(no subject)
Сегодня с приятельницей ходили в Русский музей. Там стоя у величайшего и вошедшего в века полотна Айвазовского я поняла, что только ненормативно могу выразить всю глубину посетивших чувств.
Чувства были так сильны, что я растерялась от скудности своих словарных активов. Пришлось молчать и подпирать рукой подбородок. Не хотелось слышать в спину повелительные обороты бабульки-смотрительницы: "Девушка! Вы же в музее! Мало того, что в глазах сплошная нецензурщина, так вы еще и челюстью о паркет стучите. Людям мешаете".
Петербург на самом деле сейчас серее серого. Мокрее мокрого. Мокрая, облезлая мышь с замашками аристократки.
А я не могу так, я в этих тонах погибаю. Поэтому у меня опять подмена цветовых восприятий, подлог яркости, обман зрения. Не верьте картинкам, говорю вам. Натурально все выкрашено в один нескончаемый, долгий, протяжный, скрипучий грей. Он налип на сапоги, на витрины, на лица горожан, на реснички лошадей...
А где-то там через каких-нибудь 40-60 дней маячит наше законное солнышко. Уж кто-кто, а жители этого города знают цену ясному дню.
01.
02.
03
Чувства были так сильны, что я растерялась от скудности своих словарных активов. Пришлось молчать и подпирать рукой подбородок. Не хотелось слышать в спину повелительные обороты бабульки-смотрительницы: "Девушка! Вы же в музее! Мало того, что в глазах сплошная нецензурщина, так вы еще и челюстью о паркет стучите. Людям мешаете".
Петербург на самом деле сейчас серее серого. Мокрее мокрого. Мокрая, облезлая мышь с замашками аристократки.
А я не могу так, я в этих тонах погибаю. Поэтому у меня опять подмена цветовых восприятий, подлог яркости, обман зрения. Не верьте картинкам, говорю вам. Натурально все выкрашено в один нескончаемый, долгий, протяжный, скрипучий грей. Он налип на сапоги, на витрины, на лица горожан, на реснички лошадей...
А где-то там через каких-нибудь 40-60 дней маячит наше законное солнышко. Уж кто-кто, а жители этого города знают цену ясному дню.
01.
02.
03