственную жизнь, или рассказывающее о таком разном мире и таких разных людях (сценарий о Хэмингуэе), а здесь - узкое, про особенности системы Станиславского и про режиссерскую работу.
Про Луспекаева в этом смысле - лучше. Виден человек.
Кстати, каждый сценарий сопровождает небольшое интервью с режиссером, с котором рассказывается о работе над фильмом, об особенностях документального портрета, о том, какими герои представлялись в процессе съемок.
Про Надю Рушеву - славно. Чистая завершающая нота в книге.
А самое-самое - это, наверное, Гейченко, потому что я с ним вместе по пушкинским местам прошлась, прочла стихи, перенесла их в свой мирок ("Домового" обращаю к своей усадьбе). Вообще-то это Пименов сказал, что в произведении искусства должны чувствоваться запахи дождя, свежих огурцов, мяты и прочего настоящего, но вот у Гейченко всё это и было - осязаемое, звенящее, душистое.