(no subject)
1.
Приближалось лето года 1994 от Рождества Христова.
Будучи студенткой-первокурсницей истфака пединститута, я, как и все студенты данного факультета, должна была пройти археологическую практику. Будучи большой поклонницей истории вообще и археологии в частности, ожидала её с большим нетерпением.
Так случилось, что студенты моего курса стали первыми, кому предоставили выбор в вопросе о месте прохождения этой практики. До сего достопамятного дня наличествовал раскоп в непосредственной близости от горда, что, во-первых, позволяло студентам копать, во-вторых создавало иллюзию свободы в относительной близости от дома, а в-третьих делало практику незабываемой посредством доступности всех городских развлечений, а именно водки. Нашему же курсу торжественно объявили, о предоставляющейся уникальной возможности пройти оную практику на довольно значительном удалении от дома, под непосредственным руководством известного новосибирского археолога В. Е. Медведева.
Под дружные вопли «О, да!» весь курс ринулся в деканат - записываться, ибо было объявлено, что количество мест ограничено. Народ дружно бил себя пяткой в грудь и рассуждал о палатках, песнях у костра и великих открытиях на раскопках поселения чжурчженей, которые только и ждали нашествия 1-го курса истфака Комсомольского-на-Амуре пединститута.
Постепенно, с трагическими минами и грустными рассказами о давлении обстоятельств в лице родителей, большая часть бывалых зубров от туризма и будущих шлиманов потихоньку отсеялась. В итоге был утверждён окончательный состав группы, в которую, помимо вашей покорной слуги, вошли ещё две девушки с абсолютно идентичным моему, то есть нулевым, опытом в турпоходах и готовке еды на костре (а именно это нам и предстояло), девять парней, большая часть которых отличалась примерно тако же турподготовкой, и самый замурзанный преподаватель на всём факультете, который, тем не менее, вёл один из моих любимых предметов - историческую географию.
Итак, немногие оставшиеся в списке будущие служители Клио собрали немудрёные туристические вещички в видавшие виды отцовские рюкзаки (по крайней мере у меня был именно такой) и погожим летним дальневосточным утром, провожаемые взволнованными родителями, собрались на набережной Комсомольска-на-Амуре, дабы пуститься в путь, прочь от родного города, на поиски приключений и великих археологических открытий!
2.
Нам предстояло спуститься на триста километров вниз по течению Амура, до уникального своей природой и археологией острова Сучу или Щучьего, как прозвали его русские землепроходцы. Это мы с лёгкостью и проделали, воспользовавшись гениальным достижением современной цивилизации под кодовым названием «Метеор», что заняло у нас не более четырёх часов, в отличие от тех же землепроходцев, подобным транспортом не располагавших.
Будучи единственным островом на достаточно большом отрезке реки, Сучу издревле привлекал внимание сначала первобытного человека, затем казаков-землепроходцев, а впоследствии и устроителей пионерского отдыха. Именно поэтому в самом сердце острова, посреди весьма эндемичного леса с несколькими видами эндемичных растений и насекомых, поверх уникального неолитического поселения и казацкой стоянки 18-19 веков, расположился весьма неэндемичный и уж тем более не уникальный пионерский лагерь, часть корпусов которого и была перестроена под обиталище археологов.
94-й год... Перестройка уже отгремела, перестроенного видно было мало, а вот запущенного - хоть отбавляй. Именно таковым и нашли мы лагерь, единственными обитателями которого на тот момент являлись несколько отрядов интернатских детишек, которых нам строго-настрого велено было «не приручать!».
То есть не кормить, как можно меньше общаться, не встревать в их жизнь и, по возможности, не допускать их в свою, серьёзно-археологическую. И конечно же за три недели нашего пребывания на острове сей запрет был нарушен многажды и с удовольствием, ибо народ интернатовский оказался весьма неприлипчивым, неголодным, но любящим угоститься у «археологов-геникологов», и довольно беспомощным в некоторых вопросах, каковую помощь мы им, по мере сил, возможностей и наличия свободного времени и предоставляли.
Ещё в процессе набора группы нас предупредили, что жить в палатках не придётся, а обитать мы будем в «домиках, построенных для шведских (или швейцарских ? - не то чтобы я не помнила - просто никогда и не знала) учёных, собиравшихся когда-то поучаствовать в раскопках». Нас так же уверили, что к нашим услугам будет и баня, предназначавшаяся изначально всё для тех же иностранцев. Ну что же, печально вздохнув и смирившись с крушением мечты о туристской романтике, мы приготовились мужественно страдать в комфорте и невыносимо неромантичной обстановке благоустроенности. Вы, наверное, понимаете, что печалились мы абсолютно зря. Ну почти зря. Домики на поверку оказались немного перестроенными и обшитыми изнутри фанерой пионерлагерными корпусами, в бане достроенными были только предбанник и парилка, между которыми зиял провал глубиной в метр с перекинутой через него доской, а предстоящая готовка на костре еды на пятнадцать человек и вовсе вернула нам ощущение праздника.
Встретили нас профессор Медведев и его жена, которые и оказались полным составом обещанной нам экспедиции. Профессор выглядел на удивление соответствующим моему представлению об учёном-археологе: солидный, представительный, бородатый и нелюдимый. За всё время нашего пребывания на раскопках мы почти не видели его вне раскопа. Как истинный учёный он был вечно погружен в работу и размышления о работе, изредка снисходя до объяснения смысла находок желторотым студентам, буквально заглядывавшим в профессорский рот. Его жена Ольга (отчества, к сожалению, не помню) оказалась очень приятной женщиной, весьма облегчившей суровую полевую жизнь трём домашним девочкам-отличницам, никогда не готовившим кашу на сухом молоке и рагу из тушенки в ведре, подвешенном над костром, на экспедицию из полутора десятков голодных студентов-историков.
3.
А полевая жизнь оказалась поистине суровой. Начать с того, что на трёх девушек пришлась вся ответственность за хозяйственную часть экспедиции. И это помимо основной работы на раскопе. Мы начинали свой рабочий день раньше всех и заканчивали самыми последними.
Выглядело это примерно так. В шесть утра нас будил Станислав Борисович, наш преподаватель. То есть, разумеется, будил он одну дежурную, но две оставшиеся и представить себе не могли, как это - бросить её на произвол судьбы, костра и помощника мужского пола. Ни я, до этой экспедиции не приготовившая ничего серьёзнее яичницы, ни Оксанка, имеющая опыт готовки в одной отдельно взятой благоустроенной кухне, ни кореяночка Вика Ким, обладательница полутора метров роста и чёрной тяжеленной косы, заканчивающейся где-то в районе подколенок, просто не справились бы в одиночку. В итоге в шесть утра мы дружно просыпались, умывались, поливая друг дружке из ковшика, остывшей за ночь водицей, и дружно топали готовить завтрак, подгоняя полусонного дежурного парня, чьей обязанностью было развести костёр и притащить воды.
Позавтракав, весь народ, включая двух не дежурящих в тот день девчат, отправлялся копать, а третья оставалась мыть посуду и готовить обед. Пообедав, мужской состав экспедиции топал отдыхать, а женский дружно мыл посуду и решал, что же приготовить на ужин - кашу или же кашу, попутно помогая чистить картошку.
Во второй половине дня - снова раскоп, после работы - помочь дежурной подружке приготовить ужин, после - помыть посуду. Кстати помывка посуды занимала кучу времени ибо производилась в еле тёплой воде, подогретой на костре, при полном отсутствии современных средств для мытья посуды. В итоге, когда в восемь вечера парни уже возвращались с реки, искупавшись и наловив рыбы, а солнышко готово было закатиться, мы туда только направлялись. Либо оставались без купания, если было слишком холодно.
Может сложиться впечатление, что нам было тяжело и грустно. Тяжело - да, грустно - никогда! Ну разве чуть-чуть, когда преподаватель повёл себя ужасно несправедливо по отношению к нам и пришлось объявлять ему бойкот. В остальное же время мы отнюдь не унывали, пели песни, дурачились и жалели тех, кто так и не решился поехать на Щучий.
Продолжение следует.
Приближалось лето года 1994 от Рождества Христова.
Будучи студенткой-первокурсницей истфака пединститута, я, как и все студенты данного факультета, должна была пройти археологическую практику. Будучи большой поклонницей истории вообще и археологии в частности, ожидала её с большим нетерпением.
Так случилось, что студенты моего курса стали первыми, кому предоставили выбор в вопросе о месте прохождения этой практики. До сего достопамятного дня наличествовал раскоп в непосредственной близости от горда, что, во-первых, позволяло студентам копать, во-вторых создавало иллюзию свободы в относительной близости от дома, а в-третьих делало практику незабываемой посредством доступности всех городских развлечений, а именно водки. Нашему же курсу торжественно объявили, о предоставляющейся уникальной возможности пройти оную практику на довольно значительном удалении от дома, под непосредственным руководством известного новосибирского археолога В. Е. Медведева.
Под дружные вопли «О, да!» весь курс ринулся в деканат - записываться, ибо было объявлено, что количество мест ограничено. Народ дружно бил себя пяткой в грудь и рассуждал о палатках, песнях у костра и великих открытиях на раскопках поселения чжурчженей, которые только и ждали нашествия 1-го курса истфака Комсомольского-на-Амуре пединститута.
Постепенно, с трагическими минами и грустными рассказами о давлении обстоятельств в лице родителей, большая часть бывалых зубров от туризма и будущих шлиманов потихоньку отсеялась. В итоге был утверждён окончательный состав группы, в которую, помимо вашей покорной слуги, вошли ещё две девушки с абсолютно идентичным моему, то есть нулевым, опытом в турпоходах и готовке еды на костре (а именно это нам и предстояло), девять парней, большая часть которых отличалась примерно тако же турподготовкой, и самый замурзанный преподаватель на всём факультете, который, тем не менее, вёл один из моих любимых предметов - историческую географию.
Итак, немногие оставшиеся в списке будущие служители Клио собрали немудрёные туристические вещички в видавшие виды отцовские рюкзаки (по крайней мере у меня был именно такой) и погожим летним дальневосточным утром, провожаемые взволнованными родителями, собрались на набережной Комсомольска-на-Амуре, дабы пуститься в путь, прочь от родного города, на поиски приключений и великих археологических открытий!
2.
Нам предстояло спуститься на триста километров вниз по течению Амура, до уникального своей природой и археологией острова Сучу или Щучьего, как прозвали его русские землепроходцы. Это мы с лёгкостью и проделали, воспользовавшись гениальным достижением современной цивилизации под кодовым названием «Метеор», что заняло у нас не более четырёх часов, в отличие от тех же землепроходцев, подобным транспортом не располагавших.
Будучи единственным островом на достаточно большом отрезке реки, Сучу издревле привлекал внимание сначала первобытного человека, затем казаков-землепроходцев, а впоследствии и устроителей пионерского отдыха. Именно поэтому в самом сердце острова, посреди весьма эндемичного леса с несколькими видами эндемичных растений и насекомых, поверх уникального неолитического поселения и казацкой стоянки 18-19 веков, расположился весьма неэндемичный и уж тем более не уникальный пионерский лагерь, часть корпусов которого и была перестроена под обиталище археологов.
94-й год... Перестройка уже отгремела, перестроенного видно было мало, а вот запущенного - хоть отбавляй. Именно таковым и нашли мы лагерь, единственными обитателями которого на тот момент являлись несколько отрядов интернатских детишек, которых нам строго-настрого велено было «не приручать!».
То есть не кормить, как можно меньше общаться, не встревать в их жизнь и, по возможности, не допускать их в свою, серьёзно-археологическую. И конечно же за три недели нашего пребывания на острове сей запрет был нарушен многажды и с удовольствием, ибо народ интернатовский оказался весьма неприлипчивым, неголодным, но любящим угоститься у «археологов-геникологов», и довольно беспомощным в некоторых вопросах, каковую помощь мы им, по мере сил, возможностей и наличия свободного времени и предоставляли.
Ещё в процессе набора группы нас предупредили, что жить в палатках не придётся, а обитать мы будем в «домиках, построенных для шведских (или швейцарских ? - не то чтобы я не помнила - просто никогда и не знала) учёных, собиравшихся когда-то поучаствовать в раскопках». Нас так же уверили, что к нашим услугам будет и баня, предназначавшаяся изначально всё для тех же иностранцев. Ну что же, печально вздохнув и смирившись с крушением мечты о туристской романтике, мы приготовились мужественно страдать в комфорте и невыносимо неромантичной обстановке благоустроенности. Вы, наверное, понимаете, что печалились мы абсолютно зря. Ну почти зря. Домики на поверку оказались немного перестроенными и обшитыми изнутри фанерой пионерлагерными корпусами, в бане достроенными были только предбанник и парилка, между которыми зиял провал глубиной в метр с перекинутой через него доской, а предстоящая готовка на костре еды на пятнадцать человек и вовсе вернула нам ощущение праздника.
Встретили нас профессор Медведев и его жена, которые и оказались полным составом обещанной нам экспедиции. Профессор выглядел на удивление соответствующим моему представлению об учёном-археологе: солидный, представительный, бородатый и нелюдимый. За всё время нашего пребывания на раскопках мы почти не видели его вне раскопа. Как истинный учёный он был вечно погружен в работу и размышления о работе, изредка снисходя до объяснения смысла находок желторотым студентам, буквально заглядывавшим в профессорский рот. Его жена Ольга (отчества, к сожалению, не помню) оказалась очень приятной женщиной, весьма облегчившей суровую полевую жизнь трём домашним девочкам-отличницам, никогда не готовившим кашу на сухом молоке и рагу из тушенки в ведре, подвешенном над костром, на экспедицию из полутора десятков голодных студентов-историков.
3.
А полевая жизнь оказалась поистине суровой. Начать с того, что на трёх девушек пришлась вся ответственность за хозяйственную часть экспедиции. И это помимо основной работы на раскопе. Мы начинали свой рабочий день раньше всех и заканчивали самыми последними.
Выглядело это примерно так. В шесть утра нас будил Станислав Борисович, наш преподаватель. То есть, разумеется, будил он одну дежурную, но две оставшиеся и представить себе не могли, как это - бросить её на произвол судьбы, костра и помощника мужского пола. Ни я, до этой экспедиции не приготовившая ничего серьёзнее яичницы, ни Оксанка, имеющая опыт готовки в одной отдельно взятой благоустроенной кухне, ни кореяночка Вика Ким, обладательница полутора метров роста и чёрной тяжеленной косы, заканчивающейся где-то в районе подколенок, просто не справились бы в одиночку. В итоге в шесть утра мы дружно просыпались, умывались, поливая друг дружке из ковшика, остывшей за ночь водицей, и дружно топали готовить завтрак, подгоняя полусонного дежурного парня, чьей обязанностью было развести костёр и притащить воды.
Позавтракав, весь народ, включая двух не дежурящих в тот день девчат, отправлялся копать, а третья оставалась мыть посуду и готовить обед. Пообедав, мужской состав экспедиции топал отдыхать, а женский дружно мыл посуду и решал, что же приготовить на ужин - кашу или же кашу, попутно помогая чистить картошку.
Во второй половине дня - снова раскоп, после работы - помочь дежурной подружке приготовить ужин, после - помыть посуду. Кстати помывка посуды занимала кучу времени ибо производилась в еле тёплой воде, подогретой на костре, при полном отсутствии современных средств для мытья посуды. В итоге, когда в восемь вечера парни уже возвращались с реки, искупавшись и наловив рыбы, а солнышко готово было закатиться, мы туда только направлялись. Либо оставались без купания, если было слишком холодно.
Может сложиться впечатление, что нам было тяжело и грустно. Тяжело - да, грустно - никогда! Ну разве чуть-чуть, когда преподаватель повёл себя ужасно несправедливо по отношению к нам и пришлось объявлять ему бойкот. В остальное же время мы отнюдь не унывали, пели песни, дурачились и жалели тех, кто так и не решился поехать на Щучий.
Продолжение следует.