Шломо Цемах, часть II
Продолжение. Начало здесь.
Странниками или скитальцами (הנודדים) ивритская пресса Эрец-Исраэль называла репатриантов Второй алии, не имевших ни собственных земельных участков в Стране, ни средств прокормиться в городе, и предлагавших свой труд фермерам в "старых" колониях, многие из которых опирались на финансовую поддержку одного из баронов, Ротшильда или Гирша. Наемные сельскохозяйственные рабочие перемещались из одного поселения в другое в поисках лучшей доли, но также и движимые желанием поскорее узнать Страну, с которой они решили связать свое будущее.
Колонисты, привыкшие к использованию дешевого и умелого арабского труда, были далеко не единодушны в своем отношении к "новым странникам". Одни брали их на работу, тогда как другие решительно отказывались от наемного труда новоприбывших, и не только потому, что те требовали элементарного уважения к себе, работая - по крайней мере, на первых порах - хуже арабов. Наряду с этими объективными факторами, против репатриантов Второй алии действовала своего рода "идеология": многие фермеры находили, что само появление феномена еврейского батрачества принижает статус евреев в глазах арабов.
В отмеченном столкновении интересов заключалась объективная предпосылка той яростной энергетики, которая сделала впоследствии сионистские рабочие партии доминантной политической силой в Ишуве. По сути дела, репатрианты Второй алии самим фактом своего появления в Стране и той ролью, на которую они естественным образом претендовали на местном рынке труда, говорили своим предшественникам:
- Вы ошибаетесь, если думаете, что находитесь здесь для того, чтобы успешно вести собственное хозяйство, обогащаясь дешевым арабским трудом и не желая видеть иных резонов своего пребывания на этой земле. На самом деле и вы, и мы представляем собой разные части единого национального проекта. Вы будете брать на работу нас, а не арабов, даже если это сократит ваши прибыли и заставит вас смотреть на своих батраков иными глазами, потому что только так здесь может быть создано национальное хозяйство, без которого невозможно мечтать о своем государстве. Мы заставим вас подчиниться этому требованию, если надо - средствами жесткого общественного бойкота, обращенного против тех, кто берет на работу арабов. И если за прошедшие годы вы успели влюбиться в свою роль палестинских помещиков, забудьте о ней, пока не поздно. Мы приготовили для вас другую роль, ее-то вы и будете играть вместе с нами в общем деле национального возрождения.
Кто-нибудь, вероятно, усмотрит здесь параллель с периодически звучащим сегодня "не покупать у арабов, не давать работу арабам", и я, признавая, что это сердитое настроение нередко имеет в наших условиях понятные эмоциональные причины, все же хочу отметить, что речь тогда шла совсем о другом. Требование гарантированного пространства для еврейского труда диктовалось в начале ХХ века не враждебностью по отношению к арабам, не раздражением в связи с тем или иным брутальным эксцессом и, тем более, не "расизмом", а ясным осознанием того факта, что здесь должны быть созданы условия для развития самодостаточной национальной экономики, без которой не будет ни массовой алии, ни политического горизонта еврейского возрождения, ни, в конечном счете, вообще ничего созвучного базисным целям сионизма. Особая роль еврейского пролетариата (а большинство репатриантов Второй алии были пролетариями в самом элементарном смысле этого слова) в выдвижении данного требования была обусловлена тем, что оно отражало его кровный интерес, наряду с абстрактным пониманием ценности продуктивного еврейского труда, каковое было присуще и другим участникам сионистского проекта, но - без той остроты, которую обретает всякая умозрительная схема, сделавшись формулой личного выживания.
В самый ранний период Второй алии, к которому относится появление Шломо Цемаха в Эрец-Исраэль, никто еще не успел сформулировать позитивную программу "новых странников", на появление которых лишь недавно обратила внимание местная ивритская пресса. Справедливости ради отметим, что далеко не все "странники" были такими же убежденными сионистами, как Цемах и его плоньские товарищи. Некоторую часть молодых людей, приезжавших тогда в Страну, составляли так называемые "японцы", т.е. еврейские юноши, бежавшие от призыва в царскую армию в ходе Русско-Японской войны и не собиравшиеся оставаться в Эрец-Исраэль дольше, чем это им будет необходимо. Другую часть составляли молодые люди, успевшие отметиться активным участием в русском революционном движении и, как следствие, оказавшиеся объектом пристального интереса полицейских властей в России. И "японцы", и революционеры изначально рассматривали Палестину как временное убежище и многие из них действительно уехали отсюда впоследствии, но многие же и остались. Оставались, как правило, те, кто влюблялся в Страну и в преображавший ее сионистский проект.
В числе последних случались люди, которым было суждено сыграть заметную роль в создании конспиративных групп "Бар-Гиора" (1907) и "Ха-Шомер" (1909), первых военизированных организаций еврейского Ишува. Среди них выделяется Маня Шохат, дама с вполне экзотической биографией, но не одна она была такова. Другие, как Пинхас Рутенберг, примкнувший к сионистскому движению позже, имея за спиной почти столь же экзотический (и мучивший его до последнего дня) опыт подвижничества в эсеровской партии, прославились на поприще строительства национальной экономики. Общий вектор этого движения был отражен в названии книги Бен-Гуриона "От класса к нации" (דוד בן גוריון, "ממעמד לעם", ורשה 1931), и именно превалирование национального императива над "универсальным" марксистским подходом является причиной едких претензий к рабочему сионизму со стороны таких современных исследователей, как Зеэв Штернхель.
В 1995 году профессор Штернхель выпустил монографию под красноречивым названием "Строительство нации или исправление общества? Национализм и социализм в израильском рабочем движении 1904-1940" (זאב שטרנהל, בניין אומה או תיקון חברה? לאומיות וסוציאליזם בתנועת העבודה הישראלית 1940-1904). Бен-Гурион, Берл Кацнельсон и даже Аарон-Давид Гордон, страстное мировоззрение которого обоснованно называют "религией труда", не оставили ученому места для сомнений в данном вопросе.
Давид Бен-Гурион, Берл Кацнельсон, Шломо Цемах (все-таки удалось отыскать раннюю фотографию), А.Д. Гордон
Удивляться здесь нечему. Те, для кого на первом месте стояли марксизм и классовая борьба, были объективно неспособны сотрудничать с другими частями народа в деле национального возрождения, и поэтому они самим ходом истории вытеснялись на крайнюю периферию сионистского лагеря, как это случилось с левым крылом Поалей Цион (его лидеры Яаков Зерубавель и Нахум Нир-Рафалкес отказывались участвовать в работе ВСО, одновременно добиваясь для своей партии членства в Коминтерне), или вовсе за его рамки, как в случае с бывшими сионистами, уходившими в местную компартию (СРП = > СЕРП => ПКП => ИКП). Бывало также, что наиболее последовательные марксисты уезжали в Советский Союз, где их обычно ждала страшная участь.
Самым значительным эпизодом такого рода явился отъезд в Крым в 1927 году возглавлявшейся Менахемом Элькиндом группы бойцов Трудового батальона им. Йосефа Трумпельдора. Этой группой, насчитывавшей около семидесяти человек, в районе Евпатории была основана коммуна, названная на эсперанто "Войо нова" ("Новый путь"); дать коммуне название на иврите власти запретили, а подобрать для нее название на идише коммунары не захотели. Несмотря на явное недовольство советского руководства, приехавшие с Элькиндом коммунары говорили между собой на иврите и на нем же учили своих детей, но в условиях СССР это не могло продолжаться долго. В 1933 году "Войо нова" была превращена в обычный колхоз, и большинство создавших эту коммуну переселенцев покинули Крым. Элькинд с женой и двумя детьми сначала поселился в Ленинграде, затем переехал в Москву, поступил в Московский институт механизации сельского хозяйства, был арестован 2 декабря 1937 года, осужден за шпионаж, приговорен Военной коллегией Верховного суда к высшей мере наказания и расстрелян в феврале 1938 года. Два его старших сына (третий родился незадолго до ареста) погибли на фронте в годы начавшейся вскоре войны с нацистской Германией. Репрессиям НКВД подверглись в тридцатые годы и многие другие переселенцы из Эрец-Исраэль.
Менахем Элькинд с семьей перед отъездом в Крым, Исраэль и Маня Шохат
Тригером отмеченного размежевания в сионистском рабочем движении явилась большевистская революция в России, и создавая Ахдут ха-Авода в 1919 году, Бен-Гурион и Кацнельсон стремились четко определить идеологические приоритеты своей новой партии. Выступая в 1922 году на ее третьем съезде, Бен-Гурион дал исчерпывающий ответ на вопрос, который будет впоследствии вынесен профессором Штернхелем в название его книги:
"Не поиском возможности построить нашу жизнь на самых гармоничных социально-экономических основаниях обусловлена наша партийная линия, но огромной, всепоглощающей заботой, которая господствует в наших мыслях и в нашей работе, и это забота о завоевании страны (כיבוש הארץ) и ее обустройстве силами большой алии. Все остальное является не более чем риторической приправой к этой главной задаче... Мы не студенты, увлеченные абстрактной дискуссией о самосозидании, но покорители страны, встретившие перед собой железную стену и готовые ее проломить... И мы неслучайным образом используем военную терминологию, говоря о создаваемых нами поселениях... Алия является для нас мерилом всего, и любой экономический подход будет рассматриваться нами лишь по признаку того, в какой степени он способен обеспечить максимальное число рабочих мест для прибывающих в страну репатриантов".
Фактический отказ Бен-Гуриона от марксизма (или, во всяком случае, от последовательного марксизма, с присущим тому ультимативным требованием классовой борьбы) не был формальным, и на торжественных мероприятиях его партии рядом с портретом Герцля по-прежнему вывешивался портрет Маркса, не говоря уже о кумаче, соседствовавшем там с бело-синими флагами. Марксистская риторика иной раз оживала в публичных выступлениях Бен-Гуриона, и он мог, например, заявить даже и во второй половине двадцатых годов, что "верит в диктатуру пролетариата", но Зеэв Штернхель и другие исследователи верно определяют реальный вес этих высказываний. Верно определил его и сам Бен-Гурион в названии своей книги "От класса к нации" и в предисловии к ней:
"Рабочее движение в Стране Израиля не является прямым продолжением еврейского рабочего движения в диаспоре и не наследует всех его черт, но представляет собой принципиально новый извод нашей трудовой и национальной истории. Еврейский рабочий в Стране Израиля отличается от своего собрата в диаспоре происхождением и экономическим строем создаваемой им формации; отличается он от него и своими национальными устремлениями. Новым, иным является его путь. Муки многострадального, лишенного Родины народа, над которым воссияла мечта о возрождении и революции, привели в Страну дерзкую молодежь, упорную и решительную, мятежную и готовую к созиданию. Этой молодежью водружается знамя труда на древних пустошах, давших сложиться новому типу еврейского рабочего, преображенному своей Родиной и одновременно преображающему ее. Не дополнительная ветвь на существующем древе [еврейского социалистического движения], но совершенно новое древо, корни которого напоены не пересыхающими источниками еврейского гетто, а мощными родниками нового благословения проснувшейся Родины. Ничего подобного не было пережито и не может быть пережито еврейскими рабочими на чужбине. Не бессильный бунт несчастного пасынка, каковым является еврейское рабочее движение в диаспоре, но размах и страсть к покорению вдохновляют еврейское рабочее движение в Стране Израиля, делая принадлежащих к нему истинными строителями государства и освободителями своего народа. Вместо заимствованных инструментов, которыми пользуется еврейский рабочий в диаспоре за неимением собственной национальной наковальни у оторванного от почвы народа, еврейский рабочий Страны Израиля использует созданные им же интеллектуальные и организационные инструменты, сообразные новой реальности его бытия. Здесь, на обновленной Родине, молот еврейского труда встретил нужную ему наковальню, и здесь же мы научились одной рукой вести плуг, сжимая в другой оружие".
Далее Бен-Гурион подчеркивает вторичность теоретического оформления социального новаторства, характеризующего сионистский проект, и достаточно ясно указывает на неприменимость к нему линейной марксистской догмы, остававшейся в то время весьма и весьма существенной в глазах еврейских социалистов в диаспоре, равно как и в глазах левого крыла Поалей Цион, которое много позже вольется, вместе с другими левыми сионистскими группами, в Объединенную рабочую партию (МАПАМ):
"Наше движение не обрело пока исчерпывающего теоретического выражения, не породило четкой всеобъемлющей доктрины. Еврейское созидание, совершаемое здесь в сколь трудных, столь и продуктивных условиях, продолжается более полувека, но находится пока в самом начале, и у него еще не было досуга для абстрактного теоретического самоосмысления. Доктрина еврейского рабочего в Стране Израиля, поскольку таковая вообще существует, даруется нам отдельными свитками (здесь Бен-Гурион цитирует известное талмудическое высказывание, выражающее одно из мнений по поводу дарования Торы - Д.К.), а чаще так и вовсе изустно, в виде непосредственных выводов, к которым приходят наши труженики и бойцы, верша свое дело. И всякому, кто хочет узнать рабочего Страны Израиля, мы скажем: иди к гончарному кругу, над которым поднимается силуэт творимого им сосуда, займи рядом с ним свое место на боевом посту".
Итак, сионистское рабочее движение свободно, по мнению Бен-Гуриона, от маркистской теоретической догмы, его собственное социальное новаторство не смущается тем, в какой мере оно соответствует общим для международной социалистической левой форматам и принципам. "Отдельные свитки" и иные, еще более простые формы осмысления собственного практического опыта, обусловленного уникальным характером сионистского проекта, важнее для него, чем марксовы прописи, поднимающие еврейских социалистов в диаспоре на "бессильный бунт несчастного пасынка".
Был ли Бен-Гурион социалистом в этот, уже зрелый период своей политической деятельности и в последующие годы? Разумеется, был, но если мы хотим понять, как он мыслил свой социализм, то, помимо приведенных выше цитат, будет нужно принять во внимание и то, что название созданной в 1930 году при его доминантном участии партии МАПАЙ переводилось им на английский язык с использованием слова Labour, присутствующего в названии британской Лейбористской партии. Свое политическое кредо Бен-Гурион видел тогда и позже в контексте европейской социал-демократии, чем и определялось перманентное идейное напряжение между социал-демократической МАПАЙ и находившимися левее нее сионистскими группами, составившими в 1948 году социалистическую МАПАМ. Но при этом Бен-Гурион несомненно видел собственное и своего идейного круга призвание в том, чтобы прежде всего состояться в качестве "истинных строителей государства и освободителей своего народа". Все остальное было для него вторичным, и абстрактное "исправление общества" (из названия книги Зеэва Штернхеля) не имело для него ценности в отрыве от этой главной задачи.
Но если Поалей Цион пришла в Ахдут ха-Авода через раскол, расставшись со своим левым, акцентированно марксистским крылом, то созданная на местной почве Ха-Поэль ха-Цаир вообще не была марксистской. Помимо неприятия лозунга классовой борьбы, Ха-Поэль ха-Цаир отличалась от Поалей Цион также и тем, что не видела себя частью международного социалистического движения или даже международного еврейского социалистического движения, с общими для Эрец-Исраэль и диаспоры целями. Наконец, приверженцы Ха-Поэль ха-Цаир были тверже в вопросе использования иврита в качестве основного языка своей деятельности, тогда как в Поалей Цион существовало сильное идишистское крыло. Здесь можно вспомнить, что Бен-Гурион, выделявшийся среди лидеров Поалей Цион своим последовательным гебраизмом, не раз выступал в полупустых залах: собравшиеся расходились, убедившись в том, что докладчик, начавший свою речь на иврите, отказывается перейти на идиш.
Группа руководителей Ахдут ха-Авода в начале 20-х гг., сидят слева Ицхак Бен-Цви и Давид Бен-Гурион, стоит слева Берл Кацнельсон.
На втором снимке - последний съезд Ахдут ха-Авода (1930), на котором было решено объединиться с Ха-Поэль ха-Цаир в новую партию МАПАЙ.
Ахдут ха-Авода создавалась как раз на тех основаниях, которые в наибольшей степени отражали платформу Ха-Поэль ха-Цаир, так что отказ последней подключиться к партийному объединению 1919 года был продиктован причинами малосущественными и, как я полагаю, ошибочными. Но нам сейчас интересны не давние столкновения чьих-то амбиций, а то, что именно Шломо Цемаху, одному из создателей Ха-Поэль ха-Цаир, принадлежала формулировка כיבוש העבודה, или "завоевание труда", подразумевавшая необходимость освоения еврейскими рабочими всех профессий, имеющих спрос на местном рынке труда, и в конечном счете - завоевание самого рынка труда в интересах еврейского "государства в пути". Вокруг предложенной им формулировки сложилась инициативная группа, созвавшая в июле 1905 года съезд еврейских рабочих в Петах-Тикве и объявившая на нем о создании Организации молодых рабочих Эрец-Исраэль, которая вскоре стала именоваться Ха-Поэль ха-Цаир, по названию своей партийной газеты.
Существовавшего в "старых" колониях рынка труда было явным образом недостаточно для решения задач хозяйственного развития, стоявших перед сионистским движением, и через несколько лет в тех же самых кругах родилась идея создания кооперативных сельскохозяйственных поселений на предоставляемой в бессрочную аренду национальной земле, с привлечением национального кредитного капитала и без внутренней эксплуатации фермерами труда наемных рабочих. Такими поселениями стали и долго затем оставались киббуцы и мошавы.
Параллельно с этим решались задачи социальной поддержки сельскохозяйственных рабочих (общие кухни, прачечные и т.п.), медицинского обслуживания (больничные кассы), поддержки семьи (в том числе и в отвергнутой позже форме отдельного проживания детей от родителей начиная с ясельного возраста). Имел ли этот путь убедительную альтернативу в реальных условиях Эрец-Исраэль первой половины ХХ века? Сомнительно. Был ли он тормозом экономического развития или, напротив, его наиболее эффективным в тех условиях движителем? Второй ответ покажется более убедительным, если мы вспомним, что за четверть века, в период 1922-1947 гг., валовой внутренний продукт еврейского сектора в экономике подмандатной Палестины вырос почти в 22 раза (с ₤1,7 млн до ₤38,5 млн), а объем промышленного сегмента внутри ВВП еврейского сектора - в 63 с лишним раза (с ₤0,5 млн до ₤31 млн). Конечно, не весь этот рост обеспечивался кооперативными поселениями и предприятиями созданного в 1920 году Гистадрута, роль частного сектора была и тогда весьма велика, но общественный сектор в экономике Ишува несомненно доминировал, и нельзя сказать, что он плохо справился со своей исторической задачей, обеспечив условия для одиннадцатикратного увеличения численности еврейского населения Эрец-Исраэль в период британского мандата.
Нисколько не преуменьшая халуцианских заслуг Первой алии, как и всего, что предшествовало ей в XIX веке с точки зрения еврейского развития Эрец-Исраэль, и признавая огромное значение ранних форм деятельности сионистского движения, сумевшего уже в самом начале ХХ века поставить вопрос о еврейском государстве на международную повестку дня, нужно все же отметить, что Вторая алия (и Третья, как прямое типологическое продолжение Второй по окончании мировой войны 1914-1918 гг.) в наибольшей степени определили политический, экономический и культурный облик Ишува в период британского мандата, создав большинство практических институций "государства в пути": Гистадрут, Хагану, компании "Хеврат ха-овдим" и "Солель бонэ", транспортные кооперативы, больничные кассы, сотни новых сельскохозяйственных поселений, массовую ивритскую школу, множество печатных изданий и культурных учреждений. Особенностям человеческого типа, который был характерен для большинства репатриантов Второй и Третьей алии, заблуждениям и идеологическим крайностям этих людей, могут быть приписаны многие родовые черты израильского общества, в том числе и самые худшие. Но легко распознавая худшее в этих людях с высоты нашего сегодняшнего знания о мире, подлинного или мнимого, было бы бесчестно не увидеть лучшего в них и слепо отвернуться от того факта, что создав Государство Израиль, вопреки всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам, они сумели совершить невозможное.
Иногда приходится слышать, что и кто-то другой смог бы вместо них совершить это чудо, да еще лучше их совершил бы, только вот перешли дорогу ему и не дали развернуться как следует. Что тут скажещь? Еврейский мир того времени и сионистское движение в частности были богаты яркими, замечательными талантами. Доказать в сослагательном наклонении ничего невозможно, но все же... легковесность таких утверждений остается непостижимой для автора этих строк.
Первым шагом к самоорганизации Второй алии стал состоявшийся в июле 1905 года в Петах-Тикве съезд еврейских рабочих. Как уже отмечалось, Шломо Цемаху принадлежала важная роль в подготовке этого мероприятия, состоявшегося через семь месяцев после его прибытия в Страну. Главный герой этого повествования, Цемах был оставлен нами в свой первый вечер на Родине, когда потрясенный реакцией жителей Ришон-ле-Циона на филадельфийскую речь Исраэля Зангвила он громко потребовал слова и услышал от председателя:
- Что ж, послушаем, что нам могут сказать новые странники.
Окончание следует
Странниками или скитальцами (הנודדים) ивритская пресса Эрец-Исраэль называла репатриантов Второй алии, не имевших ни собственных земельных участков в Стране, ни средств прокормиться в городе, и предлагавших свой труд фермерам в "старых" колониях, многие из которых опирались на финансовую поддержку одного из баронов, Ротшильда или Гирша. Наемные сельскохозяйственные рабочие перемещались из одного поселения в другое в поисках лучшей доли, но также и движимые желанием поскорее узнать Страну, с которой они решили связать свое будущее.
Колонисты, привыкшие к использованию дешевого и умелого арабского труда, были далеко не единодушны в своем отношении к "новым странникам". Одни брали их на работу, тогда как другие решительно отказывались от наемного труда новоприбывших, и не только потому, что те требовали элементарного уважения к себе, работая - по крайней мере, на первых порах - хуже арабов. Наряду с этими объективными факторами, против репатриантов Второй алии действовала своего рода "идеология": многие фермеры находили, что само появление феномена еврейского батрачества принижает статус евреев в глазах арабов.
В отмеченном столкновении интересов заключалась объективная предпосылка той яростной энергетики, которая сделала впоследствии сионистские рабочие партии доминантной политической силой в Ишуве. По сути дела, репатрианты Второй алии самим фактом своего появления в Стране и той ролью, на которую они естественным образом претендовали на местном рынке труда, говорили своим предшественникам:
- Вы ошибаетесь, если думаете, что находитесь здесь для того, чтобы успешно вести собственное хозяйство, обогащаясь дешевым арабским трудом и не желая видеть иных резонов своего пребывания на этой земле. На самом деле и вы, и мы представляем собой разные части единого национального проекта. Вы будете брать на работу нас, а не арабов, даже если это сократит ваши прибыли и заставит вас смотреть на своих батраков иными глазами, потому что только так здесь может быть создано национальное хозяйство, без которого невозможно мечтать о своем государстве. Мы заставим вас подчиниться этому требованию, если надо - средствами жесткого общественного бойкота, обращенного против тех, кто берет на работу арабов. И если за прошедшие годы вы успели влюбиться в свою роль палестинских помещиков, забудьте о ней, пока не поздно. Мы приготовили для вас другую роль, ее-то вы и будете играть вместе с нами в общем деле национального возрождения.
Кто-нибудь, вероятно, усмотрит здесь параллель с периодически звучащим сегодня "не покупать у арабов, не давать работу арабам", и я, признавая, что это сердитое настроение нередко имеет в наших условиях понятные эмоциональные причины, все же хочу отметить, что речь тогда шла совсем о другом. Требование гарантированного пространства для еврейского труда диктовалось в начале ХХ века не враждебностью по отношению к арабам, не раздражением в связи с тем или иным брутальным эксцессом и, тем более, не "расизмом", а ясным осознанием того факта, что здесь должны быть созданы условия для развития самодостаточной национальной экономики, без которой не будет ни массовой алии, ни политического горизонта еврейского возрождения, ни, в конечном счете, вообще ничего созвучного базисным целям сионизма. Особая роль еврейского пролетариата (а большинство репатриантов Второй алии были пролетариями в самом элементарном смысле этого слова) в выдвижении данного требования была обусловлена тем, что оно отражало его кровный интерес, наряду с абстрактным пониманием ценности продуктивного еврейского труда, каковое было присуще и другим участникам сионистского проекта, но - без той остроты, которую обретает всякая умозрительная схема, сделавшись формулой личного выживания.
В самый ранний период Второй алии, к которому относится появление Шломо Цемаха в Эрец-Исраэль, никто еще не успел сформулировать позитивную программу "новых странников", на появление которых лишь недавно обратила внимание местная ивритская пресса. Справедливости ради отметим, что далеко не все "странники" были такими же убежденными сионистами, как Цемах и его плоньские товарищи. Некоторую часть молодых людей, приезжавших тогда в Страну, составляли так называемые "японцы", т.е. еврейские юноши, бежавшие от призыва в царскую армию в ходе Русско-Японской войны и не собиравшиеся оставаться в Эрец-Исраэль дольше, чем это им будет необходимо. Другую часть составляли молодые люди, успевшие отметиться активным участием в русском революционном движении и, как следствие, оказавшиеся объектом пристального интереса полицейских властей в России. И "японцы", и революционеры изначально рассматривали Палестину как временное убежище и многие из них действительно уехали отсюда впоследствии, но многие же и остались. Оставались, как правило, те, кто влюблялся в Страну и в преображавший ее сионистский проект.
В числе последних случались люди, которым было суждено сыграть заметную роль в создании конспиративных групп "Бар-Гиора" (1907) и "Ха-Шомер" (1909), первых военизированных организаций еврейского Ишува. Среди них выделяется Маня Шохат, дама с вполне экзотической биографией, но не одна она была такова. Другие, как Пинхас Рутенберг, примкнувший к сионистскому движению позже, имея за спиной почти столь же экзотический (и мучивший его до последнего дня) опыт подвижничества в эсеровской партии, прославились на поприще строительства национальной экономики. Общий вектор этого движения был отражен в названии книги Бен-Гуриона "От класса к нации" (דוד בן גוריון, "ממעמד לעם", ורשה 1931), и именно превалирование национального императива над "универсальным" марксистским подходом является причиной едких претензий к рабочему сионизму со стороны таких современных исследователей, как Зеэв Штернхель.
В 1995 году профессор Штернхель выпустил монографию под красноречивым названием "Строительство нации или исправление общества? Национализм и социализм в израильском рабочем движении 1904-1940" (זאב שטרנהל, בניין אומה או תיקון חברה? לאומיות וסוציאליזם בתנועת העבודה הישראלית 1940-1904). Бен-Гурион, Берл Кацнельсон и даже Аарон-Давид Гордон, страстное мировоззрение которого обоснованно называют "религией труда", не оставили ученому места для сомнений в данном вопросе.
Давид Бен-Гурион, Берл Кацнельсон, Шломо Цемах (все-таки удалось отыскать раннюю фотографию), А.Д. Гордон
Удивляться здесь нечему. Те, для кого на первом месте стояли марксизм и классовая борьба, были объективно неспособны сотрудничать с другими частями народа в деле национального возрождения, и поэтому они самим ходом истории вытеснялись на крайнюю периферию сионистского лагеря, как это случилось с левым крылом Поалей Цион (его лидеры Яаков Зерубавель и Нахум Нир-Рафалкес отказывались участвовать в работе ВСО, одновременно добиваясь для своей партии членства в Коминтерне), или вовсе за его рамки, как в случае с бывшими сионистами, уходившими в местную компартию (СРП = > СЕРП => ПКП => ИКП). Бывало также, что наиболее последовательные марксисты уезжали в Советский Союз, где их обычно ждала страшная участь.
Самым значительным эпизодом такого рода явился отъезд в Крым в 1927 году возглавлявшейся Менахемом Элькиндом группы бойцов Трудового батальона им. Йосефа Трумпельдора. Этой группой, насчитывавшей около семидесяти человек, в районе Евпатории была основана коммуна, названная на эсперанто "Войо нова" ("Новый путь"); дать коммуне название на иврите власти запретили, а подобрать для нее название на идише коммунары не захотели. Несмотря на явное недовольство советского руководства, приехавшие с Элькиндом коммунары говорили между собой на иврите и на нем же учили своих детей, но в условиях СССР это не могло продолжаться долго. В 1933 году "Войо нова" была превращена в обычный колхоз, и большинство создавших эту коммуну переселенцев покинули Крым. Элькинд с женой и двумя детьми сначала поселился в Ленинграде, затем переехал в Москву, поступил в Московский институт механизации сельского хозяйства, был арестован 2 декабря 1937 года, осужден за шпионаж, приговорен Военной коллегией Верховного суда к высшей мере наказания и расстрелян в феврале 1938 года. Два его старших сына (третий родился незадолго до ареста) погибли на фронте в годы начавшейся вскоре войны с нацистской Германией. Репрессиям НКВД подверглись в тридцатые годы и многие другие переселенцы из Эрец-Исраэль.
Менахем Элькинд с семьей перед отъездом в Крым, Исраэль и Маня Шохат
Тригером отмеченного размежевания в сионистском рабочем движении явилась большевистская революция в России, и создавая Ахдут ха-Авода в 1919 году, Бен-Гурион и Кацнельсон стремились четко определить идеологические приоритеты своей новой партии. Выступая в 1922 году на ее третьем съезде, Бен-Гурион дал исчерпывающий ответ на вопрос, который будет впоследствии вынесен профессором Штернхелем в название его книги:
"Не поиском возможности построить нашу жизнь на самых гармоничных социально-экономических основаниях обусловлена наша партийная линия, но огромной, всепоглощающей заботой, которая господствует в наших мыслях и в нашей работе, и это забота о завоевании страны (כיבוש הארץ) и ее обустройстве силами большой алии. Все остальное является не более чем риторической приправой к этой главной задаче... Мы не студенты, увлеченные абстрактной дискуссией о самосозидании, но покорители страны, встретившие перед собой железную стену и готовые ее проломить... И мы неслучайным образом используем военную терминологию, говоря о создаваемых нами поселениях... Алия является для нас мерилом всего, и любой экономический подход будет рассматриваться нами лишь по признаку того, в какой степени он способен обеспечить максимальное число рабочих мест для прибывающих в страну репатриантов".
Фактический отказ Бен-Гуриона от марксизма (или, во всяком случае, от последовательного марксизма, с присущим тому ультимативным требованием классовой борьбы) не был формальным, и на торжественных мероприятиях его партии рядом с портретом Герцля по-прежнему вывешивался портрет Маркса, не говоря уже о кумаче, соседствовавшем там с бело-синими флагами. Марксистская риторика иной раз оживала в публичных выступлениях Бен-Гуриона, и он мог, например, заявить даже и во второй половине двадцатых годов, что "верит в диктатуру пролетариата", но Зеэв Штернхель и другие исследователи верно определяют реальный вес этих высказываний. Верно определил его и сам Бен-Гурион в названии своей книги "От класса к нации" и в предисловии к ней:
"Рабочее движение в Стране Израиля не является прямым продолжением еврейского рабочего движения в диаспоре и не наследует всех его черт, но представляет собой принципиально новый извод нашей трудовой и национальной истории. Еврейский рабочий в Стране Израиля отличается от своего собрата в диаспоре происхождением и экономическим строем создаваемой им формации; отличается он от него и своими национальными устремлениями. Новым, иным является его путь. Муки многострадального, лишенного Родины народа, над которым воссияла мечта о возрождении и революции, привели в Страну дерзкую молодежь, упорную и решительную, мятежную и готовую к созиданию. Этой молодежью водружается знамя труда на древних пустошах, давших сложиться новому типу еврейского рабочего, преображенному своей Родиной и одновременно преображающему ее. Не дополнительная ветвь на существующем древе [еврейского социалистического движения], но совершенно новое древо, корни которого напоены не пересыхающими источниками еврейского гетто, а мощными родниками нового благословения проснувшейся Родины. Ничего подобного не было пережито и не может быть пережито еврейскими рабочими на чужбине. Не бессильный бунт несчастного пасынка, каковым является еврейское рабочее движение в диаспоре, но размах и страсть к покорению вдохновляют еврейское рабочее движение в Стране Израиля, делая принадлежащих к нему истинными строителями государства и освободителями своего народа. Вместо заимствованных инструментов, которыми пользуется еврейский рабочий в диаспоре за неимением собственной национальной наковальни у оторванного от почвы народа, еврейский рабочий Страны Израиля использует созданные им же интеллектуальные и организационные инструменты, сообразные новой реальности его бытия. Здесь, на обновленной Родине, молот еврейского труда встретил нужную ему наковальню, и здесь же мы научились одной рукой вести плуг, сжимая в другой оружие".
Далее Бен-Гурион подчеркивает вторичность теоретического оформления социального новаторства, характеризующего сионистский проект, и достаточно ясно указывает на неприменимость к нему линейной марксистской догмы, остававшейся в то время весьма и весьма существенной в глазах еврейских социалистов в диаспоре, равно как и в глазах левого крыла Поалей Цион, которое много позже вольется, вместе с другими левыми сионистскими группами, в Объединенную рабочую партию (МАПАМ):
"Наше движение не обрело пока исчерпывающего теоретического выражения, не породило четкой всеобъемлющей доктрины. Еврейское созидание, совершаемое здесь в сколь трудных, столь и продуктивных условиях, продолжается более полувека, но находится пока в самом начале, и у него еще не было досуга для абстрактного теоретического самоосмысления. Доктрина еврейского рабочего в Стране Израиля, поскольку таковая вообще существует, даруется нам отдельными свитками (здесь Бен-Гурион цитирует известное талмудическое высказывание, выражающее одно из мнений по поводу дарования Торы - Д.К.), а чаще так и вовсе изустно, в виде непосредственных выводов, к которым приходят наши труженики и бойцы, верша свое дело. И всякому, кто хочет узнать рабочего Страны Израиля, мы скажем: иди к гончарному кругу, над которым поднимается силуэт творимого им сосуда, займи рядом с ним свое место на боевом посту".
Итак, сионистское рабочее движение свободно, по мнению Бен-Гуриона, от маркистской теоретической догмы, его собственное социальное новаторство не смущается тем, в какой мере оно соответствует общим для международной социалистической левой форматам и принципам. "Отдельные свитки" и иные, еще более простые формы осмысления собственного практического опыта, обусловленного уникальным характером сионистского проекта, важнее для него, чем марксовы прописи, поднимающие еврейских социалистов в диаспоре на "бессильный бунт несчастного пасынка".
Был ли Бен-Гурион социалистом в этот, уже зрелый период своей политической деятельности и в последующие годы? Разумеется, был, но если мы хотим понять, как он мыслил свой социализм, то, помимо приведенных выше цитат, будет нужно принять во внимание и то, что название созданной в 1930 году при его доминантном участии партии МАПАЙ переводилось им на английский язык с использованием слова Labour, присутствующего в названии британской Лейбористской партии. Свое политическое кредо Бен-Гурион видел тогда и позже в контексте европейской социал-демократии, чем и определялось перманентное идейное напряжение между социал-демократической МАПАЙ и находившимися левее нее сионистскими группами, составившими в 1948 году социалистическую МАПАМ. Но при этом Бен-Гурион несомненно видел собственное и своего идейного круга призвание в том, чтобы прежде всего состояться в качестве "истинных строителей государства и освободителей своего народа". Все остальное было для него вторичным, и абстрактное "исправление общества" (из названия книги Зеэва Штернхеля) не имело для него ценности в отрыве от этой главной задачи.
Но если Поалей Цион пришла в Ахдут ха-Авода через раскол, расставшись со своим левым, акцентированно марксистским крылом, то созданная на местной почве Ха-Поэль ха-Цаир вообще не была марксистской. Помимо неприятия лозунга классовой борьбы, Ха-Поэль ха-Цаир отличалась от Поалей Цион также и тем, что не видела себя частью международного социалистического движения или даже международного еврейского социалистического движения, с общими для Эрец-Исраэль и диаспоры целями. Наконец, приверженцы Ха-Поэль ха-Цаир были тверже в вопросе использования иврита в качестве основного языка своей деятельности, тогда как в Поалей Цион существовало сильное идишистское крыло. Здесь можно вспомнить, что Бен-Гурион, выделявшийся среди лидеров Поалей Цион своим последовательным гебраизмом, не раз выступал в полупустых залах: собравшиеся расходились, убедившись в том, что докладчик, начавший свою речь на иврите, отказывается перейти на идиш.
Группа руководителей Ахдут ха-Авода в начале 20-х гг., сидят слева Ицхак Бен-Цви и Давид Бен-Гурион, стоит слева Берл Кацнельсон.
На втором снимке - последний съезд Ахдут ха-Авода (1930), на котором было решено объединиться с Ха-Поэль ха-Цаир в новую партию МАПАЙ.
Ахдут ха-Авода создавалась как раз на тех основаниях, которые в наибольшей степени отражали платформу Ха-Поэль ха-Цаир, так что отказ последней подключиться к партийному объединению 1919 года был продиктован причинами малосущественными и, как я полагаю, ошибочными. Но нам сейчас интересны не давние столкновения чьих-то амбиций, а то, что именно Шломо Цемаху, одному из создателей Ха-Поэль ха-Цаир, принадлежала формулировка כיבוש העבודה, или "завоевание труда", подразумевавшая необходимость освоения еврейскими рабочими всех профессий, имеющих спрос на местном рынке труда, и в конечном счете - завоевание самого рынка труда в интересах еврейского "государства в пути". Вокруг предложенной им формулировки сложилась инициативная группа, созвавшая в июле 1905 года съезд еврейских рабочих в Петах-Тикве и объявившая на нем о создании Организации молодых рабочих Эрец-Исраэль, которая вскоре стала именоваться Ха-Поэль ха-Цаир, по названию своей партийной газеты.
Существовавшего в "старых" колониях рынка труда было явным образом недостаточно для решения задач хозяйственного развития, стоявших перед сионистским движением, и через несколько лет в тех же самых кругах родилась идея создания кооперативных сельскохозяйственных поселений на предоставляемой в бессрочную аренду национальной земле, с привлечением национального кредитного капитала и без внутренней эксплуатации фермерами труда наемных рабочих. Такими поселениями стали и долго затем оставались киббуцы и мошавы.
Параллельно с этим решались задачи социальной поддержки сельскохозяйственных рабочих (общие кухни, прачечные и т.п.), медицинского обслуживания (больничные кассы), поддержки семьи (в том числе и в отвергнутой позже форме отдельного проживания детей от родителей начиная с ясельного возраста). Имел ли этот путь убедительную альтернативу в реальных условиях Эрец-Исраэль первой половины ХХ века? Сомнительно. Был ли он тормозом экономического развития или, напротив, его наиболее эффективным в тех условиях движителем? Второй ответ покажется более убедительным, если мы вспомним, что за четверть века, в период 1922-1947 гг., валовой внутренний продукт еврейского сектора в экономике подмандатной Палестины вырос почти в 22 раза (с ₤1,7 млн до ₤38,5 млн), а объем промышленного сегмента внутри ВВП еврейского сектора - в 63 с лишним раза (с ₤0,5 млн до ₤31 млн). Конечно, не весь этот рост обеспечивался кооперативными поселениями и предприятиями созданного в 1920 году Гистадрута, роль частного сектора была и тогда весьма велика, но общественный сектор в экономике Ишува несомненно доминировал, и нельзя сказать, что он плохо справился со своей исторической задачей, обеспечив условия для одиннадцатикратного увеличения численности еврейского населения Эрец-Исраэль в период британского мандата.
Нисколько не преуменьшая халуцианских заслуг Первой алии, как и всего, что предшествовало ей в XIX веке с точки зрения еврейского развития Эрец-Исраэль, и признавая огромное значение ранних форм деятельности сионистского движения, сумевшего уже в самом начале ХХ века поставить вопрос о еврейском государстве на международную повестку дня, нужно все же отметить, что Вторая алия (и Третья, как прямое типологическое продолжение Второй по окончании мировой войны 1914-1918 гг.) в наибольшей степени определили политический, экономический и культурный облик Ишува в период британского мандата, создав большинство практических институций "государства в пути": Гистадрут, Хагану, компании "Хеврат ха-овдим" и "Солель бонэ", транспортные кооперативы, больничные кассы, сотни новых сельскохозяйственных поселений, массовую ивритскую школу, множество печатных изданий и культурных учреждений. Особенностям человеческого типа, который был характерен для большинства репатриантов Второй и Третьей алии, заблуждениям и идеологическим крайностям этих людей, могут быть приписаны многие родовые черты израильского общества, в том числе и самые худшие. Но легко распознавая худшее в этих людях с высоты нашего сегодняшнего знания о мире, подлинного или мнимого, было бы бесчестно не увидеть лучшего в них и слепо отвернуться от того факта, что создав Государство Израиль, вопреки всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам, они сумели совершить невозможное.
Иногда приходится слышать, что и кто-то другой смог бы вместо них совершить это чудо, да еще лучше их совершил бы, только вот перешли дорогу ему и не дали развернуться как следует. Что тут скажещь? Еврейский мир того времени и сионистское движение в частности были богаты яркими, замечательными талантами. Доказать в сослагательном наклонении ничего невозможно, но все же... легковесность таких утверждений остается непостижимой для автора этих строк.
Первым шагом к самоорганизации Второй алии стал состоявшийся в июле 1905 года в Петах-Тикве съезд еврейских рабочих. Как уже отмечалось, Шломо Цемаху принадлежала важная роль в подготовке этого мероприятия, состоявшегося через семь месяцев после его прибытия в Страну. Главный герой этого повествования, Цемах был оставлен нами в свой первый вечер на Родине, когда потрясенный реакцией жителей Ришон-ле-Циона на филадельфийскую речь Исраэля Зангвила он громко потребовал слова и услышал от председателя:
- Что ж, послушаем, что нам могут сказать новые странники.
Окончание следует