Он скончался так тихо... / СМИ февраля 1917-го на смерть Пушкина
Ещё о Пушкине, в т.ч. о смерти Пушкина, а также о В. Дале
80 лет со дня смерти Пушкина / «Рампа и жизнь», 10 февраля 1917
«Рампа и жизнь» - еженедельный иллюстрированный театральный журнал, издававшийся в Москве с апреля 1909 года по октябрь 1918 года
Проект «1917. Свободная история» - это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы. ©Еще СМИ РИ
___
- Ударило два часа пополудни, и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. По временам мысли его туманились, и он начинал бредить. Взяв руку Даля, он сжимал ее и говорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше… выше, пойдем». Опамятовавшись, он замечал: «Мне было пригрезилось, что я лезу вон по тем книгам и полкам; высоко и голова закружилась…». Раза два он переставал узнавать Даля и спрашивал: «Кто это?».
Вдруг ему захотелось моченой морошки. Когда ее принесли, он совершенно внятно сказал: «Позовите жену, пускай она меня покормит». Пришла Наталья Николаевна, опустилась на колени у изголовья, поднесла мужу ложечку-другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его. Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ничего, ничего, слава Богу, все хорошо, поди…». Глотая морошку, он приговаривал: «Ах, как это хорошо!».
Потом Даль, по просьбе Пушкина, взял его подмышки и приподнял. Александр Сергеевич быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он прошептал: «Кончена жизнь».
Даль не расслышал и переспросил:
- Что кончено?
- Жизнь кончена, - ответил Пушкин. - Тяжело дышать, давит…
Это были его последние слова. Движение груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Никто не заметил последнего вздоха. Все молчали.
- Что он? - спросил у Даля Жуковский.
- Кончилось… - ответил Даль.
Спокойствие сразу разлилось по всему телу Пушкина. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его.
Это было в пятницу, 29 января 1837 года, в три четверти часа третьего часа пополудни. Александр Иванович Тургенев записал в своем дневнике: «Он умер тихо… тихо».
Служились на следующий день панихиды. Уже было положено тело Пушкина друзьями в гроб. Сотни и тысячи приходили поклониться праху великого поэта. И уже были отданы «недреманным оком» обойтись при погребении «камер-юнкера» Пушкина без излишней «церемонии», без лишнего «энтузиазма». Уже хозяйничали в квартире жандармы…
И теперь, когда прошло 80 лет с этого страшного дня, образ поэта становится нам все пленительней, все дороже. Все ближе нам его заветы, и отзывается в нас отзвуком, полным мощи и радости, его заветное: «Да здравствует разум, да скроется тьма!». Верится нам, что как ни длинна ночь, все же идет рассвет, близится утро. В его лучах горит отблеск ослепительного солнца пушкинской поэзии, очарование которой, конечно, не смогли загасить ни злоба, ни клевета молвы, ни мелочные обиды, ни «мнения света», ни весь гнет прошлого…
Этой «зарей неугасимой», этой «святой лирой Пушкина» мы живем и находим в себе силы «мыслить и страдать», т.е. исполнять его величайший завет. Сурова прекрасная родина. Ее поля занесены глубоким снегом. На нем, как рубины, горят капли святой, искупляющей крови поэта. И знаем: тем оправдана наша Россия, что в дни ненастья, в дни в дни беспросветной мглы в ней томился Пушкин, жизнью и смертью указавший «великий жребий» своей стране.
Юрий Соболев
© «1917. Свободная история», 10 февраля 2017
80 лет со дня смерти Пушкина / «Рампа и жизнь», 10 февраля 1917
«Рампа и жизнь» - еженедельный иллюстрированный театральный журнал, издававшийся в Москве с апреля 1909 года по октябрь 1918 года
Проект «1917. Свободная история» - это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками. Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы. ©Еще СМИ РИ
___
- Ударило два часа пополудни, и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. По временам мысли его туманились, и он начинал бредить. Взяв руку Даля, он сжимал ее и говорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше… выше, пойдем». Опамятовавшись, он замечал: «Мне было пригрезилось, что я лезу вон по тем книгам и полкам; высоко и голова закружилась…». Раза два он переставал узнавать Даля и спрашивал: «Кто это?».
Вдруг ему захотелось моченой морошки. Когда ее принесли, он совершенно внятно сказал: «Позовите жену, пускай она меня покормит». Пришла Наталья Николаевна, опустилась на колени у изголовья, поднесла мужу ложечку-другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его. Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ничего, ничего, слава Богу, все хорошо, поди…». Глотая морошку, он приговаривал: «Ах, как это хорошо!».
Потом Даль, по просьбе Пушкина, взял его подмышки и приподнял. Александр Сергеевич быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он прошептал: «Кончена жизнь».
Даль не расслышал и переспросил:
- Что кончено?
- Жизнь кончена, - ответил Пушкин. - Тяжело дышать, давит…
Это были его последние слова. Движение груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Никто не заметил последнего вздоха. Все молчали.
- Что он? - спросил у Даля Жуковский.
- Кончилось… - ответил Даль.
Спокойствие сразу разлилось по всему телу Пушкина. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его.
Это было в пятницу, 29 января 1837 года, в три четверти часа третьего часа пополудни. Александр Иванович Тургенев записал в своем дневнике: «Он умер тихо… тихо».
Служились на следующий день панихиды. Уже было положено тело Пушкина друзьями в гроб. Сотни и тысячи приходили поклониться праху великого поэта. И уже были отданы «недреманным оком» обойтись при погребении «камер-юнкера» Пушкина без излишней «церемонии», без лишнего «энтузиазма». Уже хозяйничали в квартире жандармы…
И теперь, когда прошло 80 лет с этого страшного дня, образ поэта становится нам все пленительней, все дороже. Все ближе нам его заветы, и отзывается в нас отзвуком, полным мощи и радости, его заветное: «Да здравствует разум, да скроется тьма!». Верится нам, что как ни длинна ночь, все же идет рассвет, близится утро. В его лучах горит отблеск ослепительного солнца пушкинской поэзии, очарование которой, конечно, не смогли загасить ни злоба, ни клевета молвы, ни мелочные обиды, ни «мнения света», ни весь гнет прошлого…
Этой «зарей неугасимой», этой «святой лирой Пушкина» мы живем и находим в себе силы «мыслить и страдать», т.е. исполнять его величайший завет. Сурова прекрасная родина. Ее поля занесены глубоким снегом. На нем, как рубины, горят капли святой, искупляющей крови поэта. И знаем: тем оправдана наша Россия, что в дни ненастья, в дни в дни беспросветной мглы в ней томился Пушкин, жизнью и смертью указавший «великий жребий» своей стране.
Юрий Соболев
© «1917. Свободная история», 10 февраля 2017