Из воспоминаний Константина Алексеевича Коровина.
1. Московский городской голова Алексеев.
- У нас, - сказал доктор, - в Москве глазная больница, новая, для бедных, и для всех. Такую больницу и за границей поискать. Так вот что. Московский городской голова Алексеев, сажень ростом, толстый, умный человек, сколько добра внёс. Широкий человек. Он больницу строил. Денег надо много.
Приехал он к старику Солодовникову-миллионщику, а тот скуп - штаны носит, так внутри подкладку клеем смазал, чтобы не изнашивались. Ну, приехал к нему городской голова. "Денег дай на больницу. Надо, говорит, для Москвы. Обращаюсь к вам, как к человеку и христианину."
А тот ему: "Горд ты больно, христианином пугаешь, городской голова. Поклонись в ноги - дам." Алексеев ему и бух в ноги, к самым сапогам, да и заплакал. Солодовников удивился, да полмиллиона и подписал.
Уехал от него Алексеев и думает: "вот ведь что надо". Заехал к Попову, на Никольскую - чайная торговля - прямо в контору. Вошёл, да прямо Попову в ноги - бух, на больницу дай. Тот удивился: что такое - сам городской голова в ногах валяется?... Сто тысяч подписал.
- Было это в старину в Греции, кажется сам Сократ тирану сиракузскому Дионисию в ноги пал, за друга-философа просил. Осудили за это друзья его, а он говорит: "я не виноват, что у него уши в ногах..."
Заехал голова Алексеев и к Морозову, и к Найденову, в одну контору, в другую, и везде в ноги валится. Приехал домой к обеду, щётку в передней взял - колени чуть не час чистил. А больницу, всё-таки, построил, да клиники, да ещё детскую больницу. Вот ведь как. Боялись его. Богатый-то думает, когда говорит с ним, как бы леший-то этот в ноги не упал...
2. Московский полицмейстер.
А вот - приёмная московского полицмейстера Огарёва. Каждый проситель приходит отдельно. Слышится из-за дверей кабинета хриплый голос начальника.
- Да ты что? Да я тебя, да ты мне, да я...
Посреди комнаты, у стола, стоит полицмейстер. Перед ним кругленький, небольшого роста, с лисьими глазками, ловкий домовладелец Мелюшин.
- Ваше превосходительство, - говорит Мелюшин. - Вот сын отбывает, в Подольск отправили. Без отца там... В Москву если бы перевели, на праздники пришёл бы повидать, а то избалуется там один... Похлопочите, окажите милость...
Мелюшин роняет к ногам полицмейстера толстый пакет.
- Это ты что? Подыми-ка!
Мелюшин падает на колена, плача:
- Не погубите, ваше превосходительство! Осмелился, прямо сам не знаю как и что...
- Дай-ка сюда, - говорит Огарёв, берёт пакет, разрывает. - Деньги тут. Сколько?
- Пять тыщ, - отвечает побледневший Мелюшин: плачет, повторяя: - Не виноват, простите...Сын...Никому не скажу, ей-Богу, никому... - и он бьёт себя в грудь.
А Огарёв считает деньги.
- Пять тысяч, верно. Ну-ка, ты, первой гильдии, давай-ка ещё пять: и всем говори, коль хочешь - на всю Москву ори...
Изумлённый Мелюшин лезет в карман и достаёт ещё пять тысяч.
Огарёв садится за стол, надевает очки, звонит звонком. Приходит его военный человек - и здоровенный же! - как морж с усами.
- Ну-ка давай сургуч!
Морж усатый зажигает свечу. Полицмейстер что-то пишет, вкладывает деньги и письмо в большой конверт. Капает на конверт сургучём, берёт печать у своего военного человека и лижет её.
- Тю-тю, да она же мокрая!..
- Я уж лизал, ваше превосходительство, - рявкает тот его здоровенный усач.
Огарёв встаёт, подходит к Мелюшину.
- Ты купец первой гильдии, московский домовладелец, ты, батюшка, человек богатый. Отнеси-ка ты это пакет в сиротский дом, что на Девичьем Поле, и там возьми расписку. А в письме сказано, что ты, Мелюшин, жертвуешь сиротам десять тысяч рублей. Понял? И знай: сын твой здесь будет, в Спасских. Но ежели мне скажут, что он по трактирам да скачкам, так я его, мелюшкина сына, я его... Вся кутиловка из головы выскочит... Ведь я вас всех знаю, купцов, и православных, и прочих...
У меня приятель был, Куперник. Голова-человек, умный. Он рассказывал мне: "Моисей у них был в старину, так вот, к нему приходили такие-то - также со взятками. А он поглядит, да скажет - "Хге" - и из того дух вон... Погоди, думаю.
И пришёл ко мне мой приятель Куперник, что и ты - взятку дать. А я на него поглядел, набрал воздуха в грудь да как гаркну - "Хге" - он так и сел на пол, да елозит-елозит...
Я смотрю - до чего смешно он елозит и встать не может...
Так веришь ли, от моего "Хге" его в больницу увезли. Вот ведь как в старину бывало...
И московский полицмейстер предобродушно и раскатисто рассмеялся.