В ВЕЛИКОМ ПОСТУ.
Константин Алексеевич Коровин.
Ровно и протяжно гудит колокол на колокольне в Кремле: - "К нам, к нам, к нам..." Покаянный звон. Пост великий На Балчуге, у Москворецкого моста - грибной рынок.
Огромная толпа, серая и пестрая, - деревенские торговцы. Лохматые лошаденки привезли из деревни на санках бочки с грибами, капусту, огурцы. Мужики, бабы, тулупы, цветные платки отражаются в лужах мостовой.
Москва-река набухла, в полыньях. Горит на весеннем солнце пестрая толпа.
Пахнет весной, кислой капустой, квасом, пряниками медовыми. Пьют сбитень с имбирем. Грешники горячие в масле, а за "шпитальным" домом видна голубая даль.
Весна, весна! Солнце радостью светит! И блестят церкви московские золотыми маковками.
И так радостно в душе.
А на столе - черный хлеб, грузди, рыжики, волвянки, кочанная капуста с постным маслом хрустит на зубах.
- Ешь потише - пост держишь. А колокол медленно звонит: "Кнам, кнам..."
- Берегись!.. - кричит толстый кучер, - и проезжает на вороных.
-Бахрушин говеть поехал... - говорит кто-то. - Миллионщик!
- Что миллионщик, все равно помрет. На кой? С собой туда не возьмешь...
Весна! Как-то не думаешь про "туда". В весне - жизнь живая. Не думаешь о смерти.
А Василий Княжев, рыболов - мой слуга и приятель - показывает мне бамбуковые удилища и говорит:
- Глянь-ка, погиб-то какой. Эх, водить-то рыбину хорошо. Недели через две на Синеже жор щучий будет. В пуд щучину сдержит.
И видется мне озеро Синеж, Олений Остров, зеленые камыши, просохшая дорога. Озеро большое. Радостное, весеннее утро, приятель Андрей Иванович Бартенев, поплавки из лебединых перьев, ровная поверхность озера. И так хочется уйти из Москвы в ту даль весеннюю, голубую, на простор - на озеро.
- Василий, где у меня охотничьи сапоги?
- Сейчас погляжу.
Василий из чулана вытаскивает рыжие, грязные сапоги.
- Ишь ты, - говорю, - грязные, сухие... Эх, Ленька не вычистил. Высохли все.
- Ему неколи, - говорит Княжев, недолюбливающий Леньку. - Он ведь на гитаре все пташечку учит. Всю зиму с гитарой займается, а не может одолеть. Ни... их, когда вас дома нет, все время на гитаре, поет: "спрятался месяц за тучку, дайте же мне вашу ручку"... Молодой, в охоте, девье в глазах-то вертится. Помню, без вас: звонок, а пришел Федор Иванович. Ведь это кто? Царь прямо. Спрашивает.
- Василий, это кто там поет?
- Ленька.
- Ах, сукин сын, - говорит, - и ушел.
- Василий, у Боголюбова, где река Нерль в Клязьму входит - место хорошо. Вот лед пройдет - поедем туда. Сомы там в восемь пудов есть. Вот бы поймать.
- Что же, можно. На жареного воробья надо ставить, али утку. Только одни опасно: этакий-то чертила утопит, ежели с лодки. Меня на Новенькой мельнице этакий-то топил... За ногу ухватил, так я за олынину, за сучья ухватился, а то бы... А мельник, Николай Осипович, говорил: это не сом, а водяной. Он у меня здесь житель, под кожухом. - Вот я этому не верю, а хоша видел разок, на Голубихе ночью... Помните, там, у кожуха, где судаков пымали. В камышах девку я видел ночью... Хороша! Месяц светит, а она плещется. Я напугался. Один ведь! Сказал: "Свят, свят" - она и пропала.
- На кой ты черт ей нужен, подумаешь, красавец какой, -сказал приятель мой Василий Сергеевич. - А ты говеешь?
- Говею, - ответил Василий.
- А водяных вспоминаешь. У тебя в голове-то нечисть. Скажи-ка попу - водяного видел, так он тебе покажет...
- Чего покажет? - отвечает Василий. - Ничего не покажет. Шел я исповедаться; ну, значит дожидаюсь, черед ведь на Страстной. Много нас. Ну, как пришел, он значит голову-то накрыл, спрашивает: "Пьешь, ударяешься в пьянство?" Я думаю: "Ишь ты, знает... Сказал, зать, кто". Боле ничего не спрашивал. Ступай - говорит.
- Что же ему говорить? Ведь и так видно каждому, что ты пьешь.
- Что ж пью! Велик грех, что ли? И курица пьет. Вы тоже пьете.
- Ну нет, в посту-то я хочу бросить пить, - сказал Василий Сергеевич.
- Я всегда в Боголюбове на родине говею. В монастыре. Ох, строги монахи. Помню, попал на одного. Он меня по требнику... Блудишь? - спрашивает. - Ничего подобного, - отвечаю. - Любостяжатель? - Ничего подобного. - Завиствуешь?
- Никому не завидую. - Чревоугодник? - Ничего подобного. -говорю. - Что ни спросит - не согласен. Он смотрит на меня "Ты, зать, не праведник ли, говорит, будешь? Ну говори, в чем грешен". А я растерялся и не знаю, что сказать. - "Ну, ладно, ступай, праведник, а то у меня черед большой". - Вот теперь тоже поеду. Каждый день думаю о грехах, никак придумать не могу. Говорю жене: Ольга, напомни грехи, что сказать попу -не знаю. А она: "Колбасу-то копченую ты ел в пост, в "Яр" ездил к Соловальникову?" - А я ездил деньги с него получать.
- "Пьян приехал?" - А как вы от него трезвый приедете... Не пей - он денег не заплатит. Я тут не причем... "А к Матрене приставал?" - Ничего подобного, она сама ко мне приставала.
- В прошлом году тоже ездил в Боголюбове говеть. Монастырь. Страстная неделя. Я-то говею, а уж река Нерля пошла весна, удочки расставил. Со мной пристав отставной тоже ловит. Ну, и Ольга со мной. Смотрю, монах идет тоже на мост рыбу ловить. Лицо хмурое, брови вниз, глаза черные, смотрят так серьезно... У меня поплавок ушел. Я это подсек, смотрю -здорова попалась - налима поймал. Ольга схватила подсачком. Налим - фунтов на шесть. Вот радость! А Ольга-то и говорит: "Уху сделаю". И старика пристава зовет: "Приходите к нам уху есть". Половили еще немного - пристав леща поймал. Ольга говорит: "вот и жареное с кашей, хорош лещ -язык проглотишь"... Ну, значит, у меня уха, лещ. Пристав-то вдовый старик, тоже говеет. Так это выпили по рюмочке, по другой. Спрашиваю: "Собираетесь ко всенощной? У кого завтра в грехах каяться будете?" - "Да вот, отвечает, у этого, у Варфолома, что на мост приходил рыбу ловить. Строг очень"
И я к нему попал. Он прямо меня насчет женского пола:
- Говеешь? - спрашивает. - Это кто с тобой на мосту был, веселая такая, на Страстной-то неделе уху хлебать спешит, да леща с кашей?.. Чревоугодие!.. В Страстной Четверг?..
Я говорю:
- Жена моя.
- Жена ли, - спрашивает.
- Не жена еще, говорю, а венчаться будем на Красной Горке.
- То-то... Говеешь ты не в серьез. И на уху бросаетесь. Сладостоежи! В Четверг Страстной росинки маковой во рту быть не должно - хлеб да вода. Вот что.
А я и сказал:
- Вы сами рыбу-то ловили...
- Ловил. Так на разговенье. А ежели невеста твоя, то не называется жена. Не жена она тебе. Женой-то не называют невесту. В голове-то у тебя - путаница греховная...
Василий усмехнулся и продолжал:
- Приходи, говорит, к вечеру на празднике, там за мостом, на Клязьме-реке - яма глубокая. С бережку, где Нерль-то в Клязьму входит - там мы с тобой и поудим. Судачков возьмем. Хороши судачки. Ты и невесту захвати. Я пристава позову Разварного судака сделаем. Ну, и разговеемся. Правильно. А в четверг-то чревоугодить уху налимью, да леща с кашей не надо бы... Ну, да Бог простит!..