Эх, будь я царем! или Как писатель государя наставлял / Любые дни в России, например, 1917-й...
Еще революции в РИ ХХ века и литература РИ ХХ века
Аркадий Аверченко. Мой разговор с Николаем Романовым* (Из воспоминаний)
Имперская пресса. «Сатирикон», 17 марта 1917 / Без вымысла / «1917. Свободная история» - это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы
- Однажды в начале мая 1910 года (числа точно не помню) я был приглашен по телефону приехать в Царское Село. ©Еще СМИ РИ
Аркадий Аверченко
Звонил адъютант бывшего царя, граф Чубатов:
- Государь очень хочет познакомиться с вами; приезжайте завтра утром запросто. Форма одежды - жакет.
На другой день ровно в 12 часов утра я встретился с царем на усыпанной гравием дорожке сада, примыкающего к Царскосельскому дворцу.
- Вот вы какой! - приветствовал меня Николай. - Я думал, вы старше.
- Это и для меня удивительно, ваше величество, - возразил я, - как я еще не превратился в дряхлого старика? При ваших дурацких порядках человек в 20 лет может колесом согнуться!
- А что? - насторожился царь, бросая на меня недоумевающий взгляд исподлобья.
- Цензура душит. Прямо сил нет.
- Неужели? Я об этом и не знал, - мягко заметил Николай (вообще, в обиходе он был чрезвычайно мягок и вежлив).
- Ну, как же. Прямо дышать нельзя.
Почему-то этот разговор был ему не совсем приятен. Но он не показал виду и деликатно перевел разговор на другое:
- Читал ваши сочинения. Мне нравится. Много есть смешного.
Я тоже читал его произведения: манифесты, рескрипты и прочее. Но мне они не нравились, хотя в них было еще больше смешного, чем в моих рассказах.
Конечно, я не сказал этого вслух, но про себя подумал: «А что если поговорить с ним о делах российских совершенно откровенно, по душам, без утайки, называя вещи своими именами, критикуя все плохое и без уверток освещая все недостатки?».
Правда, для беседы с царем это была не совсем удобная тема, и от нее за версту несло бестактностью, но я подумал: «Мы здесь только вдвоем, нас никто посторонний не слышит, а если бы даже что-нибудь вышло, то я могу от всего отпереться. Знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю, а с царем беседовал только о жаркой погоде и разведении шампиньонов».
Поди-ка потом докажи, что нет.
- Ваше величество, - воскликнул я в приливе какого-то неукротимого, неожиданно нахлынувшего экстаза. - Позвольте мне поговорить с вами откровенно!
- Сделайте одолжение, - спокойно сказал Николай, протягивая мне портсигар. - Вот скамеечка - присядем. Ну-с?
- Ваше величество! Конечно, не мое дело вмешиваться, но я должен сказать: с правительством у вас что-то неладное!
Он слегка поднял одну бровь и характерным, одному ему присущим движением потянул книзу ус:
- А что?
- Да как же! Неужели вы сами не видите, ваше величество?! Разве это министры? Дурак на дураке, жулик на жулике!
Он снисходительно улыбнулся в ус.
- Вы еще очень молоды, Аркадий Тимофеевич, чтобы судить их. Уверяю вас, это все достойные люди.
- Ну, полноте - достойные! Вся Россия стоном стонет от этих достойных людей. Думу они совершено игнорируют, продовольствие расстраивается, армия воюет почти голыми руками, внутри страны все завалено - народ ропщет - неужели вы это не знаете?
- Нет! - резко, почти грубо воскликнул он.
- Так знайте, - разгорячился и я в свою очередь. - Должны же вы знать об этом! Не забывайте, что вас называют Помазанником. Не зря же вас мазали, прости Господи!
- Конечно, не зря, - пожал он плечами. - Григорий Ефимович говорит, что на мне почиет благодать Божия.
- Свинья он, ваш Григорий Ефимович, - отрывисто сказал я. - Послушайте, дорогой мой, ну, допустимо ли это? Возьмите того же «Григория Ефимовича», как вы его называете. Ведь вы все-таки царь и Александра Федоровна царица - ну, допустимо ли, чтобы вы оба сделались посмешищем всей Европы и Америки? Ну, можно ли допускать, чтобы это грязное животное с наружностью банщика и ухватками конокрада бродило по вашим дворцам, заходя во все спальни, с видом своего человека?! Вы меня простите, Николай Александрович, я, может быть, говорю резче, чем нужно, но… Неужели вы сами не чувствуете всего этого?! Ведь вы человек неглупый, я знаю, и если бы ваши подхалимы-советники…
- Да Григория я, пожалуй, прогоню, - задумчиво сказал царь, гася сапогом докуренную папиросу.
- Мало! Ваше величество, этого мало. Нужно подумать не только о себе, но и о великой России!
Он опустил голову и прошептал:
- А что же я могу еще сделать? Кажется, все делаю.
Я сказал отрывисто и жестко:
- Дайте ответственное министерство.
- Но ведь тогда мой авторитет как Помазанника Божия будет поколеблен…
- А какой вам дурак это сказал? Наоборот, возрастет. Вы сразу сделаетесь популярным государем. Ах, ваше величество! Если бы вы знали, как легко государю сделаться популярным! Мне, честному человеку, нужно десяток лет употребить на то, чего вы можете достичь в один день. Народ добр, кроток и незлопамятен. Дайте ответственное министерство, исполните свой же манифест 17 октября (ведь обещали же) - да ведь вас на руках носить будут! Вот теперь вы без многочисленной охраны нос на улицу боитесь высунуть, а тогда - гуляйте себе пешком по Невскому от 2 до 4 по солнечной стороне, и вы увидите, какой восторг будет вас сопровождать. Трудно вам дать, что нужно? Эх, будь я царем!
- Так вы думаете: дать ответственное министерство? - спросил царь, наморщив сосредоточенно рыжеватые брови.
- Чего тут думать! Я не индюк. Это без думанья ясно, как палец.
- Ну… попробуем. Так и быть послушаю вас, а там будет видно…
Он взял меня под руку и повел во дворец.
Через 10 минут указ о назначении ответственного перед Думой и народом министерства был нами составлен и проредактирован.
Николай позвонил:
- Отправить для распубликования!
P.S. Все это было бы, если бы царь захотел со мной разговаривать и послушался меня в свое время.
А так как он разговаривать со мной не хотел, преклоняя вместо этого ухо к устам холопов, льстецов и лизоблюдов, то вот оно все так и вышло.
Пусть пеняет сам на себя.
_______
* Эта фантазия имеет и действительную подоплёку. Николай II как-то (кажется, ещё до войны) приглашал Аверченко в Царское Село. Конечно, не для того, чтобы выслушивать советы по управлению государством - просто хотел с женой и детьми послушать его рассказы в авторском исполнении. В то время главный редактор "Сатирикона" ещё не высмеивал монархию и тяготел к бытовым зарисовкам. Но от приглашения отказался, сославшись на болезнь.
В тот год, когда он вместе с остатками врангелевской армии навсегда покинул Россию, ему исполнилось 39. Способнейший сатирик умирающей Российской империи, Аркадий Аверченко был столь известен, что - в отличие от большинства российской эмиграции - без труда устроился за рубежом (но через пять лет умер от болезни сердца).
Сын небогатого севастопольского купца, Аверченко - из тех, кого именуют интеллигенцией. Всю жизнь он был "пролетарием умственного труда", хотя и весьма далёким от пролетария по уровню жизни. Ценитель ресторанных деликатесов. В сборнике "Дюжина ножей в спину революции" (опубликован в эмиграции) с тоской, как самое светлое время, вспоминал дни Манифеста 17 октября.
© «Проект 1917», 17 марта 2017
Аркадий Аверченко. Мой разговор с Николаем Романовым* (Из воспоминаний)
Имперская пресса. «Сатирикон», 17 марта 1917 / Без вымысла / «1917. Свободная история» - это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы
- Однажды в начале мая 1910 года (числа точно не помню) я был приглашен по телефону приехать в Царское Село. ©Еще СМИ РИ
Аркадий Аверченко
Звонил адъютант бывшего царя, граф Чубатов:
- Государь очень хочет познакомиться с вами; приезжайте завтра утром запросто. Форма одежды - жакет.
На другой день ровно в 12 часов утра я встретился с царем на усыпанной гравием дорожке сада, примыкающего к Царскосельскому дворцу.
- Вот вы какой! - приветствовал меня Николай. - Я думал, вы старше.
- Это и для меня удивительно, ваше величество, - возразил я, - как я еще не превратился в дряхлого старика? При ваших дурацких порядках человек в 20 лет может колесом согнуться!
- А что? - насторожился царь, бросая на меня недоумевающий взгляд исподлобья.
- Цензура душит. Прямо сил нет.
- Неужели? Я об этом и не знал, - мягко заметил Николай (вообще, в обиходе он был чрезвычайно мягок и вежлив).
- Ну, как же. Прямо дышать нельзя.
Почему-то этот разговор был ему не совсем приятен. Но он не показал виду и деликатно перевел разговор на другое:
- Читал ваши сочинения. Мне нравится. Много есть смешного.
Я тоже читал его произведения: манифесты, рескрипты и прочее. Но мне они не нравились, хотя в них было еще больше смешного, чем в моих рассказах.
Конечно, я не сказал этого вслух, но про себя подумал: «А что если поговорить с ним о делах российских совершенно откровенно, по душам, без утайки, называя вещи своими именами, критикуя все плохое и без уверток освещая все недостатки?».
Правда, для беседы с царем это была не совсем удобная тема, и от нее за версту несло бестактностью, но я подумал: «Мы здесь только вдвоем, нас никто посторонний не слышит, а если бы даже что-нибудь вышло, то я могу от всего отпереться. Знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю, а с царем беседовал только о жаркой погоде и разведении шампиньонов».
Поди-ка потом докажи, что нет.
- Ваше величество, - воскликнул я в приливе какого-то неукротимого, неожиданно нахлынувшего экстаза. - Позвольте мне поговорить с вами откровенно!
- Сделайте одолжение, - спокойно сказал Николай, протягивая мне портсигар. - Вот скамеечка - присядем. Ну-с?
- Ваше величество! Конечно, не мое дело вмешиваться, но я должен сказать: с правительством у вас что-то неладное!
Он слегка поднял одну бровь и характерным, одному ему присущим движением потянул книзу ус:
- А что?
- Да как же! Неужели вы сами не видите, ваше величество?! Разве это министры? Дурак на дураке, жулик на жулике!
Он снисходительно улыбнулся в ус.
- Вы еще очень молоды, Аркадий Тимофеевич, чтобы судить их. Уверяю вас, это все достойные люди.
- Ну, полноте - достойные! Вся Россия стоном стонет от этих достойных людей. Думу они совершено игнорируют, продовольствие расстраивается, армия воюет почти голыми руками, внутри страны все завалено - народ ропщет - неужели вы это не знаете?
- Нет! - резко, почти грубо воскликнул он.
- Так знайте, - разгорячился и я в свою очередь. - Должны же вы знать об этом! Не забывайте, что вас называют Помазанником. Не зря же вас мазали, прости Господи!
- Конечно, не зря, - пожал он плечами. - Григорий Ефимович говорит, что на мне почиет благодать Божия.
- Свинья он, ваш Григорий Ефимович, - отрывисто сказал я. - Послушайте, дорогой мой, ну, допустимо ли это? Возьмите того же «Григория Ефимовича», как вы его называете. Ведь вы все-таки царь и Александра Федоровна царица - ну, допустимо ли, чтобы вы оба сделались посмешищем всей Европы и Америки? Ну, можно ли допускать, чтобы это грязное животное с наружностью банщика и ухватками конокрада бродило по вашим дворцам, заходя во все спальни, с видом своего человека?! Вы меня простите, Николай Александрович, я, может быть, говорю резче, чем нужно, но… Неужели вы сами не чувствуете всего этого?! Ведь вы человек неглупый, я знаю, и если бы ваши подхалимы-советники…
- Да Григория я, пожалуй, прогоню, - задумчиво сказал царь, гася сапогом докуренную папиросу.
- Мало! Ваше величество, этого мало. Нужно подумать не только о себе, но и о великой России!
Он опустил голову и прошептал:
- А что же я могу еще сделать? Кажется, все делаю.
Я сказал отрывисто и жестко:
- Дайте ответственное министерство.
- Но ведь тогда мой авторитет как Помазанника Божия будет поколеблен…
- А какой вам дурак это сказал? Наоборот, возрастет. Вы сразу сделаетесь популярным государем. Ах, ваше величество! Если бы вы знали, как легко государю сделаться популярным! Мне, честному человеку, нужно десяток лет употребить на то, чего вы можете достичь в один день. Народ добр, кроток и незлопамятен. Дайте ответственное министерство, исполните свой же манифест 17 октября (ведь обещали же) - да ведь вас на руках носить будут! Вот теперь вы без многочисленной охраны нос на улицу боитесь высунуть, а тогда - гуляйте себе пешком по Невскому от 2 до 4 по солнечной стороне, и вы увидите, какой восторг будет вас сопровождать. Трудно вам дать, что нужно? Эх, будь я царем!
- Так вы думаете: дать ответственное министерство? - спросил царь, наморщив сосредоточенно рыжеватые брови.
- Чего тут думать! Я не индюк. Это без думанья ясно, как палец.
- Ну… попробуем. Так и быть послушаю вас, а там будет видно…
Он взял меня под руку и повел во дворец.
Через 10 минут указ о назначении ответственного перед Думой и народом министерства был нами составлен и проредактирован.
Николай позвонил:
- Отправить для распубликования!
P.S. Все это было бы, если бы царь захотел со мной разговаривать и послушался меня в свое время.
А так как он разговаривать со мной не хотел, преклоняя вместо этого ухо к устам холопов, льстецов и лизоблюдов, то вот оно все так и вышло.
Пусть пеняет сам на себя.
_______
* Эта фантазия имеет и действительную подоплёку. Николай II как-то (кажется, ещё до войны) приглашал Аверченко в Царское Село. Конечно, не для того, чтобы выслушивать советы по управлению государством - просто хотел с женой и детьми послушать его рассказы в авторском исполнении. В то время главный редактор "Сатирикона" ещё не высмеивал монархию и тяготел к бытовым зарисовкам. Но от приглашения отказался, сославшись на болезнь.
В тот год, когда он вместе с остатками врангелевской армии навсегда покинул Россию, ему исполнилось 39. Способнейший сатирик умирающей Российской империи, Аркадий Аверченко был столь известен, что - в отличие от большинства российской эмиграции - без труда устроился за рубежом (но через пять лет умер от болезни сердца).
Сын небогатого севастопольского купца, Аверченко - из тех, кого именуют интеллигенцией. Всю жизнь он был "пролетарием умственного труда", хотя и весьма далёким от пролетария по уровню жизни. Ценитель ресторанных деликатесов. В сборнике "Дюжина ножей в спину революции" (опубликован в эмиграции) с тоской, как самое светлое время, вспоминал дни Манифеста 17 октября.
© «Проект 1917», 17 марта 2017