Легендарный академик «от сохи» Терентий Мальцев
«Вдаль смотреть, а не под ноги»
Крестьянин-академик Т.С. Мальцев (1895-1994) оставил нам ключи к плодородию
11 августа исполнилось двадцать лет со дня смерти Терентия Семеновича Мальцева. Ученый «от сохи», он создал почвозащитную систему земледелия - своего рода ключ к устойчивым урожаям. Ныне им успешно пользуются в степных засушливых районах России, и не только. «Ключ» этот стоил десятилетий упорных поисков, разочарований и находок. ©
~~~~~~~~~~~
«Взглянув на карту Зауралья, вы увидите в долине двух речушек, впадающих в Тобол, Шадринский район. Здесь я занимаюсь опытной работой». Так в далеком 1934 году начиналась статья Терентия Мальцева в журнале «Колхозник». Максим Горький, принимавший участие в его издании, прочитав рукопись крестьянина из Сибири, цветным карандашом написал: «Вот как растут люди, полезные Родине».
Писатель не ошибся. Скромный полевод вырос в крупного ученого, почетного академика ВАСХНИЛ - Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, дважды Героя Социалистического Труда.
Он вторгся в аграрную науку, по сути, не зная ее устоявшихся канонов.
Обогащать почву питательными веществами способны только многолетние растения: клевер, донник, люцерна, другие. После них - глубокая вспашка, с оборотом пласта. И тогда - пожалуйста, возделывай другие культуры. Таковы были непреложные правила, обязательные для земледелия всей необъятной России. На них, собственно, основывалась травопольная система, подтвержденная, укрепленная авторитетом известного ученого-почвоведа Василия Вильямса.
Терентий Мальцев на основе собственного опыта пришел к иному выводу: способностью обогащать почву обладают и однолетние культуры. Они оставляют в ней органических веществ больше, чем успевают взять за период вегетации. Если бы не обладали таким свойством, не было бы и почвы как таковой. Вспашка же с оборотом пласта изменяет условия жизнедеятельности микроорганизмов, разрушает структуру почвы. Значит, предпочтительнее рыхление поверхностное. А глубокое, безотвальное, возможно раз в четыре-пять лет.
Говорят, жизнь прожить - не поле перейти. Но и поле перейти не просто, если ты не праздный прохожий. Для Мальцева оно - лаборатория, школа. В школу он не ходил ни дня. «Без грамоты проживешь, - внушал отец. - Зачем она? От Бога все, только молись усердней». А мне, рассказывал Терентий Семенович, страсть как хотелось научиться читать и писать. Ребята на занятия, он - в поле, луга, в огород. Копать, поливать, грядки пропалывать, скотину пасти. У сверстников узнавал буквы, цифры. Бумаги, карандаша не было. Зимой писал палочкой на снегу, летом - на прибрежном песке, в придорожной пыли. В девять лет слыл среди сельчан грамотеем. Женщинам-солдаткам читал письма от мужей с русско-японской войны, писал ответы.
Тайком от отца доставал книги. По биологии, естествознанию, истории, географии. Мир для него становился шире, а с новыми знаниями появились и новые вопросы. Почему у одних урожай добрый, у других скудный? Почему поздний сев, как правило, в Зауралье удачливее раннего? Как успеть вырастить и убрать хлеба в короткое сибирское лето?
Растение, вычитал Терентий в одной из книг, это фабрика, где создаются органические вещества под воздействием солнечной энергии. Но если это и фабрика, рассуждал он про себя, то особого рода. Со сложнейшей технологией, секретами. В чем они, как бы к ним подобраться?
Началась Первая мировая война. Пришлось поменять соху на винтовку. Окопы, атаки, отступления, смерть товарищей. Затем четыре года немецкого плена. Быстро выучил язык, подружился с тамошними коммунистами.
В 1919 году, вместе с другими военнопленными, создал русскую секцию при компартии Германии. Десятилетия спустя, уже на XXVII съезде КПСС познакомился с генеральным секретарем ЦК Социалистической единой партии Германии Эрихом Хонеккером. По его приглашению посетил места своей солдатской неволи.
Те четыре года не прошли даром. Наблюдал за тамошним хозяйством. Земли вроде бы не лучше наших, Богу молятся не усерднее, а урожай выше. Почему? Вернулся домой в неурожайном, голодном 1921 году. Весна наступила рано. Можно было начинать полевые работы, но до Пасхи в поле никто не выезжал: такова была местная традиция.
«Я решил выехать в поле один, - воспоминал Терентий Семенович. - Несмотря на протесты отца, начал бороновать. Разрушив корку, уменьшил испарение».
Задули горячие ветры, иссушая почву. На участке Мальцева она сохранила влагу. Дружно взошли сорняки. Прежде, чем сеять, уничтожил их культивацией, так что семена легли в хорошо подготовленную почву. Приступили к севу и соседи. Сроки поджимали, и на борьбу с сорняками у них не оставалось времени. Уже набравшие силу они, конечно, глушили всходы пшеницы. Осенью ждал односельчан скудный урожай. Только у Мальцева он оказался отменным. Это была первая победа, хотя и серьезный риск. Ведь неудача могла обернуться для семьи недобором хлеба, голодом.
Не однажды Терентий замечал: семена, случайно попавшие в кромку полевой дороги, буквально втоптанные в земную твердь, дают прекрасные всходы, хорошо развиваются. Задумался: почему? Может, вовсе не стоит надрываться с глубокой пахотой? Оборачивать пласт, неизбежно иссушая почву, причем тратить на это драгоценные время и силы?
Попробовал взрыхлить только верхний слой, на четыре-пять сантиметров - глубину заделки семян. Отец, заметив это, запричитал: «Оставишь без хлеба!». Позволил «умничать» лишь на одной делянке. Осенью дала она, в пересчете на гектар, 26 центнеров пшеницы. На остальной площади едва собрали по пять центнеров.
Примирился с сыном старый хлебороб Семен Абрамович, стал во всем слушаться, помогать. Терентий с головой ушел в свои опыты. Отбирал для сева семена покрупнее, заделывал в почву, когда пройдет опасность ранней весенней засухи, пойдут благодатные дожди. Но тут встала новая преграда. Пшеница не успевала созреть до осеннего ненастья. Значит, нужны другие, раннеспелые сорта.
В годы коллективизации односельчане избрали Терентия колхозным полеводом. Теперь под его началом были сотни гектаров, которые должны были кормить семьи, давать хлеб стране. Один, известно, в поле не воин. А воевать за хороший урожай, он это уже осознал на собственном опыте, нужно грамотно, с научным подходом. Создал сельскохозяйственный кружок. Сначала в него записалось лишь несколько мужиков-энтузиастов. Колхоз выделил помещение под «хату-лабораторию», помог закупить приборы, химикаты. Ставили опыты в «хате», в поле. Многие из них оказались удачными, обнадеживающими. Число кружковцев перевалило уже за сорок человек.
- Земля у того щедрее, кто относится к ней творчески, - обращался он к членам кружка. - Представьте шахматную доску с множеством полей-клеток. За доской двое: человек и природа.
Белыми, с правом первого хода, всегда играет она. Определяет сроки сева, напускает жару или холод, суховеи, дожди, заморозки. И человек, чтобы не проиграть, должен достойно ответить на любой, даже самый коварный ход.
Прослышав о сибирском экспериментаторе, его «хате-лаборатории», сотрудники ленинградского института прикладной ботаники прислали на испытание двести граммов семян пшеницы нового сорта. Посеял, за делянкой смотрел, как за малым дитем. «Гостья» хорошо показала себя в здешних условиях. Через несколько лет Мальцев собрал уже не один центнер этой пшеницы, обеспечил колхоз семенами раннеспелого, перспективного сорта. Но случилось непредвиденное. Пока Терентий был в поле, районный уполномоченный приказал сдать пшеницу на элеватор, в счет обязательных поставок хлеба государству.
До Шадринска, райцентра, больше двадцати километров. Мальцев бегом, туда. Бросился в склад - пшеница его еще не перемешана с другим зерном. Упросил хранить ее отдельно, а сам - в областной центр. Добился: вернули семена. Следующей осенью Терентий охотно делился ими с другими хозяйствами.
К тому времени у Мальцева сложился проверенный личным опытом подход к местным условиям хлебопашества. Главное - сохранить влагу в почве, точно «попасть» в оптимальные сроки сева. Это позволяет «спровоцировать» сорняки, чтобы взошли скорее, уничтожить их, переждать суховеи, повторяющиеся в здешних местах в одно и то же время года.
Достичь желаемого, как он убедился, позволяет рыхление на глубину заделки семян, сорта с коротким сроком вегетации, чтобы успеть собрать урожай до наступления осеннего ненастья. Поле одновременно создает и урожай, и накапливает органические удобрения. Безотвальная обработка, таким образом, повышает плодородие, защищая землю от эрозии.
Агротехника «по Мальцеву» требовала специальных сельскохозяйственных орудий. И тут проявил он себя новатором, конструктором. По его чертежам на местных заводах изготовили плоскорезы, которые рыхлят почву, не оборачивая пласт, плуги для безотвальной глубокой вспашки, дисковые лущильники.
В послевоенные годы мальцевская система земледелия набирала силу, известность. К нему зачастили гости из хозяйств Поволжья, Северного Кавказа, степных районов Казахстана. Но ее широкое применение, даже в Зауралье, сдерживала нехватка специальной техники.
В феврале 1947 года Мальцева пригласили на пленум ЦК ВКП(б) с тем, чтобы он рассказал о своем методе. Проблема зерна, продовольствия стояла особенно остро. До заседания успел побывать у министра земледелия, просил помочь тракторами. Тот обещал выделить с десяток, а нужны были сотни. И вот Мальцев на трибуне.
В моем архиве сохранились машинописные страницы стенограммы с его речью, подаренные Терентием Семеновичем. Год от года, говорил он, хлеба требуется все больше. Тогда как пашня, способная родить его, сокращается по причине строительства, добычи полезных ископаемых. Но хлеб - самый важный продукт, и такой вид энергии, без которого ни одна шестеренка у станка не завертится. Вряд ли придет время, когда можно будет сказать: теперь его достаточно. Каждому понятно: чем зерна больше, тем богаче страна.
Рассказывая о своем опыте, просил не повторять его шаблонно. Всюду свои климатические, почвенные особенности, которые надо учитывать. Сидевший в президиуме И.В. Сталин слушал внимательно, по временам что-то записывал.
А когда речь зашла о технике, спросил:
- Сколько нужно тракторов, товарищ Мальцев?
- Пятьсот.
- А что еще нужно?
- И на этом спасибо, товарищ Сталин.
Ответ вождю показался остроумным. Он чуть заметно ухмыльнулся. Зал, а это были члены правительства, партийные руководители, известные ученые, практики, тоже встретили речь сибиряка аплодисментами. Был тут и Трофим Лысенко, директор ВАСХНИЛ и фаворит Кремля. «Выскочек» от науки он не любил, также, как и отступлений от канонов агробиологии. Мог «посодействовать» отправке вольнодумцев «в места, не столь отдаленные». Но и Мальцев не из простаков, не собирался вступать в открытый спор с учеными-«травопольщиками». Силы неравные. Свои приемы агротехники объяснял особенностями сибирского климата. Более того, вызвался испытывать в условиях Зауралья сорта пшеницы, над которыми тогда работали селекционеры под началом Лысенко.
Тот охотно согласился. Чтобы Мальцеву не мешали этим заниматься, обратился лично к Сталину с предложением создать при колхозе «Заветы Ильича» Шадринскую сельскохозяйственную станцию «для проведения опытов полеводом Мальцевым». Летом 1950 года она и появилась тут, со штатом из трех человек: директор, его заместитель и завхоз. Мальцев получил «охранную грамоту», мандат, гарантирующий неприкосновенность от всевозможных уполномоченных, местных начальников.
Весной 1953 года Президиум АН СССР поручил бригаде ученых проверить и обобщить результаты деятельности этой станции. Из доклада директора НИИ физиологии растений Н.А. Генкеля: «Среда, в которой находятся растения, совершенно меняется при обработке почвы по методу Мальцева, особенно в последующие годы после глубокого рыхления. Все изменения создают условия для хорошего роста и развития растений».
Мальцев, таким образом, укрепил свое положение удачливого экспериментатора.
Небывалые для тех времен урожаи пшеницы на непаханой земле - более 20 центнеров с гектара - стали объектом постоянного внимания прессы, высоких партийных и советских руководителей. Не счесть было газетных, журнальных публикаций, радио- и телепередач.
В августе 1954 года Мальцев принимал в своей деревне делегатов Всесоюзного совещания по сельскому хозяйству.
Мероприятие осчастливил своим присутствием Никита Хрущев. Около пяти часов он дотошно обследовал поля. Был восхищен видом пшеницы. Густой, колосистой, волнами переливающейся на ветерке. Подбрасывал свою шляпу, любуясь, как она ложится на колосья, не пригибая их, словно на стол.
«Так бы в стране все работали, как товарищ Мальцев, - заметил высокий гость. - Некуда было бы хлеб девать». Только за два с половиной года в колхозе, после визита Хрущева, побывало около 3,5 тысячи человек.
Однако постепенно пресса о нем замолчала, гостей поубавилось. К тому времени началось «кукурузное шествие». Хрущев надеялся: поддержит его Мальцев в этом начинании. Но тот не отвечал на подаваемые через посредников сигналы. «Королева полей» в его почвозащитную систему никак не вписывалась. И Хрущев на одном из высоких совещаний с досады обозвал Мальцева «пшеничным аристократом».
В страну пришла мода на интенсивные технологии, расширение посевных площадей за счет распашки целины. В Сибирь, Северный Казахстан пошли эшелоны с тракторами, палатками, комсомольцами-добровольцами.
В первые годы освоения целина неплохо оплачивала труд хлебороба. Так, среднегодовое производство зерна в Казахстане в 1961-1965 годах увеличилось до 14,5 миллиона тонн. Для сравнения: до 1949-1953 годов здесь собирали 3,9 миллиона тонн.
Но вскоре почвы, размолотые гусеницами тракторов, плугами, тяжелыми катками, лущильниками стали легкой «добычей» суховеев. Пропашная система привела к тому, что над казахстанской целиной, Сибирью, Алтаем закружили черные бури. Помню, в Казахстане, по дороге из Целинограда в Павлодар, мы вынуждены были в ясный майский день ехать на машине с включенными фарами. А потом и вовсе остановились на обочине, плотно закрыв двери автомобиля. День превратился в непроглядную ночь. Сугробы чернозема перекрывали шоссе, возвышались у лесополос, на сельских и городских улицах. Поля обнажились до материковой породы…
В той же Курганской области урожайность зерновых упала с 19 до шести центнеров с гектара. Почва настолько омертвела, что извечные спутники пахаря, грачи, перестали ходить за плугами. А что же Мальцев? Он продолжал свое дело. Его район, колхоз эти напасти не затронули.
Ветровая эрозия захватила не только Сибирь, Казахстан, Алтайский край, но и Поволжье, Северный Кавказ. И тогда многие всерьез заговорили о массовом внедрении почвозащитной системы земледелия.
На казахстанской целине этим, еще до масштабных пыльных бурь, занялся директор ВНИИ зернового хозяйства, что в поселке Шортанды под Целиноградом Александр Бараев. Технология примерно та же, что у Мальцева: щадящая обработка, без оборота пласта, с оставлением стерни. Она снижает натиск ветра, зимой задерживает снег. Плюс к этому - чистые пары. То есть, год земля отдыхает, накапливает плодородие, влагу.
Хрущев, считавший себя знатоком сельского хозяйства, «пустующей» пашни не воспринимал, был ярым ее противником. По-крестьянски хитрый Мальцев дипломатично уходил от публичных дискуссий на эту тему.
Особенно с начальством. Иного склада был Бараев, сын питерского железнодорожника. Доказывал оппонентам, невзирая на чины и звания: «В засушливой степи без чистых паров нельзя. Земля истощится. И урожай по парам вдвое выше».
Вспоминаю один из приездов Хрущева в Шортанды. Александр Иванович показал опытное поле, поделенное на четыре равных части: чистый пар, озимые, яровые по пару и пшеница без пара. Увидев пустующую площадь, Хрущев недовольно поморщился. На второй и третьей делянках пшеница выглядела отлично, на четвертой - хилая, низкорослая, вперемешку с сорняками. «А это что за ерунда?», - недовольно спросил гость. «Тут мы, Никита Сергеевич, сеяли по вашей рекомендации, без чистых паров», - услышал он.
Ответ Хрущеву показался дерзким, вызывающим. Он что-то стал кричать о халатности, сознательном искажении агротехники и срочно покинул Шортанды. Директора велел перевести в рядовые агрономы…
Все свои 99 лет Терентий Семенович строго чтил завет отца: не пить, не курить, не брать в руки карты и оружие. Винтовку, правда, пришлось, не по своей воле, взять. Остальные заповеди соблюдал свято.
Причем, ни разу в жизни не воспользовался отпуском. Все в поле, в лугах. На вопросы о секретах долголетия недоуменно пожимал плечами. Дескать, живу, и все тут.
Хотя перенес на своем веку всякое. Похоронил умерших от голода троих детей. Четвертый, Костя, перед войной окончил среднюю школу, мечтал стать агрономом. Уходил на фронт прямо с лугов, бережно обтерев пучком травы косу и передав ее родителю. В августе 1943 года геройски погиб в бою у деревни Верхолюдки Сумской области. Тогда же проводил Мальцев на фронт еще одного сына, Савву, который возвратился тяжело раненым.
Как-то, будучи в Москве, Терентий Семенович позвонил мне из гостиницы около семи утра, хотя никакой спешки вроде и не было. Это по нашим городским понятиям так рано беспокоить без особой надобности не принято. Он же привык вставать в четыре утра. А семь - это уже самое рабочее время. Договорились о встрече.
Пришел после полудня. Худощав, сутул, но бодр. На нем был добротный темный костюм, пестрая, в клетку, рубашка, такой же пестрый, с ярким рисунком, галстук. Но рубашка - навыпуск. «Дед» явно принарядился для городских визитов. Дома, в деревне, я больше видел его босиком, в косоворотке, триковых штанах. Практик, ученый, философ, общественный деятель, он одинаково радушно, запросто встречал в своей избе и руководителей государства, писателей, военачальников, и земляков из окрестных деревень.
Присел. Сетует:
- Ноги начинают болеть.
- От простуды? - спрашиваю.
- Я простуды не боюсь, и по снегу босиком хожу. Только горло иногда болит, гланды.
- Баню, наверное, любите?
- В молодости, на покосе, попал в крапиву, сильно жгло. В бане прошло. Несколько лет после этого париться ходил. Теперь в квартире моюсь.
Извинился за опоздание на встречу. Объяснил причину. Шел мимо ГУМа, в витрине увидел электрический чайник. Зашел и купил. У меня, говорит, дома их целая коллекция. Чайник на столе весь день кипит. Чай люблю.
- Крепкий?
- Ложка заварки на стакан. Завариваю прямо в стакане. Хлеб с маслом, сахар, чай. Вот мой завтрак.
- А обед?
- То же самое.
- Ужин?
- Целые дни одно и то же. Мало ем. Только сахара много потребляю. Все говорят: вредно. А я этим, наверное, и держусь.
Какая, спрашиваю, будет весна для урожая, что про нее старожилы говорят? «Да всякое. А что будет - потом узнаем. Потайки (подтаивание снега на солнце днем - А.П.) начались рано, а по ночам еще морозно. Это плохо. Влага испаряется. Опять же, озимые оголились, могут подмерзнуть, ослабеть».
Речь его проста и выразительна. О предмете своих постоянных забот говорит с любовью и лаской: «земелька», «пшеничка», «дождичек».
Всех, с кем хоть раз довелось общаться, помнил по имени-отчеству. Мог цитировать на память целые страницы из полюбившихся книг. Сокрушался: молодежь чурается крестьянского труда. И у специалистов нет должного усердия, прилежания.
- Когда отец не пускал меня в школу, боясь, что выучившись, уйду от земли, он, по-своему, был прав, - рассказывал он мне. - А нынче в селе без грамоты не обойтись. Другое дело, как знаниями распорядиться. В 1913 году во всем Зауралье был один агроном. Сейчас только в нашем колхозе их трое, хотя земли не прибавилось. Я в свое время не имел в конторе стола, от зари до зари в поле. Теперь же они редко к земле подступаются. Все к бумагам прикованы. Без документации, конечно, не обойтись, но всему должна быть разумная мера.
Разговаривая со мной, то и дело поглядывал на часы. Оказывается, приехал на машине администрации ВАСХНИЛ, стеснялся долго задерживать казенный транспорт…
В последние годы жизни часто обращался к молодежи. Посвятил ей многие страницы своего двухтомника «Думы об урожае».
«Мне, - писал он, - и в преклонном возрасте не свойственно чувство усталости. Продолжаю учиться у природы, по мудрым книгам. Если бы случилось чудо, и смог бы начать жизнь сначала, прожил бы ее так же. С одним условием: пусть при мне будут накопленные знания, опыт. И пусть будут те же противники. Ибо в спорах рождается истина. Если спор во имя ее, а не ради конъюнктуры, чинов и званий».
«В двадцатые годы, - пишет далее, - мне за сданные сельхозпродукты в потребкооперации продали велосипед. Купил, а ездить не получается. Чуть с места тронусь - падаю. Сосед, наблюдавший за этими моими мытарствами, заметил: «Вниз, Терентий, смотришь, потому и падаешь. Ты вперед смотри». Послушался. Стал смотреть не на колесо, а вдаль. И поехал! Вот и советую всем, особенно молодым: вдаль смотрите, а не под ноги. Тогда все получится».
Александр Николаевич Платошкин,
ученый агроном, кандидат исторических наук
специально для Столетия, 11 августа 2014
Крестьянин-академик Т.С. Мальцев (1895-1994) оставил нам ключи к плодородию
11 августа исполнилось двадцать лет со дня смерти Терентия Семеновича Мальцева. Ученый «от сохи», он создал почвозащитную систему земледелия - своего рода ключ к устойчивым урожаям. Ныне им успешно пользуются в степных засушливых районах России, и не только. «Ключ» этот стоил десятилетий упорных поисков, разочарований и находок. ©
~~~~~~~~~~~
«Взглянув на карту Зауралья, вы увидите в долине двух речушек, впадающих в Тобол, Шадринский район. Здесь я занимаюсь опытной работой». Так в далеком 1934 году начиналась статья Терентия Мальцева в журнале «Колхозник». Максим Горький, принимавший участие в его издании, прочитав рукопись крестьянина из Сибири, цветным карандашом написал: «Вот как растут люди, полезные Родине».
Писатель не ошибся. Скромный полевод вырос в крупного ученого, почетного академика ВАСХНИЛ - Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, дважды Героя Социалистического Труда.
Он вторгся в аграрную науку, по сути, не зная ее устоявшихся канонов.
Обогащать почву питательными веществами способны только многолетние растения: клевер, донник, люцерна, другие. После них - глубокая вспашка, с оборотом пласта. И тогда - пожалуйста, возделывай другие культуры. Таковы были непреложные правила, обязательные для земледелия всей необъятной России. На них, собственно, основывалась травопольная система, подтвержденная, укрепленная авторитетом известного ученого-почвоведа Василия Вильямса.
Терентий Мальцев на основе собственного опыта пришел к иному выводу: способностью обогащать почву обладают и однолетние культуры. Они оставляют в ней органических веществ больше, чем успевают взять за период вегетации. Если бы не обладали таким свойством, не было бы и почвы как таковой. Вспашка же с оборотом пласта изменяет условия жизнедеятельности микроорганизмов, разрушает структуру почвы. Значит, предпочтительнее рыхление поверхностное. А глубокое, безотвальное, возможно раз в четыре-пять лет.
Говорят, жизнь прожить - не поле перейти. Но и поле перейти не просто, если ты не праздный прохожий. Для Мальцева оно - лаборатория, школа. В школу он не ходил ни дня. «Без грамоты проживешь, - внушал отец. - Зачем она? От Бога все, только молись усердней». А мне, рассказывал Терентий Семенович, страсть как хотелось научиться читать и писать. Ребята на занятия, он - в поле, луга, в огород. Копать, поливать, грядки пропалывать, скотину пасти. У сверстников узнавал буквы, цифры. Бумаги, карандаша не было. Зимой писал палочкой на снегу, летом - на прибрежном песке, в придорожной пыли. В девять лет слыл среди сельчан грамотеем. Женщинам-солдаткам читал письма от мужей с русско-японской войны, писал ответы.
Тайком от отца доставал книги. По биологии, естествознанию, истории, географии. Мир для него становился шире, а с новыми знаниями появились и новые вопросы. Почему у одних урожай добрый, у других скудный? Почему поздний сев, как правило, в Зауралье удачливее раннего? Как успеть вырастить и убрать хлеба в короткое сибирское лето?
Растение, вычитал Терентий в одной из книг, это фабрика, где создаются органические вещества под воздействием солнечной энергии. Но если это и фабрика, рассуждал он про себя, то особого рода. Со сложнейшей технологией, секретами. В чем они, как бы к ним подобраться?
Началась Первая мировая война. Пришлось поменять соху на винтовку. Окопы, атаки, отступления, смерть товарищей. Затем четыре года немецкого плена. Быстро выучил язык, подружился с тамошними коммунистами.
В 1919 году, вместе с другими военнопленными, создал русскую секцию при компартии Германии. Десятилетия спустя, уже на XXVII съезде КПСС познакомился с генеральным секретарем ЦК Социалистической единой партии Германии Эрихом Хонеккером. По его приглашению посетил места своей солдатской неволи.
Те четыре года не прошли даром. Наблюдал за тамошним хозяйством. Земли вроде бы не лучше наших, Богу молятся не усерднее, а урожай выше. Почему? Вернулся домой в неурожайном, голодном 1921 году. Весна наступила рано. Можно было начинать полевые работы, но до Пасхи в поле никто не выезжал: такова была местная традиция.
«Я решил выехать в поле один, - воспоминал Терентий Семенович. - Несмотря на протесты отца, начал бороновать. Разрушив корку, уменьшил испарение».
Задули горячие ветры, иссушая почву. На участке Мальцева она сохранила влагу. Дружно взошли сорняки. Прежде, чем сеять, уничтожил их культивацией, так что семена легли в хорошо подготовленную почву. Приступили к севу и соседи. Сроки поджимали, и на борьбу с сорняками у них не оставалось времени. Уже набравшие силу они, конечно, глушили всходы пшеницы. Осенью ждал односельчан скудный урожай. Только у Мальцева он оказался отменным. Это была первая победа, хотя и серьезный риск. Ведь неудача могла обернуться для семьи недобором хлеба, голодом.
Не однажды Терентий замечал: семена, случайно попавшие в кромку полевой дороги, буквально втоптанные в земную твердь, дают прекрасные всходы, хорошо развиваются. Задумался: почему? Может, вовсе не стоит надрываться с глубокой пахотой? Оборачивать пласт, неизбежно иссушая почву, причем тратить на это драгоценные время и силы?
Попробовал взрыхлить только верхний слой, на четыре-пять сантиметров - глубину заделки семян. Отец, заметив это, запричитал: «Оставишь без хлеба!». Позволил «умничать» лишь на одной делянке. Осенью дала она, в пересчете на гектар, 26 центнеров пшеницы. На остальной площади едва собрали по пять центнеров.
Примирился с сыном старый хлебороб Семен Абрамович, стал во всем слушаться, помогать. Терентий с головой ушел в свои опыты. Отбирал для сева семена покрупнее, заделывал в почву, когда пройдет опасность ранней весенней засухи, пойдут благодатные дожди. Но тут встала новая преграда. Пшеница не успевала созреть до осеннего ненастья. Значит, нужны другие, раннеспелые сорта.
В годы коллективизации односельчане избрали Терентия колхозным полеводом. Теперь под его началом были сотни гектаров, которые должны были кормить семьи, давать хлеб стране. Один, известно, в поле не воин. А воевать за хороший урожай, он это уже осознал на собственном опыте, нужно грамотно, с научным подходом. Создал сельскохозяйственный кружок. Сначала в него записалось лишь несколько мужиков-энтузиастов. Колхоз выделил помещение под «хату-лабораторию», помог закупить приборы, химикаты. Ставили опыты в «хате», в поле. Многие из них оказались удачными, обнадеживающими. Число кружковцев перевалило уже за сорок человек.
- Земля у того щедрее, кто относится к ней творчески, - обращался он к членам кружка. - Представьте шахматную доску с множеством полей-клеток. За доской двое: человек и природа.
Белыми, с правом первого хода, всегда играет она. Определяет сроки сева, напускает жару или холод, суховеи, дожди, заморозки. И человек, чтобы не проиграть, должен достойно ответить на любой, даже самый коварный ход.
Прослышав о сибирском экспериментаторе, его «хате-лаборатории», сотрудники ленинградского института прикладной ботаники прислали на испытание двести граммов семян пшеницы нового сорта. Посеял, за делянкой смотрел, как за малым дитем. «Гостья» хорошо показала себя в здешних условиях. Через несколько лет Мальцев собрал уже не один центнер этой пшеницы, обеспечил колхоз семенами раннеспелого, перспективного сорта. Но случилось непредвиденное. Пока Терентий был в поле, районный уполномоченный приказал сдать пшеницу на элеватор, в счет обязательных поставок хлеба государству.
До Шадринска, райцентра, больше двадцати километров. Мальцев бегом, туда. Бросился в склад - пшеница его еще не перемешана с другим зерном. Упросил хранить ее отдельно, а сам - в областной центр. Добился: вернули семена. Следующей осенью Терентий охотно делился ими с другими хозяйствами.
К тому времени у Мальцева сложился проверенный личным опытом подход к местным условиям хлебопашества. Главное - сохранить влагу в почве, точно «попасть» в оптимальные сроки сева. Это позволяет «спровоцировать» сорняки, чтобы взошли скорее, уничтожить их, переждать суховеи, повторяющиеся в здешних местах в одно и то же время года.
Достичь желаемого, как он убедился, позволяет рыхление на глубину заделки семян, сорта с коротким сроком вегетации, чтобы успеть собрать урожай до наступления осеннего ненастья. Поле одновременно создает и урожай, и накапливает органические удобрения. Безотвальная обработка, таким образом, повышает плодородие, защищая землю от эрозии.
Агротехника «по Мальцеву» требовала специальных сельскохозяйственных орудий. И тут проявил он себя новатором, конструктором. По его чертежам на местных заводах изготовили плоскорезы, которые рыхлят почву, не оборачивая пласт, плуги для безотвальной глубокой вспашки, дисковые лущильники.
В послевоенные годы мальцевская система земледелия набирала силу, известность. К нему зачастили гости из хозяйств Поволжья, Северного Кавказа, степных районов Казахстана. Но ее широкое применение, даже в Зауралье, сдерживала нехватка специальной техники.
В феврале 1947 года Мальцева пригласили на пленум ЦК ВКП(б) с тем, чтобы он рассказал о своем методе. Проблема зерна, продовольствия стояла особенно остро. До заседания успел побывать у министра земледелия, просил помочь тракторами. Тот обещал выделить с десяток, а нужны были сотни. И вот Мальцев на трибуне.
В моем архиве сохранились машинописные страницы стенограммы с его речью, подаренные Терентием Семеновичем. Год от года, говорил он, хлеба требуется все больше. Тогда как пашня, способная родить его, сокращается по причине строительства, добычи полезных ископаемых. Но хлеб - самый важный продукт, и такой вид энергии, без которого ни одна шестеренка у станка не завертится. Вряд ли придет время, когда можно будет сказать: теперь его достаточно. Каждому понятно: чем зерна больше, тем богаче страна.
Рассказывая о своем опыте, просил не повторять его шаблонно. Всюду свои климатические, почвенные особенности, которые надо учитывать. Сидевший в президиуме И.В. Сталин слушал внимательно, по временам что-то записывал.
А когда речь зашла о технике, спросил:
- Сколько нужно тракторов, товарищ Мальцев?
- Пятьсот.
- А что еще нужно?
- И на этом спасибо, товарищ Сталин.
Ответ вождю показался остроумным. Он чуть заметно ухмыльнулся. Зал, а это были члены правительства, партийные руководители, известные ученые, практики, тоже встретили речь сибиряка аплодисментами. Был тут и Трофим Лысенко, директор ВАСХНИЛ и фаворит Кремля. «Выскочек» от науки он не любил, также, как и отступлений от канонов агробиологии. Мог «посодействовать» отправке вольнодумцев «в места, не столь отдаленные». Но и Мальцев не из простаков, не собирался вступать в открытый спор с учеными-«травопольщиками». Силы неравные. Свои приемы агротехники объяснял особенностями сибирского климата. Более того, вызвался испытывать в условиях Зауралья сорта пшеницы, над которыми тогда работали селекционеры под началом Лысенко.
Тот охотно согласился. Чтобы Мальцеву не мешали этим заниматься, обратился лично к Сталину с предложением создать при колхозе «Заветы Ильича» Шадринскую сельскохозяйственную станцию «для проведения опытов полеводом Мальцевым». Летом 1950 года она и появилась тут, со штатом из трех человек: директор, его заместитель и завхоз. Мальцев получил «охранную грамоту», мандат, гарантирующий неприкосновенность от всевозможных уполномоченных, местных начальников.
Весной 1953 года Президиум АН СССР поручил бригаде ученых проверить и обобщить результаты деятельности этой станции. Из доклада директора НИИ физиологии растений Н.А. Генкеля: «Среда, в которой находятся растения, совершенно меняется при обработке почвы по методу Мальцева, особенно в последующие годы после глубокого рыхления. Все изменения создают условия для хорошего роста и развития растений».
Мальцев, таким образом, укрепил свое положение удачливого экспериментатора.
Небывалые для тех времен урожаи пшеницы на непаханой земле - более 20 центнеров с гектара - стали объектом постоянного внимания прессы, высоких партийных и советских руководителей. Не счесть было газетных, журнальных публикаций, радио- и телепередач.
В августе 1954 года Мальцев принимал в своей деревне делегатов Всесоюзного совещания по сельскому хозяйству.
Мероприятие осчастливил своим присутствием Никита Хрущев. Около пяти часов он дотошно обследовал поля. Был восхищен видом пшеницы. Густой, колосистой, волнами переливающейся на ветерке. Подбрасывал свою шляпу, любуясь, как она ложится на колосья, не пригибая их, словно на стол.
«Так бы в стране все работали, как товарищ Мальцев, - заметил высокий гость. - Некуда было бы хлеб девать». Только за два с половиной года в колхозе, после визита Хрущева, побывало около 3,5 тысячи человек.
Однако постепенно пресса о нем замолчала, гостей поубавилось. К тому времени началось «кукурузное шествие». Хрущев надеялся: поддержит его Мальцев в этом начинании. Но тот не отвечал на подаваемые через посредников сигналы. «Королева полей» в его почвозащитную систему никак не вписывалась. И Хрущев на одном из высоких совещаний с досады обозвал Мальцева «пшеничным аристократом».
В страну пришла мода на интенсивные технологии, расширение посевных площадей за счет распашки целины. В Сибирь, Северный Казахстан пошли эшелоны с тракторами, палатками, комсомольцами-добровольцами.
В первые годы освоения целина неплохо оплачивала труд хлебороба. Так, среднегодовое производство зерна в Казахстане в 1961-1965 годах увеличилось до 14,5 миллиона тонн. Для сравнения: до 1949-1953 годов здесь собирали 3,9 миллиона тонн.
Но вскоре почвы, размолотые гусеницами тракторов, плугами, тяжелыми катками, лущильниками стали легкой «добычей» суховеев. Пропашная система привела к тому, что над казахстанской целиной, Сибирью, Алтаем закружили черные бури. Помню, в Казахстане, по дороге из Целинограда в Павлодар, мы вынуждены были в ясный майский день ехать на машине с включенными фарами. А потом и вовсе остановились на обочине, плотно закрыв двери автомобиля. День превратился в непроглядную ночь. Сугробы чернозема перекрывали шоссе, возвышались у лесополос, на сельских и городских улицах. Поля обнажились до материковой породы…
В той же Курганской области урожайность зерновых упала с 19 до шести центнеров с гектара. Почва настолько омертвела, что извечные спутники пахаря, грачи, перестали ходить за плугами. А что же Мальцев? Он продолжал свое дело. Его район, колхоз эти напасти не затронули.
Ветровая эрозия захватила не только Сибирь, Казахстан, Алтайский край, но и Поволжье, Северный Кавказ. И тогда многие всерьез заговорили о массовом внедрении почвозащитной системы земледелия.
На казахстанской целине этим, еще до масштабных пыльных бурь, занялся директор ВНИИ зернового хозяйства, что в поселке Шортанды под Целиноградом Александр Бараев. Технология примерно та же, что у Мальцева: щадящая обработка, без оборота пласта, с оставлением стерни. Она снижает натиск ветра, зимой задерживает снег. Плюс к этому - чистые пары. То есть, год земля отдыхает, накапливает плодородие, влагу.
Хрущев, считавший себя знатоком сельского хозяйства, «пустующей» пашни не воспринимал, был ярым ее противником. По-крестьянски хитрый Мальцев дипломатично уходил от публичных дискуссий на эту тему.
Особенно с начальством. Иного склада был Бараев, сын питерского железнодорожника. Доказывал оппонентам, невзирая на чины и звания: «В засушливой степи без чистых паров нельзя. Земля истощится. И урожай по парам вдвое выше».
Вспоминаю один из приездов Хрущева в Шортанды. Александр Иванович показал опытное поле, поделенное на четыре равных части: чистый пар, озимые, яровые по пару и пшеница без пара. Увидев пустующую площадь, Хрущев недовольно поморщился. На второй и третьей делянках пшеница выглядела отлично, на четвертой - хилая, низкорослая, вперемешку с сорняками. «А это что за ерунда?», - недовольно спросил гость. «Тут мы, Никита Сергеевич, сеяли по вашей рекомендации, без чистых паров», - услышал он.
Ответ Хрущеву показался дерзким, вызывающим. Он что-то стал кричать о халатности, сознательном искажении агротехники и срочно покинул Шортанды. Директора велел перевести в рядовые агрономы…
Все свои 99 лет Терентий Семенович строго чтил завет отца: не пить, не курить, не брать в руки карты и оружие. Винтовку, правда, пришлось, не по своей воле, взять. Остальные заповеди соблюдал свято.
Причем, ни разу в жизни не воспользовался отпуском. Все в поле, в лугах. На вопросы о секретах долголетия недоуменно пожимал плечами. Дескать, живу, и все тут.
Хотя перенес на своем веку всякое. Похоронил умерших от голода троих детей. Четвертый, Костя, перед войной окончил среднюю школу, мечтал стать агрономом. Уходил на фронт прямо с лугов, бережно обтерев пучком травы косу и передав ее родителю. В августе 1943 года геройски погиб в бою у деревни Верхолюдки Сумской области. Тогда же проводил Мальцев на фронт еще одного сына, Савву, который возвратился тяжело раненым.
Как-то, будучи в Москве, Терентий Семенович позвонил мне из гостиницы около семи утра, хотя никакой спешки вроде и не было. Это по нашим городским понятиям так рано беспокоить без особой надобности не принято. Он же привык вставать в четыре утра. А семь - это уже самое рабочее время. Договорились о встрече.
Пришел после полудня. Худощав, сутул, но бодр. На нем был добротный темный костюм, пестрая, в клетку, рубашка, такой же пестрый, с ярким рисунком, галстук. Но рубашка - навыпуск. «Дед» явно принарядился для городских визитов. Дома, в деревне, я больше видел его босиком, в косоворотке, триковых штанах. Практик, ученый, философ, общественный деятель, он одинаково радушно, запросто встречал в своей избе и руководителей государства, писателей, военачальников, и земляков из окрестных деревень.
Присел. Сетует:
- Ноги начинают болеть.
- От простуды? - спрашиваю.
- Я простуды не боюсь, и по снегу босиком хожу. Только горло иногда болит, гланды.
- Баню, наверное, любите?
- В молодости, на покосе, попал в крапиву, сильно жгло. В бане прошло. Несколько лет после этого париться ходил. Теперь в квартире моюсь.
Извинился за опоздание на встречу. Объяснил причину. Шел мимо ГУМа, в витрине увидел электрический чайник. Зашел и купил. У меня, говорит, дома их целая коллекция. Чайник на столе весь день кипит. Чай люблю.
- Крепкий?
- Ложка заварки на стакан. Завариваю прямо в стакане. Хлеб с маслом, сахар, чай. Вот мой завтрак.
- А обед?
- То же самое.
- Ужин?
- Целые дни одно и то же. Мало ем. Только сахара много потребляю. Все говорят: вредно. А я этим, наверное, и держусь.
Какая, спрашиваю, будет весна для урожая, что про нее старожилы говорят? «Да всякое. А что будет - потом узнаем. Потайки (подтаивание снега на солнце днем - А.П.) начались рано, а по ночам еще морозно. Это плохо. Влага испаряется. Опять же, озимые оголились, могут подмерзнуть, ослабеть».
Речь его проста и выразительна. О предмете своих постоянных забот говорит с любовью и лаской: «земелька», «пшеничка», «дождичек».
Всех, с кем хоть раз довелось общаться, помнил по имени-отчеству. Мог цитировать на память целые страницы из полюбившихся книг. Сокрушался: молодежь чурается крестьянского труда. И у специалистов нет должного усердия, прилежания.
- Когда отец не пускал меня в школу, боясь, что выучившись, уйду от земли, он, по-своему, был прав, - рассказывал он мне. - А нынче в селе без грамоты не обойтись. Другое дело, как знаниями распорядиться. В 1913 году во всем Зауралье был один агроном. Сейчас только в нашем колхозе их трое, хотя земли не прибавилось. Я в свое время не имел в конторе стола, от зари до зари в поле. Теперь же они редко к земле подступаются. Все к бумагам прикованы. Без документации, конечно, не обойтись, но всему должна быть разумная мера.
Разговаривая со мной, то и дело поглядывал на часы. Оказывается, приехал на машине администрации ВАСХНИЛ, стеснялся долго задерживать казенный транспорт…
В последние годы жизни часто обращался к молодежи. Посвятил ей многие страницы своего двухтомника «Думы об урожае».
«Мне, - писал он, - и в преклонном возрасте не свойственно чувство усталости. Продолжаю учиться у природы, по мудрым книгам. Если бы случилось чудо, и смог бы начать жизнь сначала, прожил бы ее так же. С одним условием: пусть при мне будут накопленные знания, опыт. И пусть будут те же противники. Ибо в спорах рождается истина. Если спор во имя ее, а не ради конъюнктуры, чинов и званий».
«В двадцатые годы, - пишет далее, - мне за сданные сельхозпродукты в потребкооперации продали велосипед. Купил, а ездить не получается. Чуть с места тронусь - падаю. Сосед, наблюдавший за этими моими мытарствами, заметил: «Вниз, Терентий, смотришь, потому и падаешь. Ты вперед смотри». Послушался. Стал смотреть не на колесо, а вдаль. И поехал! Вот и советую всем, особенно молодым: вдаль смотрите, а не под ноги. Тогда все получится».
Александр Николаевич Платошкин,
ученый агроном, кандидат исторических наук
специально для Столетия, 11 августа 2014