старая, но не утратившая статья Йоава Гельбера
Нижеследующая статья профессора Йоава Гельбера была опубликована журналом "Некудá" в 2002 году и тогда же переведена на русский язык для публикации в одном из приложений к газете "Вести", с согласия редакции указанного журнала. Затронутая в ней тема - идеологические корни современной израильской левой - всплыла в ФБ в репликах к моей последней видеолекции, и я пообещал сделать эту статью доступной в сети. Данную публикацию также можно рассматривать как факультативный материал к моему лекционному циклу. В своих лекциях я уделяю мало внимания внутриполитической борьбе в еврейском Ишуве - не из пренебрежения к этой теме, а из необходимости ужать обширный материал в сколько-нибудь компактный формат. Предлагаемая статья отчасти восполняет этот пробел; написанная как публицистический отклик на актуальные процессы в израильском обществе, она в то же время дает читателю представление о политических силах, определявших облик Ишува в предвоенный период и во время Войны за независимость.
"Окна", еженедельное приложение к газете "Вести", 2 ноября 2002
Сионистская левая. Перерождение
Йоав Гельбер
В период, предшествовавший провозглашению Государства Израиль, и в первые годы его существования левое крыло сионистского лагеря отличалось политическим радикализмом и последовательной, неутомимой активностью в поселенческом созидании. Позиции тех кругов, которые определялись тогда как сионистская левая, были значительно тверже в обеих указанных сферах, чем, например, позиции официального руководства Рабочей партии Эрец-Исраэль (МАПАЙ) или либеральной партии Общих сионистов. Что же до состава левого сионистского лагеря, то он выглядел тогда следующим образом: «фракция Б» в составе МАПАЙ, превратившаяся затем в отдельную партию Ахдут ха-Авода, движение Ха-Шомер ха-Цаир, Социалистическая лига и левое крыло Поалей Цион.
Накануне провозглашения государственной независимости Израиля все эти группы оформились в Объединенную рабочую партию (МАПАМ), которая мыслила себя как альтернативу социал-демократической МАПАЙ и идейный противовес правым, к которым тогда относили ревизионистов и т.н. «гражданские круги». Последняя категория использовалась для обозначения той части общества, которая в равной мере отрицала социалистическую идеологию левых и программный максимализм последователей Зеева Жаботинского.
В чем состояла специфика сионистской левой? Здесь, прежде всего, нужно отметить идеологию социалистического сионизма, которая утверждала такие ценности, как равенство, социальная справедливость и самостоятельный труд, полагая их необходимыми ориентирами еврейского национального и культурного возрождения. При этом в контексте указанного процесса подчеркивалась авангардная роль элиты, призванной вести за собой народ.
Далее, сионистская левая рассматривала поселенческую деятельность в Эрец-Исраэль как сердцевину и сущностное ядро реального сионизма. Поселенчество котировалось в левых кругах исключительно высоко, будучи синонимом покорения земли и пустыни. Само слово «покорение» вовсе не было тогда бранным в устах левых сионистов, о чем свидетельствует, например, название киббуца Рамáт ха-Ковéш (Холм Покорителя). Нужно также отметить, что поселенчество воспринималось левыми как закладка основ нового, справедливого общества.
Именно поселенческий активизм побудил сионистскую левую выступить в 1937 и в 1947 гг. против создания еврейского государства на базе предлагавшихся тогда планов раздела Эрец-Исраэль. Смириться с тем, что какой-то план лишит евреев возможности селиться в определенной части страны, левые сионисты в ту пору категорически не могли.
Третьей особенностью сионистской левой был отказ от однозначной политической ориентации на ту или иную державу. Сначала это выражалось в критическом отношении к Великобритании, затем - к США. Различные группы левых сионистов искали возможности альтернативной политической ориентации - на СССР или на крупнейшие государства третьего мира (Индия, Китай), но главной при этом оставалась идея «ориентации на самих себя».
В качестве четвертой характеристики сионистской левой можно отметить жесткие организационные рамки и приверженность сильному, харизматичному лидерству. Этим критериям отвечали в разное время такие фигуры, как Давид Бен-Гурион, Берл Кацнельсон, Пинхас Лавон, Голда Меир, Ицхак Табенкин, Меир Яари и Яаков Хазан. Следствием указанного подхода становились порой догматическое мышление и «идейный коллективизм», что, в общем-то, соответствовало корпусу представлений, выдвигавшему на первое место элиту служения и ее авангардную роль.
Что из всего этого осталось сегодня присуще тем, кто по-прежнему относит себя к сионистской левой? Очень немногое, а то и вовсе ничего. Реальной политической группой, приближавшейся до недавнего времени к этим критериям, была партия Цомет, но и ее больше не существует.
* * *
У сегодняшних «левых» в Израиле место идеологии социалистического сионизма занимает идеология общества потребления с присущим ей приматом конкурентной погони за материальными ценностями. Вместо социальной справедливости обществу предлагаются определенные механизмы филантропии, тогда как для сионистской левой в прежние годы само это понятие, филантропия, было предметом глубочайшего презрения. Вместо коллективного усилия, направленного на решение задач национального строительства - права и интересы отдельной личности. Вместо равенства - рафинированный индивидуализм. Призванность, долг и миссия отступили перед идеей «преуспеяния». На смену «самостоятельному труду» пришло «предпринимательство», предполагающее, как правило, использование чужого труда. А чувство причастности к национальному авангарду? От него осталась пустая спесь.
Ценность поселенческой деятельности по эту сторону «зеленой черты» сведена к нулю, а поселенчество за «зеленой чертой» и вовсе рассматривается сегодняшними левыми как враг номер один. Еврейское государство оказалось у левых в логическом противоречии с Эрец-Исраэль, поскольку последняя воспринимается ими теперь как «страна двух народов», обладающих в лучшем случае равными правами. От прежнего сионистского подхода, видевшего в Эрец-Исраэль родину возвращающегося из изгнания еврейского народа, у сегодняшних левых в Израиле не осталось и следа.
Точно так же бесследно исчезла гордая «ориентация на самих себя», столь характерная для левой сионистской идеологии в прежние годы. Ее место занимает сегодня стремление опереться в политическом и военном отношении на ООН, Евросоюз, США. Израильские левые охотно ищут теперь «международных гарантий», рассчитывая обрести в них замену самостоятельной, независимой силе еврейского государства. Полагая себя продолжателями тех, кто с гордостью «вырывался из-за забора» и создавал киббуц Ханита по ту сторону ливанской границы (к северу от шоссе, проложенного англичанами вдоль границы с Ливаном - прим. перев.), кто строил Рамат ха-Ковеш в самом центре населенного арабами «малого треугольника», они надеются теперь укрыться за возводимым вдоль «зеленой черты» забором собственных иллюзий. Технология превращается в идеологию.
Старые организационные структуры сионистской левой исчезли в бесчисленных объединениях, расколах и новых объединениях, воспринимаемых с какого-то момента как искусное, но бессмысленное трюкачество. Единственным наследием новой израильской левой оказался идеологический догматизм, отрицающий легитимность всякого инакомыслия и обретающий сегодня в Израиле явственные черты интеллектуальной деспотии.
В прежние времена левые расценивали каждого человека по принципу «он из наших» или «не из наших», и в этом они почти не отличались от своих оппонентов. Теперь, когда организационные структуры левых одрябли, люди оцениваются ими по признаку соответствия их политических взглядов определенному эталону. Одним из последних примеров такого рода стало решение не присуждать литературную премию Аарону Мегеду, хотя именно этот писатель был рекомендован членам жюри официальной экспертной комиссией. Можно заодно обратить внимание на то, что творят с историком Бени Морисом его коллеги Ави Шляйм, Илан Папэ и Амнон Раз-Крекоцкин на страницах Guardian и Le Mond. Для того, чтобы навлечь на себя гнев своих вчерашних единомышленников, Морису было достаточно усомниться в миролюбии ООП и в справедливости палестинской борьбы.
* * *
Таким образом, сегодняшняя «сионистская левая» не является левой в традиционном смысле этого слова; да и в том, является ли она сионистской, возникает все больше сомнений. Связующим началом этого нового политического формата следует считать отношение к еврейско-арабской борьбе за Эрец-Исраэль в тех обстоятельствах, которые стали результатом Шестидневной войны 1967 года. И, следуя этому признаку, мы можем задаться вопросом, где кроются истинные идейные корни данного направления?
Их бессмысленно искать в идеологии Ха-Шомер ха-Цаир и Социалистической лиги, отстаивавших целостность Эрец-Исраэль в интересах абсорбции многомиллионой еврейской алии и повсеместной поселенческой деятельности, полагая при этом возможным создать двунациональное государство на принципах социалистического братства народов. Столь же напрасным был бы поиск этих корней в идеологии Ахдут ха-Авода, отстаивавшей целостность Эрец-Исраэль уже без братства народов. Даже левое крыло Поалей Цион, почти идишистское по своему характеру, ничего не даст нам для понимания сегодняшней израильской левой, идейные корни которой следует искать совсем в другом месте.
Не Табенкин, Яари и Хазан и даже не Ицхак Бен-Аарон и не Арье Элиав являются духовными отцами данного направления. Ими были, скорее, деятели несионисткой еврейской левой первой половины XX века и, с другой стороны, создатели «Брит-Шалом» - небольшая группа интеллектуалов, объединившаяся в середине двадцатых годов в поисках взаимопонимания между евреями и арабами Эрец-Исраэль, причем эта последняя группа никогда не относила себя к «левым».
Среди создателей «Брит-Шалом» были видные мыслители, ученые и общественные деятели (Мартин Бубер, Акива Эрнст Симон, Йегуда-Лейб Магнес, Артур Рупин), которых объединяла убежденность в том, что арабское согласие является необходимым условием реализации сионистского проекта. Ради достижения такого согласия они были готовы к далекоидущим компромиссам в отношении сионистской доктрины и практики, будь то необходимость создания еврейского большинства в Эрец-Исраэль, право на свободную репатриацию и вопрос о будущем суверенитете. Со временем в кругах, восходящих своими корнями к создателям «Брит-Шалом», компромисс перестал рассматриваться как средство реализации национальных целей и превратился в самостоятельную ценность, матрицу новой идеологии, в центре которой - признание палестинских национальных прав и отношение к Эрец-Исраэль как к «стране двух народов».
Собственная доктрина «Брит-Шалом» сформировалась под влиянием Хаима Маргалиота-Кальвариски, считавшегося в двадцатые годы ведущим специалистом Ишува по арабским вопросам. Маргалиот-Кальвариски был чиновником барона Ротшильда, отвечавшим за развитие еврейских колоний в Галилее, и его главным навыком было умение купить относительную лояльность местных арабов с помощью различных услуг, денежных выплат и разъяснения тех благ, которые принесет им соседство с евреями. Трагические события 1929 года заставили Маргалиота-Кальвариски усомниться в том, что согласие арабов на реализацию долгосрочных целей сионизма можно купить указанным способом. После кровавых погромов в Хевроне и Цфате он пришел к выводу о необходимости нейтрализовать опасения арабов, предельно урезав сионистские цели и навсегда отказавшись от некоторых из них. Произвела ли его сговорчивость желанное впечатление на арабов? Увы, арабские документы свидетельствуют об обратном: арабы прониклись к Маргалиоту-Кальвариски еще большей подозрительностью и стали считать его своим самым коварным врагом.
После Второй мировой войны и свершившейся Катастрофы европейского еврейства сторонники «Брит-Шалом» опасались ситуации, при которой еврейское население страны останется один на один с враждебным арабским миром, лишившись британского покровительства. Не желая появления государства, которое будет создано на британских и, тем более, еврейских штыках, они видели в борьбе еврейских подпольных организаций против британского мандата подлинное безумие. В те годы «Брит-Шалом» оказался на крайней периферии национального консенсуса, а может быть, и за его чертой.
Создание Государства Израиль в результате Войны за независимость - со всем, что ее сопровождало - еще более удалило идеологов и сторонников «Брит-Шалом» от еврейского политического центра. Некоторые из них эмигрировали из страны, другие замкнулись во «внутренней эмиграции», полностью сосредоточившись на академической деятельности. Доктрина компромисса любой ценой, носителем которой являлся «Брит-Шалом», была прочно дискредитирована реальным развитием событий, то есть, в первую очередь, победой Израиля над арабскими армиями в ходе Войны за независимость. И лишь задние страницы обложки еженедельника «Ха-Олам ха-зе» поддерживали в пятидесятые годы память об этом обанкротившемся движении - с помощью политических сплетен и расцвеченных сексуальных скандалов.
* * *
К новой жизни данное направление, не признающее альтернативы самому жалкому компромиссу с арабами, пробудила, как ни странно, победоносная Шестидневная война. Вскоре после ее окончания наметились первые признаки объединения одного из сегментов старой сионистской левой (Ха-Шомер ха-Цаир), лишившихся «второй родины» еврейских коммунистов (имеется в виду группа Микуниса-Снэ - прим. перев.) и остатков «Брит-Шалом» в новое идейное целое. Это был долгий, постепенный процесс, в котором мы можем выделить следующие вехи: Война Судного дня (1973), первая победа правых на выборах в Кнессет (1977) и Ливанская война (1982-1985). В последующий период к программным установкам данного направления присоединилась партия Авода, принявшая социально-экономическую доктрину рыночной экономики, а в политической сфере - ориентацию на максимальные уступки арабам. С собственной программой территориального или функционального компромисса, отрицающей в обоих своих вариантах возможность отступления к «зеленой черте», Авода рассталась, встав на позиции «Брит-Шалом» или очень близкие к ним.
При этом Авода, вынужденная опираться на голоса израильских арабов, поддержала во внутриполитической сфере концепцию «еврейского демократического государства», отводящую равное значение обеим содержащимся в ней дефинициям, что хотя бы в плане акцентуации отличается от традиционного сионистского отношения к Израилю как к «государству еврейского народа». Что же до более радикальных кругов, которые, согласно сегодняшней терминологии, оказались левее Аводы, то там и вовсе возобладала концепция «государства всех его граждан», предполагающая декларативное превращение Израиля в двунациональное государство. При этом по другую сторону «зеленой черты» мыслится государство сугубо арабское, и все это - как реализация принципа «два государства для двух народов». В рамках обозначенного подхода о еврейском национальном государстве речь вообще не идет, и само это понятие начисто исчезло из лексикона израильских левых.
Высшей ценностью левых стала «демократия». Казалось бы, здесь подразумевается форма общественного правления, которая, при всех своих недостатках и внутренних противоречиях, все еще выигрывает в сравнении с любой исторически засвидетельствованной альтернативой. Демократия может котироваться как наименьшее зло, но ни чистотой, ни святостью она сама по себе не обладает. Однако в Израиле - сначала во имя «народовластия», затем во имя «власти большинства», а теперь во имя «прав личности» - демократия используется как идеологический инструмент, посредством которого политики, группы давления, журналисты и прочие интересанты добиваются угодных им целей.
В мире приняты разные модели демократии, выработка которых подчинялась в каждом конкретном случае необходимости преодолеть недостатки демократической максимы, сгладить ее внутренние противоречия, привести ее в соответствие с требованиями места и времени, с рознящейся социальной действительностью, с национальными целями тех или иных коллективов. Израильские поборники демократического мифа привержены, как правило, наиболее радикальной американской модели, видящей в государстве и его власти нечто принципиально враждебное индивиду. При этом само существование в Израиле демократической формы правления следует считать едва ли не чудом, учитывая тот факт, что израильское общество составляют по преимуществу выходцы из патриархальной, теократической или большевизированной среды. Здесь особенное значение имеют принципы плюрализма и баланса противоречий, поскольку в противном случае само существование израильской демократии окажется под угрозой. И именно в этом контексте необходимо указать на опасность идеологических провокаций, которые, абсолютизируя отдельные аспекты демократии, в действительности угрожают ее основам.
Левые, собственный генезис которых никто не посмеет назвать демократическим, аттестуют теперь демократию как высшую ценность, из чего, по определению, вытекают унификация взглядов, нетерпимость к инакомыслию, убежденность в собственной непогрешимости, то есть все то, что будучи принципиально антидемократичным по своей сути, может быть расценено нами как некая форма «фашизма во имя демократии» или Liberal Fascism.
В старой сионистской левой, помимо определенной идеологии и обусловленных ею ценностей, были люди, старавшиеся жить в соответствии с таковыми. Освящая понятия долга и служения обществу, эти люди считали необходимым поддерживать в себе постоянный мобилизационный тонус - во имя собственного политического движения, всего народа, Страны Израиля. Они стремились к самостоятельной реализации своих ценностей, а не к самореализации. Этос старой сионистской левой имел своими носителями подлинных деятелей - поселенцев, бойцов, педагогов, подвижников алии и абсорбции, обновителей языка и культуры, созидателей национальной экономики. Именно они составляли прежде левую сионистскую элиту, тогда как теперь элитой левых являются торговцы, банкиры, адвокаты, журналисты, имеджмейкеры всех мастей, гроссмейстеры рекламного дела. Карьерное преуспеяние, представляющее собой прямое осуществление лозунга «самореализации», пришло на смену самоотверженности. Естественно, что такая элита становится паразитической, ведь от служения нации она отказалась.
Но ценности, воспетые некогда старой сионистской левой, не исчезли и теперь, в эпоху безудержного индивидуализма, глобализации и тотальной приватизации. Эти ценности сохраняют свою силу и свое очарование для тех, кто все еще старается жить в соответствии с ними. Такие люди находятся сегодня не в догнивающем киббуцном движении и не в тех городских кругах, которые тщатся утвердить свою элитарность, а в поселениях Иудеи, Самарии и Газы, в определенных кругах алии из бывшего Советского Союза да в остаточных сегментах прежней мобилизационной элиты. Можно спорить о том, является ли поселение Кедумим прямым идеологическим продолжением Ханиты, но поистине очевидна преемственность человеческих типов между киббуцниками тридцатых-сороковых годов и сегодняшними поселенцами. Да и с другой стороны преемственность очевидна: шпионы Муси Раза, доносчики «Гуш ха-Шалом» и «Бе-Целем» являются, через Ури Авнери и его неутомимое заискивание перед Арафатом, прямым продолжением того стукача, который уже в 1942 году нашептывал англичанам, чем на самом деле является созданный ими Пальмах.
Автор - ректор Исторической школы Хайфского университета, специалист по истории Эрец-Исраэль, директор Института изучения сионизма им. Теодора Герцля
Текст публикуется с любезного согласия редакции журнала «Некудá»
Перевел с иврита Дов Конторер
"Окна", еженедельное приложение к газете "Вести", 2 ноября 2002
Сионистская левая. Перерождение
Йоав Гельбер
В период, предшествовавший провозглашению Государства Израиль, и в первые годы его существования левое крыло сионистского лагеря отличалось политическим радикализмом и последовательной, неутомимой активностью в поселенческом созидании. Позиции тех кругов, которые определялись тогда как сионистская левая, были значительно тверже в обеих указанных сферах, чем, например, позиции официального руководства Рабочей партии Эрец-Исраэль (МАПАЙ) или либеральной партии Общих сионистов. Что же до состава левого сионистского лагеря, то он выглядел тогда следующим образом: «фракция Б» в составе МАПАЙ, превратившаяся затем в отдельную партию Ахдут ха-Авода, движение Ха-Шомер ха-Цаир, Социалистическая лига и левое крыло Поалей Цион.
Накануне провозглашения государственной независимости Израиля все эти группы оформились в Объединенную рабочую партию (МАПАМ), которая мыслила себя как альтернативу социал-демократической МАПАЙ и идейный противовес правым, к которым тогда относили ревизионистов и т.н. «гражданские круги». Последняя категория использовалась для обозначения той части общества, которая в равной мере отрицала социалистическую идеологию левых и программный максимализм последователей Зеева Жаботинского.
В чем состояла специфика сионистской левой? Здесь, прежде всего, нужно отметить идеологию социалистического сионизма, которая утверждала такие ценности, как равенство, социальная справедливость и самостоятельный труд, полагая их необходимыми ориентирами еврейского национального и культурного возрождения. При этом в контексте указанного процесса подчеркивалась авангардная роль элиты, призванной вести за собой народ.
Далее, сионистская левая рассматривала поселенческую деятельность в Эрец-Исраэль как сердцевину и сущностное ядро реального сионизма. Поселенчество котировалось в левых кругах исключительно высоко, будучи синонимом покорения земли и пустыни. Само слово «покорение» вовсе не было тогда бранным в устах левых сионистов, о чем свидетельствует, например, название киббуца Рамáт ха-Ковéш (Холм Покорителя). Нужно также отметить, что поселенчество воспринималось левыми как закладка основ нового, справедливого общества.
Именно поселенческий активизм побудил сионистскую левую выступить в 1937 и в 1947 гг. против создания еврейского государства на базе предлагавшихся тогда планов раздела Эрец-Исраэль. Смириться с тем, что какой-то план лишит евреев возможности селиться в определенной части страны, левые сионисты в ту пору категорически не могли.
Третьей особенностью сионистской левой был отказ от однозначной политической ориентации на ту или иную державу. Сначала это выражалось в критическом отношении к Великобритании, затем - к США. Различные группы левых сионистов искали возможности альтернативной политической ориентации - на СССР или на крупнейшие государства третьего мира (Индия, Китай), но главной при этом оставалась идея «ориентации на самих себя».
В качестве четвертой характеристики сионистской левой можно отметить жесткие организационные рамки и приверженность сильному, харизматичному лидерству. Этим критериям отвечали в разное время такие фигуры, как Давид Бен-Гурион, Берл Кацнельсон, Пинхас Лавон, Голда Меир, Ицхак Табенкин, Меир Яари и Яаков Хазан. Следствием указанного подхода становились порой догматическое мышление и «идейный коллективизм», что, в общем-то, соответствовало корпусу представлений, выдвигавшему на первое место элиту служения и ее авангардную роль.
Что из всего этого осталось сегодня присуще тем, кто по-прежнему относит себя к сионистской левой? Очень немногое, а то и вовсе ничего. Реальной политической группой, приближавшейся до недавнего времени к этим критериям, была партия Цомет, но и ее больше не существует.
* * *
У сегодняшних «левых» в Израиле место идеологии социалистического сионизма занимает идеология общества потребления с присущим ей приматом конкурентной погони за материальными ценностями. Вместо социальной справедливости обществу предлагаются определенные механизмы филантропии, тогда как для сионистской левой в прежние годы само это понятие, филантропия, было предметом глубочайшего презрения. Вместо коллективного усилия, направленного на решение задач национального строительства - права и интересы отдельной личности. Вместо равенства - рафинированный индивидуализм. Призванность, долг и миссия отступили перед идеей «преуспеяния». На смену «самостоятельному труду» пришло «предпринимательство», предполагающее, как правило, использование чужого труда. А чувство причастности к национальному авангарду? От него осталась пустая спесь.
Ценность поселенческой деятельности по эту сторону «зеленой черты» сведена к нулю, а поселенчество за «зеленой чертой» и вовсе рассматривается сегодняшними левыми как враг номер один. Еврейское государство оказалось у левых в логическом противоречии с Эрец-Исраэль, поскольку последняя воспринимается ими теперь как «страна двух народов», обладающих в лучшем случае равными правами. От прежнего сионистского подхода, видевшего в Эрец-Исраэль родину возвращающегося из изгнания еврейского народа, у сегодняшних левых в Израиле не осталось и следа.
Точно так же бесследно исчезла гордая «ориентация на самих себя», столь характерная для левой сионистской идеологии в прежние годы. Ее место занимает сегодня стремление опереться в политическом и военном отношении на ООН, Евросоюз, США. Израильские левые охотно ищут теперь «международных гарантий», рассчитывая обрести в них замену самостоятельной, независимой силе еврейского государства. Полагая себя продолжателями тех, кто с гордостью «вырывался из-за забора» и создавал киббуц Ханита по ту сторону ливанской границы (к северу от шоссе, проложенного англичанами вдоль границы с Ливаном - прим. перев.), кто строил Рамат ха-Ковеш в самом центре населенного арабами «малого треугольника», они надеются теперь укрыться за возводимым вдоль «зеленой черты» забором собственных иллюзий. Технология превращается в идеологию.
Старые организационные структуры сионистской левой исчезли в бесчисленных объединениях, расколах и новых объединениях, воспринимаемых с какого-то момента как искусное, но бессмысленное трюкачество. Единственным наследием новой израильской левой оказался идеологический догматизм, отрицающий легитимность всякого инакомыслия и обретающий сегодня в Израиле явственные черты интеллектуальной деспотии.
В прежние времена левые расценивали каждого человека по принципу «он из наших» или «не из наших», и в этом они почти не отличались от своих оппонентов. Теперь, когда организационные структуры левых одрябли, люди оцениваются ими по признаку соответствия их политических взглядов определенному эталону. Одним из последних примеров такого рода стало решение не присуждать литературную премию Аарону Мегеду, хотя именно этот писатель был рекомендован членам жюри официальной экспертной комиссией. Можно заодно обратить внимание на то, что творят с историком Бени Морисом его коллеги Ави Шляйм, Илан Папэ и Амнон Раз-Крекоцкин на страницах Guardian и Le Mond. Для того, чтобы навлечь на себя гнев своих вчерашних единомышленников, Морису было достаточно усомниться в миролюбии ООП и в справедливости палестинской борьбы.
* * *
Таким образом, сегодняшняя «сионистская левая» не является левой в традиционном смысле этого слова; да и в том, является ли она сионистской, возникает все больше сомнений. Связующим началом этого нового политического формата следует считать отношение к еврейско-арабской борьбе за Эрец-Исраэль в тех обстоятельствах, которые стали результатом Шестидневной войны 1967 года. И, следуя этому признаку, мы можем задаться вопросом, где кроются истинные идейные корни данного направления?
Их бессмысленно искать в идеологии Ха-Шомер ха-Цаир и Социалистической лиги, отстаивавших целостность Эрец-Исраэль в интересах абсорбции многомиллионой еврейской алии и повсеместной поселенческой деятельности, полагая при этом возможным создать двунациональное государство на принципах социалистического братства народов. Столь же напрасным был бы поиск этих корней в идеологии Ахдут ха-Авода, отстаивавшей целостность Эрец-Исраэль уже без братства народов. Даже левое крыло Поалей Цион, почти идишистское по своему характеру, ничего не даст нам для понимания сегодняшней израильской левой, идейные корни которой следует искать совсем в другом месте.
Не Табенкин, Яари и Хазан и даже не Ицхак Бен-Аарон и не Арье Элиав являются духовными отцами данного направления. Ими были, скорее, деятели несионисткой еврейской левой первой половины XX века и, с другой стороны, создатели «Брит-Шалом» - небольшая группа интеллектуалов, объединившаяся в середине двадцатых годов в поисках взаимопонимания между евреями и арабами Эрец-Исраэль, причем эта последняя группа никогда не относила себя к «левым».
Среди создателей «Брит-Шалом» были видные мыслители, ученые и общественные деятели (Мартин Бубер, Акива Эрнст Симон, Йегуда-Лейб Магнес, Артур Рупин), которых объединяла убежденность в том, что арабское согласие является необходимым условием реализации сионистского проекта. Ради достижения такого согласия они были готовы к далекоидущим компромиссам в отношении сионистской доктрины и практики, будь то необходимость создания еврейского большинства в Эрец-Исраэль, право на свободную репатриацию и вопрос о будущем суверенитете. Со временем в кругах, восходящих своими корнями к создателям «Брит-Шалом», компромисс перестал рассматриваться как средство реализации национальных целей и превратился в самостоятельную ценность, матрицу новой идеологии, в центре которой - признание палестинских национальных прав и отношение к Эрец-Исраэль как к «стране двух народов».
Собственная доктрина «Брит-Шалом» сформировалась под влиянием Хаима Маргалиота-Кальвариски, считавшегося в двадцатые годы ведущим специалистом Ишува по арабским вопросам. Маргалиот-Кальвариски был чиновником барона Ротшильда, отвечавшим за развитие еврейских колоний в Галилее, и его главным навыком было умение купить относительную лояльность местных арабов с помощью различных услуг, денежных выплат и разъяснения тех благ, которые принесет им соседство с евреями. Трагические события 1929 года заставили Маргалиота-Кальвариски усомниться в том, что согласие арабов на реализацию долгосрочных целей сионизма можно купить указанным способом. После кровавых погромов в Хевроне и Цфате он пришел к выводу о необходимости нейтрализовать опасения арабов, предельно урезав сионистские цели и навсегда отказавшись от некоторых из них. Произвела ли его сговорчивость желанное впечатление на арабов? Увы, арабские документы свидетельствуют об обратном: арабы прониклись к Маргалиоту-Кальвариски еще большей подозрительностью и стали считать его своим самым коварным врагом.
После Второй мировой войны и свершившейся Катастрофы европейского еврейства сторонники «Брит-Шалом» опасались ситуации, при которой еврейское население страны останется один на один с враждебным арабским миром, лишившись британского покровительства. Не желая появления государства, которое будет создано на британских и, тем более, еврейских штыках, они видели в борьбе еврейских подпольных организаций против британского мандата подлинное безумие. В те годы «Брит-Шалом» оказался на крайней периферии национального консенсуса, а может быть, и за его чертой.
Создание Государства Израиль в результате Войны за независимость - со всем, что ее сопровождало - еще более удалило идеологов и сторонников «Брит-Шалом» от еврейского политического центра. Некоторые из них эмигрировали из страны, другие замкнулись во «внутренней эмиграции», полностью сосредоточившись на академической деятельности. Доктрина компромисса любой ценой, носителем которой являлся «Брит-Шалом», была прочно дискредитирована реальным развитием событий, то есть, в первую очередь, победой Израиля над арабскими армиями в ходе Войны за независимость. И лишь задние страницы обложки еженедельника «Ха-Олам ха-зе» поддерживали в пятидесятые годы память об этом обанкротившемся движении - с помощью политических сплетен и расцвеченных сексуальных скандалов.
* * *
К новой жизни данное направление, не признающее альтернативы самому жалкому компромиссу с арабами, пробудила, как ни странно, победоносная Шестидневная война. Вскоре после ее окончания наметились первые признаки объединения одного из сегментов старой сионистской левой (Ха-Шомер ха-Цаир), лишившихся «второй родины» еврейских коммунистов (имеется в виду группа Микуниса-Снэ - прим. перев.) и остатков «Брит-Шалом» в новое идейное целое. Это был долгий, постепенный процесс, в котором мы можем выделить следующие вехи: Война Судного дня (1973), первая победа правых на выборах в Кнессет (1977) и Ливанская война (1982-1985). В последующий период к программным установкам данного направления присоединилась партия Авода, принявшая социально-экономическую доктрину рыночной экономики, а в политической сфере - ориентацию на максимальные уступки арабам. С собственной программой территориального или функционального компромисса, отрицающей в обоих своих вариантах возможность отступления к «зеленой черте», Авода рассталась, встав на позиции «Брит-Шалом» или очень близкие к ним.
При этом Авода, вынужденная опираться на голоса израильских арабов, поддержала во внутриполитической сфере концепцию «еврейского демократического государства», отводящую равное значение обеим содержащимся в ней дефинициям, что хотя бы в плане акцентуации отличается от традиционного сионистского отношения к Израилю как к «государству еврейского народа». Что же до более радикальных кругов, которые, согласно сегодняшней терминологии, оказались левее Аводы, то там и вовсе возобладала концепция «государства всех его граждан», предполагающая декларативное превращение Израиля в двунациональное государство. При этом по другую сторону «зеленой черты» мыслится государство сугубо арабское, и все это - как реализация принципа «два государства для двух народов». В рамках обозначенного подхода о еврейском национальном государстве речь вообще не идет, и само это понятие начисто исчезло из лексикона израильских левых.
Высшей ценностью левых стала «демократия». Казалось бы, здесь подразумевается форма общественного правления, которая, при всех своих недостатках и внутренних противоречиях, все еще выигрывает в сравнении с любой исторически засвидетельствованной альтернативой. Демократия может котироваться как наименьшее зло, но ни чистотой, ни святостью она сама по себе не обладает. Однако в Израиле - сначала во имя «народовластия», затем во имя «власти большинства», а теперь во имя «прав личности» - демократия используется как идеологический инструмент, посредством которого политики, группы давления, журналисты и прочие интересанты добиваются угодных им целей.
В мире приняты разные модели демократии, выработка которых подчинялась в каждом конкретном случае необходимости преодолеть недостатки демократической максимы, сгладить ее внутренние противоречия, привести ее в соответствие с требованиями места и времени, с рознящейся социальной действительностью, с национальными целями тех или иных коллективов. Израильские поборники демократического мифа привержены, как правило, наиболее радикальной американской модели, видящей в государстве и его власти нечто принципиально враждебное индивиду. При этом само существование в Израиле демократической формы правления следует считать едва ли не чудом, учитывая тот факт, что израильское общество составляют по преимуществу выходцы из патриархальной, теократической или большевизированной среды. Здесь особенное значение имеют принципы плюрализма и баланса противоречий, поскольку в противном случае само существование израильской демократии окажется под угрозой. И именно в этом контексте необходимо указать на опасность идеологических провокаций, которые, абсолютизируя отдельные аспекты демократии, в действительности угрожают ее основам.
Левые, собственный генезис которых никто не посмеет назвать демократическим, аттестуют теперь демократию как высшую ценность, из чего, по определению, вытекают унификация взглядов, нетерпимость к инакомыслию, убежденность в собственной непогрешимости, то есть все то, что будучи принципиально антидемократичным по своей сути, может быть расценено нами как некая форма «фашизма во имя демократии» или Liberal Fascism.
В старой сионистской левой, помимо определенной идеологии и обусловленных ею ценностей, были люди, старавшиеся жить в соответствии с таковыми. Освящая понятия долга и служения обществу, эти люди считали необходимым поддерживать в себе постоянный мобилизационный тонус - во имя собственного политического движения, всего народа, Страны Израиля. Они стремились к самостоятельной реализации своих ценностей, а не к самореализации. Этос старой сионистской левой имел своими носителями подлинных деятелей - поселенцев, бойцов, педагогов, подвижников алии и абсорбции, обновителей языка и культуры, созидателей национальной экономики. Именно они составляли прежде левую сионистскую элиту, тогда как теперь элитой левых являются торговцы, банкиры, адвокаты, журналисты, имеджмейкеры всех мастей, гроссмейстеры рекламного дела. Карьерное преуспеяние, представляющее собой прямое осуществление лозунга «самореализации», пришло на смену самоотверженности. Естественно, что такая элита становится паразитической, ведь от служения нации она отказалась.
Но ценности, воспетые некогда старой сионистской левой, не исчезли и теперь, в эпоху безудержного индивидуализма, глобализации и тотальной приватизации. Эти ценности сохраняют свою силу и свое очарование для тех, кто все еще старается жить в соответствии с ними. Такие люди находятся сегодня не в догнивающем киббуцном движении и не в тех городских кругах, которые тщатся утвердить свою элитарность, а в поселениях Иудеи, Самарии и Газы, в определенных кругах алии из бывшего Советского Союза да в остаточных сегментах прежней мобилизационной элиты. Можно спорить о том, является ли поселение Кедумим прямым идеологическим продолжением Ханиты, но поистине очевидна преемственность человеческих типов между киббуцниками тридцатых-сороковых годов и сегодняшними поселенцами. Да и с другой стороны преемственность очевидна: шпионы Муси Раза, доносчики «Гуш ха-Шалом» и «Бе-Целем» являются, через Ури Авнери и его неутомимое заискивание перед Арафатом, прямым продолжением того стукача, который уже в 1942 году нашептывал англичанам, чем на самом деле является созданный ими Пальмах.
Автор - ректор Исторической школы Хайфского университета, специалист по истории Эрец-Исраэль, директор Института изучения сионизма им. Теодора Герцля
Текст публикуется с любезного согласия редакции журнала «Некудá»
Перевел с иврита Дов Конторер