"У песни песни нет..."
Современные издательства редко знакомят нас с литературными новинками, отличающимися своеобычностью и потому не обещающими широкий резонанс и, как следствие, коммерческий успех. Но есть литература, к которой неприменимы ни клишированные обложки, по которым легко угадать жанр, ни маркетинговые ходы, вроде отзывов известных персон и авторитетных журналов. По аналогии с некоммерческим кино ее можно было бы назвать авторской, инди-литературой (от англ. independent - «независимый»), и, к счастью, иногда она все-таки достигает русскоязычного читателя.
Пример тому - дилогия болгарской писательницы Эмилии Дворяновой. Это самобытная, в высшей степени странная и завораживающая проза. У нее никогда не будет массового читателя, ее не каждый станет читать дальше первых страниц хотя бы потому, что нелинейное и, на первый взгляд, бессюжетное повествование - удовольствие для редкого читателя.
Взять хотя бы «Концерт для скрипки» - произведение, пронизанное музыкой, составленное по ее законам, созвучное упоминаемым на его страницах композиторам. Дворянова не играет с музыкальными терминами, но умело, со знанием использует их, чтобы составить собственный концерт.
«…аккорды и арпеджио останутся у нее внутри, она бы не смогла наполнить желание мелодией, у песни песни нет…»
Главная героиня романа - скрипка. Она - не выразительница чувств, но сама - чувство. Она повелевает или - единственно по своей воле - подчиняется музыканту. Она сообщает путь мыслям тех, кто ее услышал. Она созидает и разрушает - судьбы, семьи, карьеры. У нее свой голос, который нельзя спутать ни с Гварнери, ни со Страдивари, ни тем более с другими созданиями того же скрипичного мастера. Она - Маджини, желанная и роковая.
И вместе с тем роман построен как мысли людей, одновременно присутствовавших - и долженствовавших присутствовать - в концертном зале. Совершенно разные, со своими особенными судьбами, она оказываются связанными музыкой и снегопадом, почти заглушающим звуки внешнего, суетного мира. Оказаться наедине со своими мыслями и с музыкой в такой тишине - это испытание. Музыкальная гармония всегда несет в себе печаль, а порой - и отчаяние.
«Концерт для слова» - это течение, поток: проносящиеся, сменяющие, перепрыгивающие с одной на другую (точь-в-точь как в собственной голове) мысли, связанные концертом для скрипки с оркестром Мендельсона, Бахом, Веной с ее Шенбрунном и тортом "Захер", снегом и любовью-томлением. Текст романа, словно записанный на нотном стане, - это концентрированная чувственность, но также и одиночество, напряжение, а после - вздох, когда из теплого помещения ты выходишь на зимний, приятно обжигающий легкие воздух. Этот странный текст завораживает и, окутывая словесной пеленой, цепляет что-то внутри.
Второй роман дилогии (дилогии без сюжетных, заметьте, пересечений) - "У входа в море". Это роман-состояние - вновь кажущиеся до поры несвязными мысли, но рождаются они совершенно в другом пространстве. Эта книга отдаленно напоминает "Веронику решает умереть" Коэльо, но без легкости и романтической надежды. Возможно, все дело в санатории, куда прибывает главная героиня. Здесь врачуют души, не прибегая к лекарствам и процедурам, отчего жизнь кажется одновременно застывшей и удивительно пластичной.
И снова, несмотря на тягучесть и странность, несмотря на отсутствие какой-либо динамики и строгой интриги, от текста невозможно оторваться ни на мгновение: ты перетекаешь по строчкам и страницам, заполненным мелкими буквами. Этот роман читаешь, как будто погружаясь в волны и будто дыша в воде. Страницы плотные, их много - четыреста семьдесят восемь, если считать всю дилогию, и в них я узнаю собственную историю: не о фобиях, страхах и создании собственной действительности, но о месте, похожем по духу на придуманный Дворяновой санаторий.
«Есть у времени это благодатное свойство - открывать в себе собственные порождения, скрывать их и хотя бы ненадолго делать невидимыми в своих лабиринтах, потому что «обнуление» было не чем иным, как временным отдыхом, остановкой внутри времени, в котором случившегося и ушедшего уже нет и часы могут стать чистыми - без малейших наслоения и с ясно видимым горизонтом… раз, два, три… время, которое подсчитали до семи, час за часом, минута за минутой, совсем плотное… и в этой плотности оно так по-доброму, так уютно расположилось внутри себя, что даже погода с ее сверкающими по ночам молниями, даже туман, грузом лежащий днем на поверхности моря, даже сырость, которая начала уже проникать сквозь оконные рамы, оставались словно бы вне времени, воспринимаясь ли как временное неудобство…»
Я ведь приобрела книгу из-за заголовка - мне не хватало моря. С первых же страниц, несмотря на скудность описаний и благодаря записанным образам и мыслям, я увидела это место: на самом въезде в Гагру, с башней-лифтом в сорока метрах строго над морем, с огромным террасным парком, в котором так прекрасно заблудиться, увидеть вечером светлячков, в дождь смотреть на капли, бьющие по листьям, дышать звездами, засыпая на открытом балконе, брать в библиотеке Грина и Джебрана, любоваться акварельной Оливией из "Двенадцатой ночи" Шекспира - где то теперь эта картина? Именно там я однажды нашла в своем номере едва раскрывшиеся нежно-розовые розы, и пришлось провести целое расследование, чтобы узнать, от кого.
Читая роман, я видела и большой зал столовой с видом на море и с панно на стенах, и широкие лестницы, и огромную картину с видом на бухту и ту самую башню, которую встречаешь первой, подъезжая к санаторию. Звуки, ощущения, перемены в себе. Это было бесконечно счастливое время, оставившее по себе бесконечную грусть, потому что ничто не возвращается, и никуда не вернешься ты. "доктор, все дело - в свете", - встречаю я у Дворяновой. "Радость, пока она длится, вечна" - тоже у нее.
Бывает странное: читаешь многое множество слов и думаешь, что понимаешь если не сюжет, то хотя бы пространство, где он разворачивается, а потом - последние строки, и все перевернуто. Место, герои, слова, свет, время. Всё! Так было в "Атласе, составленном небом" Горана Петровича, герои которого из множества сперва превратились в двоих, мужчину и женщину, а потом, в самом конце, в одного человека - в человека вообще. В романе "У входа в море" случилось то же самое, но герои превратились в души, пространство - в лимб, время - в безвременье, а ожидание - во вневременное настоящее. И от этого книга оказалась еще более похожей на тот, когда-то существовавший, санаторий и проведенные в нем месяцы.
Конечно, у меня остались вопросы: о докторе, появившемся лишь раз, но постоянно незримо присутствовавшем на страницах, о его ангелах-медсестрах, о клубе анонимных влюбленных, о котором упоминалось в начале и в конце, но ничего не рассказывалось. Я пытаюсь что-то понять. Что такое этот клуб? Что за загадка в книге-из-запутанных-слов? В сущности, есть только одна история о любви - всегда одна-единственная - так говорится в романе.
Потому-то обе части дилогии - еще и о том, что нам не нужны алиби для того, чтобы быть там, где нам хочется и следует быть, чтобы быть теми, кто мы есть, и чувствовать то, что мы чувствуем. А усталость от жизни преодолевается только одним - новой жизнью.
«когда слишком долго идет дождь, тоска по радуге обостряется…»
«…а от Святого Духа оторвалось перо. Была - были - была…
Боже.
- Бог призывает прошлое назад, смотри не развороши его снова…
смотри не развороши его снова».
Пример тому - дилогия болгарской писательницы Эмилии Дворяновой. Это самобытная, в высшей степени странная и завораживающая проза. У нее никогда не будет массового читателя, ее не каждый станет читать дальше первых страниц хотя бы потому, что нелинейное и, на первый взгляд, бессюжетное повествование - удовольствие для редкого читателя.
Взять хотя бы «Концерт для скрипки» - произведение, пронизанное музыкой, составленное по ее законам, созвучное упоминаемым на его страницах композиторам. Дворянова не играет с музыкальными терминами, но умело, со знанием использует их, чтобы составить собственный концерт.
«…аккорды и арпеджио останутся у нее внутри, она бы не смогла наполнить желание мелодией, у песни песни нет…»
Главная героиня романа - скрипка. Она - не выразительница чувств, но сама - чувство. Она повелевает или - единственно по своей воле - подчиняется музыканту. Она сообщает путь мыслям тех, кто ее услышал. Она созидает и разрушает - судьбы, семьи, карьеры. У нее свой голос, который нельзя спутать ни с Гварнери, ни со Страдивари, ни тем более с другими созданиями того же скрипичного мастера. Она - Маджини, желанная и роковая.
И вместе с тем роман построен как мысли людей, одновременно присутствовавших - и долженствовавших присутствовать - в концертном зале. Совершенно разные, со своими особенными судьбами, она оказываются связанными музыкой и снегопадом, почти заглушающим звуки внешнего, суетного мира. Оказаться наедине со своими мыслями и с музыкой в такой тишине - это испытание. Музыкальная гармония всегда несет в себе печаль, а порой - и отчаяние.
«Концерт для слова» - это течение, поток: проносящиеся, сменяющие, перепрыгивающие с одной на другую (точь-в-точь как в собственной голове) мысли, связанные концертом для скрипки с оркестром Мендельсона, Бахом, Веной с ее Шенбрунном и тортом "Захер", снегом и любовью-томлением. Текст романа, словно записанный на нотном стане, - это концентрированная чувственность, но также и одиночество, напряжение, а после - вздох, когда из теплого помещения ты выходишь на зимний, приятно обжигающий легкие воздух. Этот странный текст завораживает и, окутывая словесной пеленой, цепляет что-то внутри.
Второй роман дилогии (дилогии без сюжетных, заметьте, пересечений) - "У входа в море". Это роман-состояние - вновь кажущиеся до поры несвязными мысли, но рождаются они совершенно в другом пространстве. Эта книга отдаленно напоминает "Веронику решает умереть" Коэльо, но без легкости и романтической надежды. Возможно, все дело в санатории, куда прибывает главная героиня. Здесь врачуют души, не прибегая к лекарствам и процедурам, отчего жизнь кажется одновременно застывшей и удивительно пластичной.
И снова, несмотря на тягучесть и странность, несмотря на отсутствие какой-либо динамики и строгой интриги, от текста невозможно оторваться ни на мгновение: ты перетекаешь по строчкам и страницам, заполненным мелкими буквами. Этот роман читаешь, как будто погружаясь в волны и будто дыша в воде. Страницы плотные, их много - четыреста семьдесят восемь, если считать всю дилогию, и в них я узнаю собственную историю: не о фобиях, страхах и создании собственной действительности, но о месте, похожем по духу на придуманный Дворяновой санаторий.
«Есть у времени это благодатное свойство - открывать в себе собственные порождения, скрывать их и хотя бы ненадолго делать невидимыми в своих лабиринтах, потому что «обнуление» было не чем иным, как временным отдыхом, остановкой внутри времени, в котором случившегося и ушедшего уже нет и часы могут стать чистыми - без малейших наслоения и с ясно видимым горизонтом… раз, два, три… время, которое подсчитали до семи, час за часом, минута за минутой, совсем плотное… и в этой плотности оно так по-доброму, так уютно расположилось внутри себя, что даже погода с ее сверкающими по ночам молниями, даже туман, грузом лежащий днем на поверхности моря, даже сырость, которая начала уже проникать сквозь оконные рамы, оставались словно бы вне времени, воспринимаясь ли как временное неудобство…»
Я ведь приобрела книгу из-за заголовка - мне не хватало моря. С первых же страниц, несмотря на скудность описаний и благодаря записанным образам и мыслям, я увидела это место: на самом въезде в Гагру, с башней-лифтом в сорока метрах строго над морем, с огромным террасным парком, в котором так прекрасно заблудиться, увидеть вечером светлячков, в дождь смотреть на капли, бьющие по листьям, дышать звездами, засыпая на открытом балконе, брать в библиотеке Грина и Джебрана, любоваться акварельной Оливией из "Двенадцатой ночи" Шекспира - где то теперь эта картина? Именно там я однажды нашла в своем номере едва раскрывшиеся нежно-розовые розы, и пришлось провести целое расследование, чтобы узнать, от кого.
Читая роман, я видела и большой зал столовой с видом на море и с панно на стенах, и широкие лестницы, и огромную картину с видом на бухту и ту самую башню, которую встречаешь первой, подъезжая к санаторию. Звуки, ощущения, перемены в себе. Это было бесконечно счастливое время, оставившее по себе бесконечную грусть, потому что ничто не возвращается, и никуда не вернешься ты. "доктор, все дело - в свете", - встречаю я у Дворяновой. "Радость, пока она длится, вечна" - тоже у нее.
Бывает странное: читаешь многое множество слов и думаешь, что понимаешь если не сюжет, то хотя бы пространство, где он разворачивается, а потом - последние строки, и все перевернуто. Место, герои, слова, свет, время. Всё! Так было в "Атласе, составленном небом" Горана Петровича, герои которого из множества сперва превратились в двоих, мужчину и женщину, а потом, в самом конце, в одного человека - в человека вообще. В романе "У входа в море" случилось то же самое, но герои превратились в души, пространство - в лимб, время - в безвременье, а ожидание - во вневременное настоящее. И от этого книга оказалась еще более похожей на тот, когда-то существовавший, санаторий и проведенные в нем месяцы.
Конечно, у меня остались вопросы: о докторе, появившемся лишь раз, но постоянно незримо присутствовавшем на страницах, о его ангелах-медсестрах, о клубе анонимных влюбленных, о котором упоминалось в начале и в конце, но ничего не рассказывалось. Я пытаюсь что-то понять. Что такое этот клуб? Что за загадка в книге-из-запутанных-слов? В сущности, есть только одна история о любви - всегда одна-единственная - так говорится в романе.
Потому-то обе части дилогии - еще и о том, что нам не нужны алиби для того, чтобы быть там, где нам хочется и следует быть, чтобы быть теми, кто мы есть, и чувствовать то, что мы чувствуем. А усталость от жизни преодолевается только одним - новой жизнью.
«когда слишком долго идет дождь, тоска по радуге обостряется…»
«…а от Святого Духа оторвалось перо. Была - были - была…
Боже.
- Бог призывает прошлое назад, смотри не развороши его снова…
смотри не развороши его снова».