«Мастер и Маргарита»: Как отражается в романе ваша жизнь?
Ирина Червова, Ежедневный познавательный журнал «ШколаЖизни.ру»Сразу могу представить себе, сколько же людей будет раздражено одной только темой моей статьи. «Надо же, взялась писать о творении Булгакова, как же, мы только ее рецензии и ждали!» - подумаете, возможно, вы.
Однако моя смелость питается именно многолетней любовью к этому произведению и подчинено желанию в тысячный раз порассуждать о феномене «Мастера и Маргариты».
Мысль моя состоит в следующем. В психологии существует понятие «проекции». Вы можете говорить и проводить аналогии между, в общем-то, очень простыми и одновременно весьма сложными вещами. Скажем, между чернильными пятнами - и внутренними психологическими процессами, происходящими в самой глубине человеческой души. Так и литературные произведения: человек может увидеть в них то, что действительно его волнует - возможно, так сильно и безнадежно, что он может в этом никому не признаваться. Так вот, «Мастер и Маргарита» - уникальное произведение, поскольку оно, помимо своей литературной ценности, может исполнять функцию «зеркала», пристально и беспристрастно глядящего в душу человека, служа своеобразным предметом для проекции внутреннего мира.
Когда я была совсем юна, мне было лет так 17 от роду, я впервые прочитала роман Михаила Афанасьевича и была убеждена, что он написан исключительно о любви. Я невнимательно читала диалоги Понтия Пилата и Иешуа, оставляя за собой право наслаждаться приключениями Воландовской компании и описаниями романтической связи Мастера с его возлюбленной.
Оборачиваясь назад, я полагаю, что это происходило от возрастного желания видеть во всем «флер» романтики, от убеждения, что именно любовь правит миром и является основным приоритетом для любого человека. Затем, став постарше, я опять перечитала роман, найдя в нем в основном идеи противопоставления «колючей», как проволока Гулага, эпохи Сталина и хрупких судеб своих сограждан. С одной стороны, власть и атрибутика, с другой стороны - человеческие страсти и сама жизнь с ее поворотами, «подарками» и потерями.
Второе мое прочтение совпало с гигантским по масштабу нашествием в СМИ разоблачающих историй о сталинском времени и его о репрессиях. Возможно, эти разоблачения, а возможно, и то, что я из романтической барышни превратилась в человека с вполне оформленным гражданским самосознанием, сыграло роль в именно таком новом восприятии содержания булгаковского романа.
Уже не так тревожили и томили полеты Марго на ее щетке, тоска Мастера и их вечное счастье в конце произведения. Забавы ради я с удовольствием перечитывала насмешки Коровьева и Бегемота над простодушием, скупостью и неверием в сверхестественное советских граждан, грустила над расставанием с ними, когда в самом конце произведения из всех шутов свиты Воланда каждый перевоплотился в свой настоящий образ.
Противопоставление дурацкого устройства жизни и жизни настоящей, хотя и незримой, поражали мое сознание. А понимание значение времени, того самого - опасного, мучительного для многих людей, - еще больше усиливали потрясающий эффект от прочитанного.
Мой «третий раз» совпал с проснувшейся тягой поиска смысла жизни в самом глубоком его понимании. Теософские суждения в диалогах, трактование библейских истин - все это отдается в моей душе, поскольку больше меня не волнует ни романтика, ни сарказм в отношении иной эпохи, ни описания торжеств, показывающих «лицо» хозяев той самой жизни - реальной ли, потусторонней ли…
Меня волнуют вопросы истины, сути самой жизни, настоящие ценности… Понтий Пилат - как будто случайная фигура - становится очень значимой для читателя, если он желает понять основу конфликта двух сторон. И даже добро и зло принимает не такие четко обрисованные границы и не слишком волнуют сознание… Лишь крохотная линия, проходящая через весь роман, показывает незначительным намеком, что есть вещи, которые неподвластны времени, не могут быть сразу определены сознанием и подчиниться так называемой линейной логике.
Ведь «рукописи не горят»? И это ведь сказано не только о романе Мастера… Это сказано об истине, которую нам при жизни не дано понять, но кто-то из читателей, возможно, поймет ее, когда снова возьмет в руки великий роман Булгакова.
Кто знает, что я приобрету для себя, когда стану читать роман в четвертый раз? В этом «зеркале» снова отразятся мои мысли, то, что всерьез волнует меня, и то, что мне нужно срочно решить для себя… Кто знает?