Этот русский грек знал, куда шел... / Выставки в Москве
Ещё музеи и выставки Москвы, в т.ч. живопись, в т.ч. ещё Третьяковка
Свет Архипа Куинджи
В Третьяковской галерее с большим успехом проходит выставка знаменитого художника
Народ терпеливо выстаивает очередь в снежной слякоти, и в мороз, и красивой прошлой осенью стоял - только бы увидеть чудо подлинного света на полотнах мариупольского обрусевшего грека, мастера света Куинджи. ©Ещё живопись РИ, в т.ч. ещё Куинджи, в т.ч. Выставка Куинджи в Третьяковке
Портрет художника Архипа Ивановича Куинджи, худ. Виктор Васнецов, 1869
Так было и в конце 1880 года, когда Архип Иванович выставил в Санкт-Петербурге всего одну картину - но какую! - «Лунная ночь на Днепре». Тогда выставку за две недели посетило около 13 тысяч зрителей - цифра огромная для того времени…Зрители не верили своим глазам. Самым простодушным из них казалось, что это не картина - это сама лунная ночь, показанная на выставке с помощью хитроумной системы отверстий в полотне, лампы, установленной сзади и прочей ерунды. Но это был новый подход к живописи, самостоятельно выработанный Архипом Куинджи, и новые краски.
Он долго шел к этому своему триумфу, причем часть пути в буквальном смысле слова, как говорят, шел пешком. Трудолюбивый юный грек, сирота, с детства работавший повсюду, где давали работу, - в пекарне, на стройке, в магазине, направился из Мариуполя, где родился в семье сапожника, в Крым. Родственникам юноши, у которых он жил после смерти родителей, немного странно было видеть, как он стремится хоть на клочке бумаги, хоть на заборе изобразить то, что жило и было вокруг; потом это превратится в настойчивое желание навсегда запечатлеть вечно уходящую натуру, ускользающий свет, цвета и звуки жизни. Ну что делать, если человеку это дано. Архип очень хотел учиться. Вот он и потопал по совету знающего человека в Феодосию, где, как ему сказали, работала художественная школа художника Ивана Айвазовского, который уж так хорошо рисовал море - ну прямо как живое!
Встретили румяного подростка в Феодосии вовсе не с распростертыми объятиями. Но он старался не обижаться. Знал бы тогда Иван Константинович, что у него в школе стремится поучиться человек, с которым через годы в Санкт-Петербурге он будет общаться на равных.
Главное, что делает большой талант, - он неустанно идет вперед и, едва почувствовав, что где-то может задержаться хоть ненадолго, подгоняет себя, как погонщик хлещет ленивого осла - только так можно покорить жизнь, и только так ее покоряют тогда и теперь люди, в которых кипит талант.
Страшно подумать, кого бы мы лишились, если бы молодой Куинджи так и остался работать ретушером негативов в фотоателье разных южнорусских городов! К тому же окружающие прочили ему «блестящее будущее» собственника подобного заведения. Но кипение таланта так и тащило его туда, где он мог бы совершенствоваться, - в столицу. Он будет жить и работать неровно - от успеха к затворничеству, от доверчивого дружелюбия - к отстаиванию своих принципов правды и честного отношения к творчеству. Самым ярким периодом станут для него 1870-е с началом восьмидесятых. Он и женится на своей любимой Вере Шаповаловой-Кетчерджи в эти годы, и учениками начнет обзаводиться, и прослывет новатором в живописи.
В Санкт-Петербурге, уже поучившись в Российской Академии художеств на художника, Куинджи взял себе за правило вникать в новости науки, тесно общаться с учеными, бывать у них на семинарах, дружить с ними. Особенно заинтриговали его исследования в области света и красочных пигментов, которые проводил русский физик, заслуженный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета Федор Фомич Петрушевский. Обоих интересовали теории солнечного света, цветовых контрастов и, напротив, «содружества» цветовых оттенков, восприятия человеческим глазом различных цветов спектра.
Но Куинджи, поначалу теоретик, еще до создания главного своего шедевра стал и практиком-экспериментатором света и цвета. Фурору, с которым прошла выставка его картины «Лунная ночь на Днепре», предшествовал успех его полотен, на которых изображены малороссийские утра, закаты, сумерки и ночи, ради создания которых Архипу Ивановичу пришлось однажды просто поверить своим глазам. Ведь как бывает: замечаешь, например, что белый снег под лучами рассветного солнца стал огненно-розовым - и не веришь этому: иллюзия! Или видишь воочию, что море из недавно бирюзового стало действительно Черным, - но отбрасываешь мысль об очевидном. Наблюдаешь, как серые степные дороги в полнолуние становятся ярко-белыми - и говоришь себе, что это только «кажется». Куинджи счел нормальным возвести оптическую иллюзию в ранг жизненного факта. Если иллюзия сама по себе так хороша, как эта стена, дорога или река, освещенные цельным лунным диском, то и она имеет право быть навсегда запечатленной в картине. Человек так видит!
В эти пейзажи с хатами, выбеленными одновременно и мелом, и голубыми лучами полной луны, художник, не забывавший родной Мариуполь, старался вставить трогательную деталь: хотя бы в одной хатке одно окошко он выписывал оранжевым цветом - значит там уже затеплили лучину, и большая семья собирается вечерять…
Зрителей малороссийских пейзажей Куинджи и тогда уже повергало в некоторое недоумение это зрелище резкого белого цвета в изображении вроде не таких уж белоснежных в ночной реальности хат. Но художника это не смущало. Он был уверен, что имеет право писать так, как видит.
Надо сказать, у него была опора. К этому времени как художники России, так и наиболее продвинутые отечественные любители живописи уже знали об импрессионизме - народившемся во Франции мощном течении в искусстве. Его название возникло из французского impression - впечатление. В грубо-буквальном переводе на русский язык «импрессионизм» оказался бы «впечатленчеством», а художники назывались бы «впечатленцами». Клод Моне писал свои многочисленные стога сена при различном освещении, а Альфред Сислей - свой туман в утреннем саду именно так, как они видели. В жизни эти аккуратные сооружения из сена и грядки среди деревьев, окутанных туманом, сами по себе были вполне банальны и только под рукой «впечатленных» смелых гениев превратились в необычные шедевры.
Вот и безудержный русский грек, наблюдая лунный свет-чудодей, позволил себе размышления в том же направлении. Но он при этом все-таки остался реалистом. Я бы сказала так: в творчестве Куинджи реализм и импрессионизм сошлись в одной точке под знаком истины.
Архип Куинджи. Лунная ночь на Днепре. 1880. Холст, масло. 105 × 146 см. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
И простые петербуржцы, и именитые живописцы пришли к выводу, что Архип Иванович выставил нечто сверхъестественное. «Лунная ночь на Днепре» покорила почти всех; были и критики. Но друг А.И. Куинджи, российский ученый-энциклопедист Дмитрий Иванович Менделеев, всемирно известный благодаря своему открытию периодического закона химических элементов, писал, одновременно и восторгаясь, и отмечая воспитательную ценность талантливой живописи: «…красоту ночи, лунного блеска на реке и воздушной синевы поняли в картине даже те, кто в действительности не приметил бы красот днепровской лунной ночи».
К моменту открытия той выставки картина уже давно была куплена за огромную сумму в пять тысяч рублей августейшим зрителем - членом императорской фамилии, молодым Великим князем Константином Константиновичем. Она произвела на него - между прочим, таинственного поэта К.Р. (Константина Романова) и весьма искушенного любителя искусств - такое необыкновенное впечатление, что он решил не расставаться с ней и взять с собой в морское путешествие.
И совершенно напрасно это сделал. Путешествие было не короткой развлекательной прогулкой, а морским походом в течение года на корабле «Герцог Эдинбургский». Великий князь был образованным морским офицером, у него были свои обязанности на судне. И хотя он привлек внимание европейцев к «Лунной ночи на Днепре» - продемонстрировал ее в течение десяти дней в Париже взыскательной французской публике - но, увы, длительное соприкосновение картины с агрессивным морским воздухом сделало свое черное, в буквальном смысле слова, дело: экспериментальные, в сущности, краски на полотне потемнели. Невольно в голову приходит мысль о том, что благодаря статье Менделеева, благодаря его точной, что так свойственно ученым, оценке цвета красочного слоя картины мы можем себе представить, как волшебно красиво та выглядела первоначально, по задумке автора: ученый, вспомним цитату, отметил «красоту …воздушной синевы». И это ведь чистая правда, не вымысел живописца. И над Днепром темнейшей ночью, и где-нибудь в степи на окраине казачьей станицы, когда звезды даже не поэту кажутся натуральными жемчужинами на черном бархате, сильный свет полнолуния создает вокруг Луны светло-синее сияние.
Предприимчивый и практичный Куинджи выполнил пять (!) авторских повторений «Лунной ночи на Днепре»: три побольше размером, два поменьше.
Первая и главная картина «Лунная ночь на Днепре» через несколько лет после Октябрьской революции стала собственностью Государственного Русского музея, авторское повторение «Ночь на Днепре» принадлежит Третьяковке; обе картины сейчас экспонируются на выставке, и вы можете хоть час стоять перед ними и сравнивать. Другие повторения находятся в крупных российских музеях. «С точки зрения композиционного и колористического решения, - пишет об этих картинах искусствовед Алина Ефимова, которую хочется поблагодарить за ее книжку о работе А.И. Куинджи в серии «История одного шедевра», - произведения не являются абсолютными копиями и отличаются на уровне нюансов».
Авторское повторение «Лунной ночи на Днепре» в Третьяковке
Собственнику великого полотна Великому князю Константину Константиновичу не понравилась тогда, в начале 1880-х годов, сама идея Куинджи писать авторские повторения - точно так же, как накануне отплытия «Герцога Эдинбургского» Архипу Ивановичу страшно не нравилось, что его любимица отправляется в опасное морское путешествие.
Художник и меценат оказались квиты. Хотя нет. Пожалуй, в историческом споре победил все же Куинджи с его южной энергией. Помимо авторских повторений, он, желая распространения произведений искусства среди народа, увлекся еще и созданием масляных олеографий с «Лунной ночи на Днепре», для чего написал некоммерческую копию картины. И это не было привычным для более поздних времен массовым тиражированием шедевров посредством типографской техники. Куинджи сам участвовал в изготовлении масляных олеографий в специальном заведении, точно так же, как по правилам непременно присутствует при ручной печати офорта автор первоосновы этого графического произведения, если сам его не изготавливает. Несмотря на довольно высокую цену, крупные олеографии имели огромный успех у публики, и все они разошлись.
Куинджи не был беден. Талант и высокое трудолюбие принесли ему достаток. Но он и жаден не был. Всю жизнь помогал нуждающимся, особенно студентам, даже отправлял их в зарубежные командировки на свои деньги.
Считается, что Архип Иванович был бесхитростным человеком, несмотря на его очевидные деловые качества. Но следует признать, что его гений состоял не только из художественных способностей, но и того особого качества, которое приводит талантливого человека к пониманию необходимости независимости. Иначе чем объяснить его отношения с передвижниками? По всей вероятности, он покинул Товарищество передвижных художественных выставок, в котором пробыл недолго, не только из-за конфликтов с товарищами, но потому что верил, что настоящему творцу противопоказан излишний коллективизм.
Куинджи знал, к чему шел, - шел неустанно, не разглашая тайны маршрута. После ухода из Товарищества он на много лет уединился, выезжая только на встречи с учениками. Именно тогда подружился с птицами. Ровно в полдень, когда бухал выстрел пушки в Петропавловской крепости, Архип Иванович выходил на крышу дома, и к нему тут же слетались, кажется, все птицы столицы и рассаживались у него на плечах и руках. Хозяин понимал, что путь к их маленьким сердечкам лежит через желудок, поэтому покупал для друзей хлеб и зерно, а также мясо, потому что хищные птицы к нему также залетали. И это происходило каждый день.
Когда пришло время, и художник показал оконченную работу, возможно, венец творчества, к которому шел годы, все поразились.
Всякому поклоннику творчества Архипа Куинджи известно, что у него трудно сыскать портреты, вообще изображения людей - так, неясные силуэты в ранних произведениях. И вдруг он продемонстрировал полотно, где появилась фигура - только не представителя людского племени, а Богочеловека. Зайдите на выставку в Лаврушинский переулок!
Картина «Христос в Гефсиманском саду» сегодня, как и тогда, в 1901-м, потрясает и величием Иисуса, и его бесконечным, вечным одиночеством: он - Свет (что успешно изобразил в своей манере живописец), а вокруг непроглядная тьма.
Прошло больше века с момента создания полотна, но каждый почитающий Христа поймет, что суть послания художника ничуть не изменилась. Может быть, только злой и злобной тьмы стало больше...
Архип Куинджи. Христос в Гефсиманском саду. 1901. Холст, масло. 107,5 × 143,5 см. Воронцовский дворец-музей, Алупка
Куинджи много ездил по Российской империи. Высоко ценил Крым и купил там большой участок земли, бывал в Малороссии, путешествовал по Северу (хорошо известны его валаамские работы), уже в зрелом возрасте посетил Кавказ, писал с натуры Эльбрус и горные ущелья, но более всего любил степь.
Особенно ту, что выходила к морю. Степь он любил не только за волны травостоя, не только за буйство благоуханного степного разнотравья с темно-фиолетовыми вертикалями шалфея и ярко-малиновым корявым чертополохом среди желтеющей к осени зелени - за простор любил. Экспозиция теперешней выставки в Инженерном корпусе Третьяковской галереи составлена так, что степные картины оказались рядом. Мне они представились коллекцией выразительных портретов прекрасных людей с высокими умными лбами - именно таково соотношение земли и неба на этих работах.
Куинджи обожал это соотношение, это превалирование небесного простора над грешной землей. Вот почему мне так не понравилось выражение «величественная пустота», кому бы оно ни принадлежало изначально, в какой-то из аннотаций на выставке, ведь и космический вакуум не вполне пуст: физики уверяют, что «даже в межзвёздном пространстве есть несколько атомов водорода на кубический сантиметр».
Архип Иванович Куинджи любил не пустоту, но пространство. Верх его картин, изображающих то степь, то море, то лунную ночь над великой рекой, обязательно заставляет задуматься о Космосе, о том бесконечном пространстве Вселенной, где даже расстояния измеряются единицей, похожей на обозначение времени, - световыми годами. И чудится восторженному зрителю: когда наступит на картинах безлунная ночь, когда умчатся с полотен Куинджи темно-синие грозовые тучи, когда отполыхает на них огненный закат - тогда и откроется перед наблюдателем не вмещающаяся в человеческий разум глубина космического пространства.
И сдается, что именно не видимый днем Космос писал на своих полотнах Архип Куинджи, только из чувства правдоподобия прикрывая его пеленой околоземных атмосферных явлений - облаков, закатов, туч, морского тумана и лунного сияния.
Луна, особенно в полнолуние, - это чудесное космическое зеркало нашей звезды по имени Солнце. Их, таких гигантских «зеркал», далеко не одно в Солнечной системе - это планеты, это их естественные спутники-луны. И все они, миллионолетиями всё отражая и отражая, беспечно и напрасно, солнечный свет, как будто сами по себе, ни для кого сияют, светят, освещают…
Просто на Юпитере нет своего Куинджи.
Архип Куинджи. Ай-Петри. Крым. 1890-е. Бумага на холсте, масло. 39 × 53 см. Государственный Русский Музей, Санкт-Петербург
P.S. А пустота - что пустота? Именно ее, абсолютную тупую пустоту, я увидела по телевизору в глазах незадачливого похитителя, укравшего вполне импрессионистскую вещь А.И. Куинджи - картину «Ай-Петри. Крым» с выставки в ГТГ. Разумеется, в связи с этим на выставку, которая работает с октября 2018 года по 17 февраля года нынешнего, придет еще больше народу: интерес подогрет криминальным происшествием. У вора, хоть он и не могуч интеллектом, есть вкус (или сообщники): синяя картина «Ай-Петри. Крым» красива и теоретически недешева...
Всего два личных зарубежных впечатления. Уже порядочное время назад я побывала в мадридском Музее королевы Софии. Там демонстрируется много произведений Сальвадора Дали, Жоана Миро, хранится суперзнаменитая картина Пабло Пикассо «Герника». Я вошла в зал и увидела знакомое с детства по репродукциям огромное кубистическое полотно. Его окружала широкая, гораздо шире самой картины, прямоугольная веревочная граница на столбиках. Веревка останавливала посетителей за несколько метров от полотна, а по торцам веревочного прямоугольника - и это главное - стояли два грозных видом испанских полицейских. И никого это не напрягало.
Другой случай произошел еще раньше, более 20 лет назад, в Вене, в Музее истории искусств. Я почему-то не была готова к тому, что именно здесь увижу картину Питера Брейгеля Старшего «Охотники на снегу». И вдруг - увидела. От неожиданности и от желания рассмотреть картину - она ведь очень маленькая! - я заступила за невидимую границу всего-то на один шаг; у нас, как известно, если не видит смотрительница, возле картин ходи - не хочу. Тут же раздался громкий звонок, и слева от меня мгновенно возникла громадная фигура охранника в привычной теперь для нас черной форме. Я извинилась, только и всего, - но именно эта моментальность появления верзилы, охраняющего музейные экспонаты, как охраняют видных политиков, заставила проникнуться серьезным уважением к австрийцам.
Может, пора и у нас завести такие жесткие порядки, уважаемое Министерство культуры Российской Федерации? Не только чипы на все картины налепить, но и реальную охрану на дежурство поставить?
Татьяна Корсакова
специально для «Столетия», 6 февраля 2018
Свет Архипа Куинджи
В Третьяковской галерее с большим успехом проходит выставка знаменитого художника
Народ терпеливо выстаивает очередь в снежной слякоти, и в мороз, и красивой прошлой осенью стоял - только бы увидеть чудо подлинного света на полотнах мариупольского обрусевшего грека, мастера света Куинджи. ©Ещё живопись РИ, в т.ч. ещё Куинджи, в т.ч. Выставка Куинджи в Третьяковке
Портрет художника Архипа Ивановича Куинджи, худ. Виктор Васнецов, 1869
Так было и в конце 1880 года, когда Архип Иванович выставил в Санкт-Петербурге всего одну картину - но какую! - «Лунная ночь на Днепре». Тогда выставку за две недели посетило около 13 тысяч зрителей - цифра огромная для того времени…Зрители не верили своим глазам. Самым простодушным из них казалось, что это не картина - это сама лунная ночь, показанная на выставке с помощью хитроумной системы отверстий в полотне, лампы, установленной сзади и прочей ерунды. Но это был новый подход к живописи, самостоятельно выработанный Архипом Куинджи, и новые краски.
Он долго шел к этому своему триумфу, причем часть пути в буквальном смысле слова, как говорят, шел пешком. Трудолюбивый юный грек, сирота, с детства работавший повсюду, где давали работу, - в пекарне, на стройке, в магазине, направился из Мариуполя, где родился в семье сапожника, в Крым. Родственникам юноши, у которых он жил после смерти родителей, немного странно было видеть, как он стремится хоть на клочке бумаги, хоть на заборе изобразить то, что жило и было вокруг; потом это превратится в настойчивое желание навсегда запечатлеть вечно уходящую натуру, ускользающий свет, цвета и звуки жизни. Ну что делать, если человеку это дано. Архип очень хотел учиться. Вот он и потопал по совету знающего человека в Феодосию, где, как ему сказали, работала художественная школа художника Ивана Айвазовского, который уж так хорошо рисовал море - ну прямо как живое!
Встретили румяного подростка в Феодосии вовсе не с распростертыми объятиями. Но он старался не обижаться. Знал бы тогда Иван Константинович, что у него в школе стремится поучиться человек, с которым через годы в Санкт-Петербурге он будет общаться на равных.
Главное, что делает большой талант, - он неустанно идет вперед и, едва почувствовав, что где-то может задержаться хоть ненадолго, подгоняет себя, как погонщик хлещет ленивого осла - только так можно покорить жизнь, и только так ее покоряют тогда и теперь люди, в которых кипит талант.
Страшно подумать, кого бы мы лишились, если бы молодой Куинджи так и остался работать ретушером негативов в фотоателье разных южнорусских городов! К тому же окружающие прочили ему «блестящее будущее» собственника подобного заведения. Но кипение таланта так и тащило его туда, где он мог бы совершенствоваться, - в столицу. Он будет жить и работать неровно - от успеха к затворничеству, от доверчивого дружелюбия - к отстаиванию своих принципов правды и честного отношения к творчеству. Самым ярким периодом станут для него 1870-е с началом восьмидесятых. Он и женится на своей любимой Вере Шаповаловой-Кетчерджи в эти годы, и учениками начнет обзаводиться, и прослывет новатором в живописи.
В Санкт-Петербурге, уже поучившись в Российской Академии художеств на художника, Куинджи взял себе за правило вникать в новости науки, тесно общаться с учеными, бывать у них на семинарах, дружить с ними. Особенно заинтриговали его исследования в области света и красочных пигментов, которые проводил русский физик, заслуженный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета Федор Фомич Петрушевский. Обоих интересовали теории солнечного света, цветовых контрастов и, напротив, «содружества» цветовых оттенков, восприятия человеческим глазом различных цветов спектра.
Но Куинджи, поначалу теоретик, еще до создания главного своего шедевра стал и практиком-экспериментатором света и цвета. Фурору, с которым прошла выставка его картины «Лунная ночь на Днепре», предшествовал успех его полотен, на которых изображены малороссийские утра, закаты, сумерки и ночи, ради создания которых Архипу Ивановичу пришлось однажды просто поверить своим глазам. Ведь как бывает: замечаешь, например, что белый снег под лучами рассветного солнца стал огненно-розовым - и не веришь этому: иллюзия! Или видишь воочию, что море из недавно бирюзового стало действительно Черным, - но отбрасываешь мысль об очевидном. Наблюдаешь, как серые степные дороги в полнолуние становятся ярко-белыми - и говоришь себе, что это только «кажется». Куинджи счел нормальным возвести оптическую иллюзию в ранг жизненного факта. Если иллюзия сама по себе так хороша, как эта стена, дорога или река, освещенные цельным лунным диском, то и она имеет право быть навсегда запечатленной в картине. Человек так видит!
В эти пейзажи с хатами, выбеленными одновременно и мелом, и голубыми лучами полной луны, художник, не забывавший родной Мариуполь, старался вставить трогательную деталь: хотя бы в одной хатке одно окошко он выписывал оранжевым цветом - значит там уже затеплили лучину, и большая семья собирается вечерять…
Зрителей малороссийских пейзажей Куинджи и тогда уже повергало в некоторое недоумение это зрелище резкого белого цвета в изображении вроде не таких уж белоснежных в ночной реальности хат. Но художника это не смущало. Он был уверен, что имеет право писать так, как видит.
Надо сказать, у него была опора. К этому времени как художники России, так и наиболее продвинутые отечественные любители живописи уже знали об импрессионизме - народившемся во Франции мощном течении в искусстве. Его название возникло из французского impression - впечатление. В грубо-буквальном переводе на русский язык «импрессионизм» оказался бы «впечатленчеством», а художники назывались бы «впечатленцами». Клод Моне писал свои многочисленные стога сена при различном освещении, а Альфред Сислей - свой туман в утреннем саду именно так, как они видели. В жизни эти аккуратные сооружения из сена и грядки среди деревьев, окутанных туманом, сами по себе были вполне банальны и только под рукой «впечатленных» смелых гениев превратились в необычные шедевры.
Вот и безудержный русский грек, наблюдая лунный свет-чудодей, позволил себе размышления в том же направлении. Но он при этом все-таки остался реалистом. Я бы сказала так: в творчестве Куинджи реализм и импрессионизм сошлись в одной точке под знаком истины.
Архип Куинджи. Лунная ночь на Днепре. 1880. Холст, масло. 105 × 146 см. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
И простые петербуржцы, и именитые живописцы пришли к выводу, что Архип Иванович выставил нечто сверхъестественное. «Лунная ночь на Днепре» покорила почти всех; были и критики. Но друг А.И. Куинджи, российский ученый-энциклопедист Дмитрий Иванович Менделеев, всемирно известный благодаря своему открытию периодического закона химических элементов, писал, одновременно и восторгаясь, и отмечая воспитательную ценность талантливой живописи: «…красоту ночи, лунного блеска на реке и воздушной синевы поняли в картине даже те, кто в действительности не приметил бы красот днепровской лунной ночи».
К моменту открытия той выставки картина уже давно была куплена за огромную сумму в пять тысяч рублей августейшим зрителем - членом императорской фамилии, молодым Великим князем Константином Константиновичем. Она произвела на него - между прочим, таинственного поэта К.Р. (Константина Романова) и весьма искушенного любителя искусств - такое необыкновенное впечатление, что он решил не расставаться с ней и взять с собой в морское путешествие.
И совершенно напрасно это сделал. Путешествие было не короткой развлекательной прогулкой, а морским походом в течение года на корабле «Герцог Эдинбургский». Великий князь был образованным морским офицером, у него были свои обязанности на судне. И хотя он привлек внимание европейцев к «Лунной ночи на Днепре» - продемонстрировал ее в течение десяти дней в Париже взыскательной французской публике - но, увы, длительное соприкосновение картины с агрессивным морским воздухом сделало свое черное, в буквальном смысле слова, дело: экспериментальные, в сущности, краски на полотне потемнели. Невольно в голову приходит мысль о том, что благодаря статье Менделеева, благодаря его точной, что так свойственно ученым, оценке цвета красочного слоя картины мы можем себе представить, как волшебно красиво та выглядела первоначально, по задумке автора: ученый, вспомним цитату, отметил «красоту …воздушной синевы». И это ведь чистая правда, не вымысел живописца. И над Днепром темнейшей ночью, и где-нибудь в степи на окраине казачьей станицы, когда звезды даже не поэту кажутся натуральными жемчужинами на черном бархате, сильный свет полнолуния создает вокруг Луны светло-синее сияние.
Предприимчивый и практичный Куинджи выполнил пять (!) авторских повторений «Лунной ночи на Днепре»: три побольше размером, два поменьше.
Первая и главная картина «Лунная ночь на Днепре» через несколько лет после Октябрьской революции стала собственностью Государственного Русского музея, авторское повторение «Ночь на Днепре» принадлежит Третьяковке; обе картины сейчас экспонируются на выставке, и вы можете хоть час стоять перед ними и сравнивать. Другие повторения находятся в крупных российских музеях. «С точки зрения композиционного и колористического решения, - пишет об этих картинах искусствовед Алина Ефимова, которую хочется поблагодарить за ее книжку о работе А.И. Куинджи в серии «История одного шедевра», - произведения не являются абсолютными копиями и отличаются на уровне нюансов».
Авторское повторение «Лунной ночи на Днепре» в Третьяковке
Собственнику великого полотна Великому князю Константину Константиновичу не понравилась тогда, в начале 1880-х годов, сама идея Куинджи писать авторские повторения - точно так же, как накануне отплытия «Герцога Эдинбургского» Архипу Ивановичу страшно не нравилось, что его любимица отправляется в опасное морское путешествие.
Художник и меценат оказались квиты. Хотя нет. Пожалуй, в историческом споре победил все же Куинджи с его южной энергией. Помимо авторских повторений, он, желая распространения произведений искусства среди народа, увлекся еще и созданием масляных олеографий с «Лунной ночи на Днепре», для чего написал некоммерческую копию картины. И это не было привычным для более поздних времен массовым тиражированием шедевров посредством типографской техники. Куинджи сам участвовал в изготовлении масляных олеографий в специальном заведении, точно так же, как по правилам непременно присутствует при ручной печати офорта автор первоосновы этого графического произведения, если сам его не изготавливает. Несмотря на довольно высокую цену, крупные олеографии имели огромный успех у публики, и все они разошлись.
Куинджи не был беден. Талант и высокое трудолюбие принесли ему достаток. Но он и жаден не был. Всю жизнь помогал нуждающимся, особенно студентам, даже отправлял их в зарубежные командировки на свои деньги.
Считается, что Архип Иванович был бесхитростным человеком, несмотря на его очевидные деловые качества. Но следует признать, что его гений состоял не только из художественных способностей, но и того особого качества, которое приводит талантливого человека к пониманию необходимости независимости. Иначе чем объяснить его отношения с передвижниками? По всей вероятности, он покинул Товарищество передвижных художественных выставок, в котором пробыл недолго, не только из-за конфликтов с товарищами, но потому что верил, что настоящему творцу противопоказан излишний коллективизм.
Куинджи знал, к чему шел, - шел неустанно, не разглашая тайны маршрута. После ухода из Товарищества он на много лет уединился, выезжая только на встречи с учениками. Именно тогда подружился с птицами. Ровно в полдень, когда бухал выстрел пушки в Петропавловской крепости, Архип Иванович выходил на крышу дома, и к нему тут же слетались, кажется, все птицы столицы и рассаживались у него на плечах и руках. Хозяин понимал, что путь к их маленьким сердечкам лежит через желудок, поэтому покупал для друзей хлеб и зерно, а также мясо, потому что хищные птицы к нему также залетали. И это происходило каждый день.
Когда пришло время, и художник показал оконченную работу, возможно, венец творчества, к которому шел годы, все поразились.
Всякому поклоннику творчества Архипа Куинджи известно, что у него трудно сыскать портреты, вообще изображения людей - так, неясные силуэты в ранних произведениях. И вдруг он продемонстрировал полотно, где появилась фигура - только не представителя людского племени, а Богочеловека. Зайдите на выставку в Лаврушинский переулок!
Картина «Христос в Гефсиманском саду» сегодня, как и тогда, в 1901-м, потрясает и величием Иисуса, и его бесконечным, вечным одиночеством: он - Свет (что успешно изобразил в своей манере живописец), а вокруг непроглядная тьма.
Прошло больше века с момента создания полотна, но каждый почитающий Христа поймет, что суть послания художника ничуть не изменилась. Может быть, только злой и злобной тьмы стало больше...
Архип Куинджи. Христос в Гефсиманском саду. 1901. Холст, масло. 107,5 × 143,5 см. Воронцовский дворец-музей, Алупка
Куинджи много ездил по Российской империи. Высоко ценил Крым и купил там большой участок земли, бывал в Малороссии, путешествовал по Северу (хорошо известны его валаамские работы), уже в зрелом возрасте посетил Кавказ, писал с натуры Эльбрус и горные ущелья, но более всего любил степь.
Особенно ту, что выходила к морю. Степь он любил не только за волны травостоя, не только за буйство благоуханного степного разнотравья с темно-фиолетовыми вертикалями шалфея и ярко-малиновым корявым чертополохом среди желтеющей к осени зелени - за простор любил. Экспозиция теперешней выставки в Инженерном корпусе Третьяковской галереи составлена так, что степные картины оказались рядом. Мне они представились коллекцией выразительных портретов прекрасных людей с высокими умными лбами - именно таково соотношение земли и неба на этих работах.
Куинджи обожал это соотношение, это превалирование небесного простора над грешной землей. Вот почему мне так не понравилось выражение «величественная пустота», кому бы оно ни принадлежало изначально, в какой-то из аннотаций на выставке, ведь и космический вакуум не вполне пуст: физики уверяют, что «даже в межзвёздном пространстве есть несколько атомов водорода на кубический сантиметр».
Архип Иванович Куинджи любил не пустоту, но пространство. Верх его картин, изображающих то степь, то море, то лунную ночь над великой рекой, обязательно заставляет задуматься о Космосе, о том бесконечном пространстве Вселенной, где даже расстояния измеряются единицей, похожей на обозначение времени, - световыми годами. И чудится восторженному зрителю: когда наступит на картинах безлунная ночь, когда умчатся с полотен Куинджи темно-синие грозовые тучи, когда отполыхает на них огненный закат - тогда и откроется перед наблюдателем не вмещающаяся в человеческий разум глубина космического пространства.
И сдается, что именно не видимый днем Космос писал на своих полотнах Архип Куинджи, только из чувства правдоподобия прикрывая его пеленой околоземных атмосферных явлений - облаков, закатов, туч, морского тумана и лунного сияния.
Луна, особенно в полнолуние, - это чудесное космическое зеркало нашей звезды по имени Солнце. Их, таких гигантских «зеркал», далеко не одно в Солнечной системе - это планеты, это их естественные спутники-луны. И все они, миллионолетиями всё отражая и отражая, беспечно и напрасно, солнечный свет, как будто сами по себе, ни для кого сияют, светят, освещают…
Просто на Юпитере нет своего Куинджи.
Архип Куинджи. Ай-Петри. Крым. 1890-е. Бумага на холсте, масло. 39 × 53 см. Государственный Русский Музей, Санкт-Петербург
P.S. А пустота - что пустота? Именно ее, абсолютную тупую пустоту, я увидела по телевизору в глазах незадачливого похитителя, укравшего вполне импрессионистскую вещь А.И. Куинджи - картину «Ай-Петри. Крым» с выставки в ГТГ. Разумеется, в связи с этим на выставку, которая работает с октября 2018 года по 17 февраля года нынешнего, придет еще больше народу: интерес подогрет криминальным происшествием. У вора, хоть он и не могуч интеллектом, есть вкус (или сообщники): синяя картина «Ай-Петри. Крым» красива и теоретически недешева...
Всего два личных зарубежных впечатления. Уже порядочное время назад я побывала в мадридском Музее королевы Софии. Там демонстрируется много произведений Сальвадора Дали, Жоана Миро, хранится суперзнаменитая картина Пабло Пикассо «Герника». Я вошла в зал и увидела знакомое с детства по репродукциям огромное кубистическое полотно. Его окружала широкая, гораздо шире самой картины, прямоугольная веревочная граница на столбиках. Веревка останавливала посетителей за несколько метров от полотна, а по торцам веревочного прямоугольника - и это главное - стояли два грозных видом испанских полицейских. И никого это не напрягало.
Другой случай произошел еще раньше, более 20 лет назад, в Вене, в Музее истории искусств. Я почему-то не была готова к тому, что именно здесь увижу картину Питера Брейгеля Старшего «Охотники на снегу». И вдруг - увидела. От неожиданности и от желания рассмотреть картину - она ведь очень маленькая! - я заступила за невидимую границу всего-то на один шаг; у нас, как известно, если не видит смотрительница, возле картин ходи - не хочу. Тут же раздался громкий звонок, и слева от меня мгновенно возникла громадная фигура охранника в привычной теперь для нас черной форме. Я извинилась, только и всего, - но именно эта моментальность появления верзилы, охраняющего музейные экспонаты, как охраняют видных политиков, заставила проникнуться серьезным уважением к австрийцам.
Может, пора и у нас завести такие жесткие порядки, уважаемое Министерство культуры Российской Федерации? Не только чипы на все картины налепить, но и реальную охрану на дежурство поставить?
Татьяна Корсакова
специально для «Столетия», 6 февраля 2018