Из больших городов уезжают куда?..
Русский эскапизм
Корреспондент «Русской планеты» посетил коммуны переселенцев из крупных городов ©
Внутренняя миграция
Сквошино - небольшое экопоселение под Печорами, почти у самой границы с Эстонией. Сегодня здесь живет 25 человек, в том числе десять детей. Место было выбрано случайно. Прошел слух о пустующем хуторе, и туда приехала жить группа первопоселенцев - как в книге Эдуарда Успенского «Дядя Федор, пес и кот». Само название Сквошино - это производное от мультяшного «Простоквашино» и «сквота» (англ. самозахват).
«Почему уехали? Если кратко, то стало банально противно жить в городе, особенно с появлением детей. Стали продумывать альтернативу в сельской местности, причем с устойчивой экономикой и саморазвитием», - рассказывает 29-летняя Елена, филолог по образованию - «В мегаполисе нет нормального места для гуляния, только куча запретов и машин». До переезда в 2009 году москвичка работала художником по фарфору в керамической мастерской. Другие участники проекта прежде были заняты в сфере строительства, промышленного альпинизма и педагогике.
И сегодня Сквошино - это сеть хуторов. Здесь прошел ледник, о котором напоминает цепочка конечно-моренных озер и огромные валуны. Из таких больших, искусно подогнанных камней сету и сооружали хозяйственные постройки - амбары, скотники, изредка дома, сохранившиеся здесь на века. На одном из них и планируют построить дом Лена и ее муж Кирилл, соединив современные материалы и традиционные технологии фахверка.
А пока они вместе с тремя детьми живут в одноэтажном деревянном доме, построенном в 50-е годы. Строение стоит на рельсах разобранной железной дороги, по которым в конце войны отступали немцы. Изнутри оно украшено плетеными «ловцами для снов», яркими флажками с надписями на восточных языках. Пять лет назад старый дом с землей можно было купить за 100 тысяч рублей, гектар - за 40 тысяч, сейчас цены выросли в десять раз. Никто из «сквошинцев» не работает официально. Исключение - Андрей, одновременно работавший в местной школе учителем истории, географии, ОБЖ, потом там же истопником. Остальные предпочитают сдавать квартиры либо ездить на заработок в мегаполис. «Периодически бывают разовые подработки у соседей», - рассказывает Лена - «Но с ними стараемся производить бартерный обмен - деньги по возможности не берем».
У коммунаров несколько коз, но дают молоко не все. Под нож их общим собранием решили не отдавать: «У нас пока нет договоренности, что делать, пусть доживают свой век». Овощи новые псковичи выращивают сами - почти с самого начала обустроили теплицы с капельным поливом и пермакультурный огород, повторяющий процессы в естественных экосистемах.
«Лично мы раньше считали себя альтерглобалистами - активно участвовали в правозащитной и экологической деятельности», - говорит Лена - «В глобальном плане наша задача заключалась в изменении мира, реальности вокруг нас». Последним общественным проектом, в котором участвовал Кирилл, была кампания солидарности со студентом Всеволодом Остаповым. В апреле 2008 года Остапова и еще нескольких человек всю ночь избивали в московском ОВД «Сокольники», а затем обвинили Остапова в нападении на сотрудников при исполнении - в ответ его товарищи перекрывали Тверскую улицу, а несколькими днями раннее санкционированный митинг закончился дракой между демонстрантами и милицией.
Большую часть «сквошинцев» составляют приезжие, в основном из Петербурга. Соседи - мастер по металлу Сергей Карев, гуслярка Ольга Глазова, скульптур-художник Николай Сажин. «Сначала соседи удивились», - вспоминает Лена - «Это совсем необычно, когда молодежь переселяется из города в деревню. Были и сплетни, выглядели мы необычно - живем коммуной, дреды, длинные волосы у мальчиков и бритые головы у девочек. Потом уже стали судить по делам, а не по внешнему виду».
Почти у каждой семьи свой дом, а волгоградский рэпер по прозвищу Голова с подругой решили жить в юрте - изначально предполагалась, что это будет лишь бюджетное пристанище на время постройки своего дома. Электричество провели, а газогенераторной печью удается протопить помещение даже зимой. Машина дров на зиму обходится в 4000 рублей, но ребята заготавливают все сами, электричество - 1000 рублей, интернет - 800 рублей. Новые дома строят по экотехнологиям из соломы, тростника и глины. Впрочем, не все готовы проводить зиму в деревне, поэтому уезжают в город. Летом людей в разы больше - в выходные Лену и Кирилла навещают знакомые из Петербурга, бывают проездом и гости из Белоруссии, Украины и Евросоюза.
«Одно время к нам повадились знакомые знакомых, желавшие побухать на природе. Но после принятия коллективом запрета на психоактивные вещества их поток исчерпался - они видят, что мы не настроены просто на тусовку», - говорят ребята. Все вопросы в Сквошино решаются консенсусом: при принятии решения мнение каждого должно быть учтено. Каждое воскресенье сначала озвучиваются новости, потом повестка, в основном хозяйственные вопросы - строительство, помощь соседям.
«Для разбора конфликтов и обмена эмоциями мы дважды в неделю проводим "круги доверия", названные так в честь главы книги Дайаны Лив Кристиан "Творим совместную жизнь" - настольное пособие колонистов. Мы условились, что человек призывает того, с кем возник конфликт, на диалог тет-а-тет, а если выход найти не удается, берем в свидетели еще кого-то», - говорит Лена - «Теоретические обоснования черпали из методички Питера Гелдерлоса, практику нарабатываем каждый день сами. Собрания каждую неделю - сейчас другой работы немного, поэтому можно теоретизировать», - шутит Лена. Зимой основная забота - кузня, ткачество и изготовление посуды из глины, в свободное время - кукольные представления для детей и джемование на гитарах, бубнах и флейтах: «Летом времени мало - все заняты!».
А если ситуацию не выходит решить узким кругом, то конфликт разбирается на общем собрании - если кто резко не согласен, то должен обосновать и обязательно предложить альтернативу. Собственно из-за этого в Сквошино до сих пор не могут придти к единому знаменателю, как назвать свое объединение. «Вот, к примеру, идейная община - это что-то духовно-религиозное или политическое, а коммуна - хипповско-разнузданное», - рассказывает Лена - «Сейчас наш проект коммунального сообщества стал альтернативой уличному городскому сопротивлению. Сквошино должно служить примером возможности автономного существования в гармонии с собой, окружающей средой и внешним миром, вот следующим летом организуем вместе с питерскими педагогами летний лагерь».
Предчувствие Четвертой мировой
Станица Новосвободная расположилась в долине реки Фарс на высоте 600 метров над уровнем моря. До Майкопа, столицы Адыгеи - 25 километров по хорошему асфальту и столько же по разбитому серпантину. С обступающих станицу гор домов почти не видно - они утопают в зелени. В поселении живет приблизительно 700 человек, в основном пожилого возраста - вся молодежь разъехалась по городам, но еще работают магазин и школа. На окраинах заброшенные дома и неиспользуемые земли сельхозназначения.
За несколько лет сюда переехали около 30 переселенцев. «Лично мною двигало желание обеспечивать себя своими силами, видеть соотношение затраченного труда и полученного результата», - говорит 35-летний Максим Пичугин, уже четвертый год живущий в станице с апреля по октябрь. Он родом из Смоленской области, но последнее время проживает вместе с семьей в Таганроге. Впрочем, супруга и ребенок пока не спешат перебираться. Пичугин жалуется, что желающих решиться на эксперимент оказалось не так уж много: «Живя в городе, многие говорили о том, что вот бы уехать, вот если бы мы могли жить как хотели - выращивать еду, не ходить на работу. Но когда возможность появилась, то нашлись причины для отказа».
Пай сельхоз-земли размером 3,6 гектар на холме чуть выше станицы он приобрели за 80 тысяч. Вдалеке виднеется хребет Большого Кавказа. Первое время Максим жил у столичного бизнесмена Александра, решившего после паломничества в Вифлеем уехать в Михайло-Афонскую пустынь, виднеющуюся из Новосвободной. «Домик Александра оказался симпатичным - с дубовыми дверями и русской печкой, крышей, покрытой по-старинному дранкой», - вспоминает Максим. - «Первое время спал на печке, кроватей не было, а ночи еще были холодными. На ней же готовил перловку с горохом и рис».
Смолянин цитирует персидского поэта Омара Хайяма и приводит примеры из санскритской философии. «Нам примитивные развлечения - алкоголь, сигареты, технические игрушки, а потом превратили в большое функциональное стадо, работающее на конец света. Пойми, это все не пустые слова - это случилось со мной», - говорит Максим. - «Сначала я завязал с алкоголем, потом отказался от мясной и рафинированной пищи. Когда мое тело очистилось и восстановило свою чувствительность, жизнь в городе стала приносить ощутимые физические неприятности - постоянный шум, беготня, смердящий воздух, электромагнитные поля».
Для переезда, говорит вкрадчивым голосом Максим, нужна храбрость и отчаянность, «но самое сложное - сломать систему внутри себя, ты такой храбрый и энергичный, а все равно будешь клонировать прежние отношения на новом месте». Колонист признается, что со стороны «распрограммирование» - как он называет процесс освобождения - выглядит малопривлекательным: «ты теряешь развлечения, а взамен получаешь кучу проблем, ведь нужно отказаться от городского комфорта, научиться выращивать и собирать еду, а все это для горожанина кажется невыполнимой задачей».
Нынешнее жилище колониста похоже на декорации к антиутопии «Безумный Макс»: снаружи оно покрыто кусками глины, изнутри - пластиком и брезентом. По периметру участка плетеная изгородь - свободно пасущиеся коровы едят помидоры и салат. Смолянин говорит, что изначально желающих присоединиться к виртуальной группе оказалось немало: «Радовался как ребенок каждому новому человеку, казалось, что все они прямо сейчас готовы переехать». Реальность оказалась сложнее прогнозов: «Каждый день чуть ли не падал от усталости - утром кусались мелкие мошки, днем их сменяли оводы, в палатку загоняли комары. По ночам выли шакалы, возились мыши - они сгрызли много семян».
Колонист занялся соцсетями: переписывался, организовал встречи, писал тематические статьи. В итоге следующим летом каждую неделю он встречал новых людей - из Кубани, Москвы, Санкт-Петербурга, Иркутска, даже из Израиля. «Но это была просто тусовка», - говорит Макс. - «Никто ничего не хотел делать для развития общины, здесь нет даже ментов, которых можно во всем винить - здесь каждый должен сам обеспечить себя, нельзя ни от кого потребовать лучших жилищных условий». Сейчас в коммуне, говорит переселенец, есть потребность не просто в людях как в рабочей силе, а в «личностях, готовых к новой жизни не только в мечтах».
33-летний Илья Коркин из Петербурга - один из немногих решивших остаться в станице. Несмотря на миролюбивый вид, развешанные по стенам инструкции по йоге и аккуратно уложенные длинные волосы, у питерца все началось со стрелкового оружия. Он тщательно изучал, где и как обустроить убежище в случае Апокалипсиса, готовился к Четвертой мировой войне - «в третьей - "холодной войне" - мы уже проиграли, теперь пожинаем плоды». Параллельно заинтересовался органическим продуктами без химикатов и вскоре изменил рацион, теперь вместо мяса он ест только пророщенные крупы и свежие овощи - «переход на сыроедение меня немного умиротворил, но опасность со стороны США никто не отменял». Впрочем, он до сих пор внимательно следит за деятельностью ополченцев на юго-востоке Украины и «Народно-освободительного движения» - организации члена политсовета «Единой России» Евгения Федорова.
Коркин пьет чай из маленького фиолетового термоса, на столе лежит связка бананов, крупы и пучок трав. У Коркина уже есть опыт жизни в коммунах - петербуржец несколько лет жил в двух общинах, расположившихся на бывших колхозных полях станицы Баракаевская, недалеко от Новосвободной. Обе развалились из-за хозяйственных споров: «В одной при оформлении формальный владелец отказался переводить землю на коллектив - все вложили свои деньги, а он захотел собственное поместье. Во втором случае достала регламентация зачинателя проекта - кто сколько должен есть, спать и отдыхать, а ведь мы работали бесплатно, строили новый мир». От общины остался только владелец и его сподвижник - «как показал опыт, для всех остальных это был долгосрочный отпуск, где они освободились от давления общества, очистились».
В станице хорошо ловит интернет, поэтому, когда нет возможности ходить в гости, они проводят собрания онлайн - выручает коллективный чат в «ВКонтакте»: «Но лучше общих посиделок у костра все равно ничего нет», - признается Максим. «Местные к нам относятся лояльно, но иногда берут что плохо лежит - то крупы, то инструменты».
Сейчас главная головная боль - это решить, когда завозить стройматериалы. «Это будет кооперация собственников земли, у которых общие дела», - мечтательно делится планами Илья. - «Главное дело сейчас, во-первых, построить по периметру всех участков забор, внутри ограждений не будет. В итоге вместо девяти километров заборов делаем только два - и экономия, и дух общности. Во-вторых, купить трактор - на сходе договорились записывать, кто сколько потратил, чтобы в случае выхода компенсировать - нужно все фиксировать, когда общее, то как будто ничье. Нельзя с каждого требовать равное участие - те, кто сейчас в городах, имеют возможность зарабатывать, а живущие здесь не очень-то. Лично мне уже давно хочется видеть результат работы своих рук - заняться сельским хозяйством и строительством своего жилья».
Петербуржец признается, что пока больше планов, чем реализованных проектов: «Сейчас мы деревенские дауншифтеры - лично я в месяц трачу четыре тысячи - чисто на питание, вся коммуналка - 150 рублей, даже с учетом включенной электрической сушилки для овощей, а за аренду дома не плачу - дали пожить за присмотр». Весной дом обворовали, и Илью пригласила хозяйка, которая сейчас живет в Краснодаре. После строительства петербуржец надеется склонить коллектив к организации сбора вторсырья: «Вокруг много пластика, а в Майкопе приемка по хорошей цене». Пока же большинство переселенцев либо живут за счет накоплений, либо сдачи в наем городских квартир.
Участки переселенцев расположены в километре от станицы, ближе к горам, сегодня здесь вырыты несколько прудов, идет строительство. На своей земле Максим сделал экспериментальные грядки по технологии Зеппа Хольцера - вырыли неглубокую канаву, забили гнилыми ветками и травой, сверху - грунт. Такая высокая теплая грядка, по словам переселенца, все время подпитывается изнутри продуктами гниения. На огороде уже несколько раз всходил урожай огурцов, помидоров, фасоли и тыквы. Пичугин с ностальгией вспоминает: «Мы как настоящие колдуны варили супы из дикорастущих трав с оригинальными приправами».
В свободное от работы на огороде время переселенцы занимаются собирательством. «Вот, к примеру каштаны, - отличный источник белков и углеводов, который по осени валяется буквально под ногами», - рассуждает Макс. Поджаренные на сковороде плоды напоминают печеный картофель, следующее блюдо, которым он угощает - это компот из ежевики. Присев на пенек, колонист прикидывает, сколько можно продать горожанам плодов и трав - в Адыгее множество шиповника, фундука, кизила, лекарственных трав и стевии. В главной местной травнице растения собирают местные жители, в основном же станичные заняты собственным сельским хозяйством, выращиванием лошадей на продажу и работой на лесозаготовках. «В отличие от большинства коммун и экопоселений, у нас нет никаких общих уставов и советов», - поясняет коммунар - «Все это ближе к анархическому индивидуализму, что дальше, я пока не знаю - время покажет, авось выживем».
Межкультурные различия
«Следующий, пожалуйста!» - кричит по-голландски с русским акцентом Игорь - «На первое в меню суп фасолевый и тыквенный, вам какой?». В помещении стоит запах восточных специй, из найденного на свалке магнитофона негромко играет панк-рок. Уроженец Орла одет во все черное, в нос вставлено небольшое колечко. Ему 25 лет - из них два года живет в Амстердаме. После первых арестов по «болотному делу» и последующих шагов местного Центра по противодействию экстремизму он решился покинуть Россию. «Сегодня я между двух миров, в России чужой, здесь тоже», - говорит Игорь - «Но, живя в Амстердаме, я понял, какие большие возможности дома, Голландия же под жестким контролем - это самая прослушиваемая страна, менты здесь реально пашут за свой оклад».
В свободное от оформления документов время россиянин волонтерствует в проекте «фоку» - коллективной кухне анархистов, которые готовят для жителей соседних районов. «С трех часов по полудню у нас начинается запись на ужин», - рассказывает Игорь - «Но максимально мы можем забронировать не больше сорока мест, поэтому иногда, увы, приходится отказывать». Сеть таких столовых расползлась по всей стране - особенно фоку популярны в соседнем Роттердаме, а также в Берлине и Вене. Стоимость обедов здесь в разы ниже, чем в соседних кафе, поэтому в очереди стоят в основном студенты, мигранты и пенсионеры.
Рекомендованная цена для комплексного обеда (суп, второе, салат и десерт) начинается от 3.5 евро - сюда входит себестоимость и процент на благотворительные проекты, поэтому обычно те, кто в состоянии заплатить, кладут в копилку больше. В обычном амстердамском кафе такой обед будет стоить 20 евро. Последнее время вся прибыль идет социальному центру, в сгоревшем гараже которого вот уже 30 лет хранится звукоусилительная аппаратура для митингов - «собираем теперь им на восстановление былого потенциала для громких заварушек!». Сейчас бенефит организован в поддержку бойцов обороны курдского города Кобани.
Реклама кафе обычно распространяется через интернет, флаеры в дружественных сквотах, уличные афиши и «сарафанное радио» - «тусовка небольшая, все друг друга знают». Все продукты строго вегетарианские - никакого мяса, рыбы и молока, так как большинство поваров - идейные веганы, неприемлющие жестокости к животным. «Кафе маленькое, не протолкнуться, поэтому составляем расписание на неделю и готовим группками по трое - мне вот удобнее четверг» - объясняет внутреннюю кухню анархического общепита Игорь - «Дешевле всего покупать на рынке. Некоторые коллективы находят бесплатные продукты, которые ближе к окончанию срока годности выставляют на свалке».
Над городом стоит низкое свинцовое небо, ему под стать строгое кирпичное здание сквота, которое выходит окнами на один из многочисленных каналов, прорезающих столицу Нидерландов. Местная архитектура минималистична: здания буквально жмутся друг к другу - в старину арендную ставку платили за ширину дома, поэтому строения планировали как можно уже. В домах старой части города на винтовых лестницах не развернуться, поэтому всю мебель затаскивает через окно - под самой крышек укреплен крюк, с помощью которого и орудуют грузчики - в основном это беженцы, лишенные возможности работать официально.
Пик сквотерства пришелся на 70-е годы, когда молодежи была не под силу арендная плата, и она вслед за радикальными художниками из группы PROVO начала проникать в незаселенные жилые дома. В итоге власти пошли на уступки - если сквотерам удавалось проникнуть в помещение и доказать, что оно пустовало больше года, то их оставляли в покое. В 2009 году под нажимом домовладельцев власти изменили правила игры - вслед за Германией начался процесс ликвидации самозахватов. Из 300 коммунальных проектов выжила лишь треть, оставшихся принудили выплачивать хозяевам арендную плату, которая, впрочем, все равно ниже, чем в среднем на рынке - сейчас Игорь с соседями платит около 700 евро.
Многие из знакомых Игоря работают по возможности не больше трех дней: «Паразитизмом здесь и не пахнет, все занимаются спортом и активизмом в свободное от работы время, ну, а трудятся на обычных для этих мест работах - НКО, продавцы, веломеханики и "специалисты по ключам" - взламывать двери они научились, когда обустраивали сквоты».
«Почти сразу у меня сложилось ощущение, что я живу в большой и дружной семье», - делится впечатлениями орловец - «Мы стараемся ужинать каждый день вместе и во всем поддерживать друг друга, именно здесь я научился на практике работать с коллективом». Впрочем, россиянин признается, что у него по-прежнему не утихает депрессия: «Вроде все неплохо, но дома остались бабушка и мать, которая сейчас делает загранпаспорт, чтобы погостить у меня. И есть сильные культурные различия. Дети из бедных и богатых семей никогда не поймут друг друга!».
Текст: Дмитрий Окрест, фото Сергей Коньков и Дмитрий Окрест
«Русская планета», 9 декабря 2014
Корреспондент «Русской планеты» посетил коммуны переселенцев из крупных городов ©
Внутренняя миграция
Сквошино - небольшое экопоселение под Печорами, почти у самой границы с Эстонией. Сегодня здесь живет 25 человек, в том числе десять детей. Место было выбрано случайно. Прошел слух о пустующем хуторе, и туда приехала жить группа первопоселенцев - как в книге Эдуарда Успенского «Дядя Федор, пес и кот». Само название Сквошино - это производное от мультяшного «Простоквашино» и «сквота» (англ. самозахват).
«Почему уехали? Если кратко, то стало банально противно жить в городе, особенно с появлением детей. Стали продумывать альтернативу в сельской местности, причем с устойчивой экономикой и саморазвитием», - рассказывает 29-летняя Елена, филолог по образованию - «В мегаполисе нет нормального места для гуляния, только куча запретов и машин». До переезда в 2009 году москвичка работала художником по фарфору в керамической мастерской. Другие участники проекта прежде были заняты в сфере строительства, промышленного альпинизма и педагогике.
И сегодня Сквошино - это сеть хуторов. Здесь прошел ледник, о котором напоминает цепочка конечно-моренных озер и огромные валуны. Из таких больших, искусно подогнанных камней сету и сооружали хозяйственные постройки - амбары, скотники, изредка дома, сохранившиеся здесь на века. На одном из них и планируют построить дом Лена и ее муж Кирилл, соединив современные материалы и традиционные технологии фахверка.
А пока они вместе с тремя детьми живут в одноэтажном деревянном доме, построенном в 50-е годы. Строение стоит на рельсах разобранной железной дороги, по которым в конце войны отступали немцы. Изнутри оно украшено плетеными «ловцами для снов», яркими флажками с надписями на восточных языках. Пять лет назад старый дом с землей можно было купить за 100 тысяч рублей, гектар - за 40 тысяч, сейчас цены выросли в десять раз. Никто из «сквошинцев» не работает официально. Исключение - Андрей, одновременно работавший в местной школе учителем истории, географии, ОБЖ, потом там же истопником. Остальные предпочитают сдавать квартиры либо ездить на заработок в мегаполис. «Периодически бывают разовые подработки у соседей», - рассказывает Лена - «Но с ними стараемся производить бартерный обмен - деньги по возможности не берем».
У коммунаров несколько коз, но дают молоко не все. Под нож их общим собранием решили не отдавать: «У нас пока нет договоренности, что делать, пусть доживают свой век». Овощи новые псковичи выращивают сами - почти с самого начала обустроили теплицы с капельным поливом и пермакультурный огород, повторяющий процессы в естественных экосистемах.
«Лично мы раньше считали себя альтерглобалистами - активно участвовали в правозащитной и экологической деятельности», - говорит Лена - «В глобальном плане наша задача заключалась в изменении мира, реальности вокруг нас». Последним общественным проектом, в котором участвовал Кирилл, была кампания солидарности со студентом Всеволодом Остаповым. В апреле 2008 года Остапова и еще нескольких человек всю ночь избивали в московском ОВД «Сокольники», а затем обвинили Остапова в нападении на сотрудников при исполнении - в ответ его товарищи перекрывали Тверскую улицу, а несколькими днями раннее санкционированный митинг закончился дракой между демонстрантами и милицией.
Большую часть «сквошинцев» составляют приезжие, в основном из Петербурга. Соседи - мастер по металлу Сергей Карев, гуслярка Ольга Глазова, скульптур-художник Николай Сажин. «Сначала соседи удивились», - вспоминает Лена - «Это совсем необычно, когда молодежь переселяется из города в деревню. Были и сплетни, выглядели мы необычно - живем коммуной, дреды, длинные волосы у мальчиков и бритые головы у девочек. Потом уже стали судить по делам, а не по внешнему виду».
Почти у каждой семьи свой дом, а волгоградский рэпер по прозвищу Голова с подругой решили жить в юрте - изначально предполагалась, что это будет лишь бюджетное пристанище на время постройки своего дома. Электричество провели, а газогенераторной печью удается протопить помещение даже зимой. Машина дров на зиму обходится в 4000 рублей, но ребята заготавливают все сами, электричество - 1000 рублей, интернет - 800 рублей. Новые дома строят по экотехнологиям из соломы, тростника и глины. Впрочем, не все готовы проводить зиму в деревне, поэтому уезжают в город. Летом людей в разы больше - в выходные Лену и Кирилла навещают знакомые из Петербурга, бывают проездом и гости из Белоруссии, Украины и Евросоюза.
«Одно время к нам повадились знакомые знакомых, желавшие побухать на природе. Но после принятия коллективом запрета на психоактивные вещества их поток исчерпался - они видят, что мы не настроены просто на тусовку», - говорят ребята. Все вопросы в Сквошино решаются консенсусом: при принятии решения мнение каждого должно быть учтено. Каждое воскресенье сначала озвучиваются новости, потом повестка, в основном хозяйственные вопросы - строительство, помощь соседям.
«Для разбора конфликтов и обмена эмоциями мы дважды в неделю проводим "круги доверия", названные так в честь главы книги Дайаны Лив Кристиан "Творим совместную жизнь" - настольное пособие колонистов. Мы условились, что человек призывает того, с кем возник конфликт, на диалог тет-а-тет, а если выход найти не удается, берем в свидетели еще кого-то», - говорит Лена - «Теоретические обоснования черпали из методички Питера Гелдерлоса, практику нарабатываем каждый день сами. Собрания каждую неделю - сейчас другой работы немного, поэтому можно теоретизировать», - шутит Лена. Зимой основная забота - кузня, ткачество и изготовление посуды из глины, в свободное время - кукольные представления для детей и джемование на гитарах, бубнах и флейтах: «Летом времени мало - все заняты!».
А если ситуацию не выходит решить узким кругом, то конфликт разбирается на общем собрании - если кто резко не согласен, то должен обосновать и обязательно предложить альтернативу. Собственно из-за этого в Сквошино до сих пор не могут придти к единому знаменателю, как назвать свое объединение. «Вот, к примеру, идейная община - это что-то духовно-религиозное или политическое, а коммуна - хипповско-разнузданное», - рассказывает Лена - «Сейчас наш проект коммунального сообщества стал альтернативой уличному городскому сопротивлению. Сквошино должно служить примером возможности автономного существования в гармонии с собой, окружающей средой и внешним миром, вот следующим летом организуем вместе с питерскими педагогами летний лагерь».
Предчувствие Четвертой мировой
Станица Новосвободная расположилась в долине реки Фарс на высоте 600 метров над уровнем моря. До Майкопа, столицы Адыгеи - 25 километров по хорошему асфальту и столько же по разбитому серпантину. С обступающих станицу гор домов почти не видно - они утопают в зелени. В поселении живет приблизительно 700 человек, в основном пожилого возраста - вся молодежь разъехалась по городам, но еще работают магазин и школа. На окраинах заброшенные дома и неиспользуемые земли сельхозназначения.
За несколько лет сюда переехали около 30 переселенцев. «Лично мною двигало желание обеспечивать себя своими силами, видеть соотношение затраченного труда и полученного результата», - говорит 35-летний Максим Пичугин, уже четвертый год живущий в станице с апреля по октябрь. Он родом из Смоленской области, но последнее время проживает вместе с семьей в Таганроге. Впрочем, супруга и ребенок пока не спешат перебираться. Пичугин жалуется, что желающих решиться на эксперимент оказалось не так уж много: «Живя в городе, многие говорили о том, что вот бы уехать, вот если бы мы могли жить как хотели - выращивать еду, не ходить на работу. Но когда возможность появилась, то нашлись причины для отказа».
Пай сельхоз-земли размером 3,6 гектар на холме чуть выше станицы он приобрели за 80 тысяч. Вдалеке виднеется хребет Большого Кавказа. Первое время Максим жил у столичного бизнесмена Александра, решившего после паломничества в Вифлеем уехать в Михайло-Афонскую пустынь, виднеющуюся из Новосвободной. «Домик Александра оказался симпатичным - с дубовыми дверями и русской печкой, крышей, покрытой по-старинному дранкой», - вспоминает Максим. - «Первое время спал на печке, кроватей не было, а ночи еще были холодными. На ней же готовил перловку с горохом и рис».
Смолянин цитирует персидского поэта Омара Хайяма и приводит примеры из санскритской философии. «Нам примитивные развлечения - алкоголь, сигареты, технические игрушки, а потом превратили в большое функциональное стадо, работающее на конец света. Пойми, это все не пустые слова - это случилось со мной», - говорит Максим. - «Сначала я завязал с алкоголем, потом отказался от мясной и рафинированной пищи. Когда мое тело очистилось и восстановило свою чувствительность, жизнь в городе стала приносить ощутимые физические неприятности - постоянный шум, беготня, смердящий воздух, электромагнитные поля».
Для переезда, говорит вкрадчивым голосом Максим, нужна храбрость и отчаянность, «но самое сложное - сломать систему внутри себя, ты такой храбрый и энергичный, а все равно будешь клонировать прежние отношения на новом месте». Колонист признается, что со стороны «распрограммирование» - как он называет процесс освобождения - выглядит малопривлекательным: «ты теряешь развлечения, а взамен получаешь кучу проблем, ведь нужно отказаться от городского комфорта, научиться выращивать и собирать еду, а все это для горожанина кажется невыполнимой задачей».
Нынешнее жилище колониста похоже на декорации к антиутопии «Безумный Макс»: снаружи оно покрыто кусками глины, изнутри - пластиком и брезентом. По периметру участка плетеная изгородь - свободно пасущиеся коровы едят помидоры и салат. Смолянин говорит, что изначально желающих присоединиться к виртуальной группе оказалось немало: «Радовался как ребенок каждому новому человеку, казалось, что все они прямо сейчас готовы переехать». Реальность оказалась сложнее прогнозов: «Каждый день чуть ли не падал от усталости - утром кусались мелкие мошки, днем их сменяли оводы, в палатку загоняли комары. По ночам выли шакалы, возились мыши - они сгрызли много семян».
Колонист занялся соцсетями: переписывался, организовал встречи, писал тематические статьи. В итоге следующим летом каждую неделю он встречал новых людей - из Кубани, Москвы, Санкт-Петербурга, Иркутска, даже из Израиля. «Но это была просто тусовка», - говорит Макс. - «Никто ничего не хотел делать для развития общины, здесь нет даже ментов, которых можно во всем винить - здесь каждый должен сам обеспечить себя, нельзя ни от кого потребовать лучших жилищных условий». Сейчас в коммуне, говорит переселенец, есть потребность не просто в людях как в рабочей силе, а в «личностях, готовых к новой жизни не только в мечтах».
33-летний Илья Коркин из Петербурга - один из немногих решивших остаться в станице. Несмотря на миролюбивый вид, развешанные по стенам инструкции по йоге и аккуратно уложенные длинные волосы, у питерца все началось со стрелкового оружия. Он тщательно изучал, где и как обустроить убежище в случае Апокалипсиса, готовился к Четвертой мировой войне - «в третьей - "холодной войне" - мы уже проиграли, теперь пожинаем плоды». Параллельно заинтересовался органическим продуктами без химикатов и вскоре изменил рацион, теперь вместо мяса он ест только пророщенные крупы и свежие овощи - «переход на сыроедение меня немного умиротворил, но опасность со стороны США никто не отменял». Впрочем, он до сих пор внимательно следит за деятельностью ополченцев на юго-востоке Украины и «Народно-освободительного движения» - организации члена политсовета «Единой России» Евгения Федорова.
Коркин пьет чай из маленького фиолетового термоса, на столе лежит связка бананов, крупы и пучок трав. У Коркина уже есть опыт жизни в коммунах - петербуржец несколько лет жил в двух общинах, расположившихся на бывших колхозных полях станицы Баракаевская, недалеко от Новосвободной. Обе развалились из-за хозяйственных споров: «В одной при оформлении формальный владелец отказался переводить землю на коллектив - все вложили свои деньги, а он захотел собственное поместье. Во втором случае достала регламентация зачинателя проекта - кто сколько должен есть, спать и отдыхать, а ведь мы работали бесплатно, строили новый мир». От общины остался только владелец и его сподвижник - «как показал опыт, для всех остальных это был долгосрочный отпуск, где они освободились от давления общества, очистились».
В станице хорошо ловит интернет, поэтому, когда нет возможности ходить в гости, они проводят собрания онлайн - выручает коллективный чат в «ВКонтакте»: «Но лучше общих посиделок у костра все равно ничего нет», - признается Максим. «Местные к нам относятся лояльно, но иногда берут что плохо лежит - то крупы, то инструменты».
Сейчас главная головная боль - это решить, когда завозить стройматериалы. «Это будет кооперация собственников земли, у которых общие дела», - мечтательно делится планами Илья. - «Главное дело сейчас, во-первых, построить по периметру всех участков забор, внутри ограждений не будет. В итоге вместо девяти километров заборов делаем только два - и экономия, и дух общности. Во-вторых, купить трактор - на сходе договорились записывать, кто сколько потратил, чтобы в случае выхода компенсировать - нужно все фиксировать, когда общее, то как будто ничье. Нельзя с каждого требовать равное участие - те, кто сейчас в городах, имеют возможность зарабатывать, а живущие здесь не очень-то. Лично мне уже давно хочется видеть результат работы своих рук - заняться сельским хозяйством и строительством своего жилья».
Петербуржец признается, что пока больше планов, чем реализованных проектов: «Сейчас мы деревенские дауншифтеры - лично я в месяц трачу четыре тысячи - чисто на питание, вся коммуналка - 150 рублей, даже с учетом включенной электрической сушилки для овощей, а за аренду дома не плачу - дали пожить за присмотр». Весной дом обворовали, и Илью пригласила хозяйка, которая сейчас живет в Краснодаре. После строительства петербуржец надеется склонить коллектив к организации сбора вторсырья: «Вокруг много пластика, а в Майкопе приемка по хорошей цене». Пока же большинство переселенцев либо живут за счет накоплений, либо сдачи в наем городских квартир.
Участки переселенцев расположены в километре от станицы, ближе к горам, сегодня здесь вырыты несколько прудов, идет строительство. На своей земле Максим сделал экспериментальные грядки по технологии Зеппа Хольцера - вырыли неглубокую канаву, забили гнилыми ветками и травой, сверху - грунт. Такая высокая теплая грядка, по словам переселенца, все время подпитывается изнутри продуктами гниения. На огороде уже несколько раз всходил урожай огурцов, помидоров, фасоли и тыквы. Пичугин с ностальгией вспоминает: «Мы как настоящие колдуны варили супы из дикорастущих трав с оригинальными приправами».
В свободное от работы на огороде время переселенцы занимаются собирательством. «Вот, к примеру каштаны, - отличный источник белков и углеводов, который по осени валяется буквально под ногами», - рассуждает Макс. Поджаренные на сковороде плоды напоминают печеный картофель, следующее блюдо, которым он угощает - это компот из ежевики. Присев на пенек, колонист прикидывает, сколько можно продать горожанам плодов и трав - в Адыгее множество шиповника, фундука, кизила, лекарственных трав и стевии. В главной местной травнице растения собирают местные жители, в основном же станичные заняты собственным сельским хозяйством, выращиванием лошадей на продажу и работой на лесозаготовках. «В отличие от большинства коммун и экопоселений, у нас нет никаких общих уставов и советов», - поясняет коммунар - «Все это ближе к анархическому индивидуализму, что дальше, я пока не знаю - время покажет, авось выживем».
Межкультурные различия
«Следующий, пожалуйста!» - кричит по-голландски с русским акцентом Игорь - «На первое в меню суп фасолевый и тыквенный, вам какой?». В помещении стоит запах восточных специй, из найденного на свалке магнитофона негромко играет панк-рок. Уроженец Орла одет во все черное, в нос вставлено небольшое колечко. Ему 25 лет - из них два года живет в Амстердаме. После первых арестов по «болотному делу» и последующих шагов местного Центра по противодействию экстремизму он решился покинуть Россию. «Сегодня я между двух миров, в России чужой, здесь тоже», - говорит Игорь - «Но, живя в Амстердаме, я понял, какие большие возможности дома, Голландия же под жестким контролем - это самая прослушиваемая страна, менты здесь реально пашут за свой оклад».
В свободное от оформления документов время россиянин волонтерствует в проекте «фоку» - коллективной кухне анархистов, которые готовят для жителей соседних районов. «С трех часов по полудню у нас начинается запись на ужин», - рассказывает Игорь - «Но максимально мы можем забронировать не больше сорока мест, поэтому иногда, увы, приходится отказывать». Сеть таких столовых расползлась по всей стране - особенно фоку популярны в соседнем Роттердаме, а также в Берлине и Вене. Стоимость обедов здесь в разы ниже, чем в соседних кафе, поэтому в очереди стоят в основном студенты, мигранты и пенсионеры.
Рекомендованная цена для комплексного обеда (суп, второе, салат и десерт) начинается от 3.5 евро - сюда входит себестоимость и процент на благотворительные проекты, поэтому обычно те, кто в состоянии заплатить, кладут в копилку больше. В обычном амстердамском кафе такой обед будет стоить 20 евро. Последнее время вся прибыль идет социальному центру, в сгоревшем гараже которого вот уже 30 лет хранится звукоусилительная аппаратура для митингов - «собираем теперь им на восстановление былого потенциала для громких заварушек!». Сейчас бенефит организован в поддержку бойцов обороны курдского города Кобани.
Реклама кафе обычно распространяется через интернет, флаеры в дружественных сквотах, уличные афиши и «сарафанное радио» - «тусовка небольшая, все друг друга знают». Все продукты строго вегетарианские - никакого мяса, рыбы и молока, так как большинство поваров - идейные веганы, неприемлющие жестокости к животным. «Кафе маленькое, не протолкнуться, поэтому составляем расписание на неделю и готовим группками по трое - мне вот удобнее четверг» - объясняет внутреннюю кухню анархического общепита Игорь - «Дешевле всего покупать на рынке. Некоторые коллективы находят бесплатные продукты, которые ближе к окончанию срока годности выставляют на свалке».
Над городом стоит низкое свинцовое небо, ему под стать строгое кирпичное здание сквота, которое выходит окнами на один из многочисленных каналов, прорезающих столицу Нидерландов. Местная архитектура минималистична: здания буквально жмутся друг к другу - в старину арендную ставку платили за ширину дома, поэтому строения планировали как можно уже. В домах старой части города на винтовых лестницах не развернуться, поэтому всю мебель затаскивает через окно - под самой крышек укреплен крюк, с помощью которого и орудуют грузчики - в основном это беженцы, лишенные возможности работать официально.
Пик сквотерства пришелся на 70-е годы, когда молодежи была не под силу арендная плата, и она вслед за радикальными художниками из группы PROVO начала проникать в незаселенные жилые дома. В итоге власти пошли на уступки - если сквотерам удавалось проникнуть в помещение и доказать, что оно пустовало больше года, то их оставляли в покое. В 2009 году под нажимом домовладельцев власти изменили правила игры - вслед за Германией начался процесс ликвидации самозахватов. Из 300 коммунальных проектов выжила лишь треть, оставшихся принудили выплачивать хозяевам арендную плату, которая, впрочем, все равно ниже, чем в среднем на рынке - сейчас Игорь с соседями платит около 700 евро.
Многие из знакомых Игоря работают по возможности не больше трех дней: «Паразитизмом здесь и не пахнет, все занимаются спортом и активизмом в свободное от работы время, ну, а трудятся на обычных для этих мест работах - НКО, продавцы, веломеханики и "специалисты по ключам" - взламывать двери они научились, когда обустраивали сквоты».
«Почти сразу у меня сложилось ощущение, что я живу в большой и дружной семье», - делится впечатлениями орловец - «Мы стараемся ужинать каждый день вместе и во всем поддерживать друг друга, именно здесь я научился на практике работать с коллективом». Впрочем, россиянин признается, что у него по-прежнему не утихает депрессия: «Вроде все неплохо, но дома остались бабушка и мать, которая сейчас делает загранпаспорт, чтобы погостить у меня. И есть сильные культурные различия. Дети из бедных и богатых семей никогда не поймут друг друга!».
Текст: Дмитрий Окрест, фото Сергей Коньков и Дмитрий Окрест
«Русская планета», 9 декабря 2014