Дядя Вадя и тётя Мотя.
В следующую субботу мы едем в гости. Мы - это я, мой сюпрюк, мама, сестра и муж сестры. Пять родных сердец, ха-ха.
Никто из нас в эти гости ехать не хочет, но надо, потому что там юбилей и нам прислали официальные приглашения по почте. Не по электронной, а по обычной такой почте. Прямо почтальон принёс, живой, с толстой сумкой на ремне.
Мне давно уже почтальон не приносит ничего, кроме квитанций на оплату жилья и всякого рекламного барахла. Я даже прослезилась, увидев в почтовом ящике запечатанный конверт со штампами и адресом, написанным от руки. Вскрыла его, а там приглашение. На приглашении - розы и ромашки, а с обратной стороны карандашом, по линейке, начерчены тонкие линии. Чтоб криво не написать. И аккуратным почерком выведено: "Дорогие наши! Будем рады видеть вас 10 марта в 15 часов в нашем доме на празднике, посвящённом юбилею Анны Степановны. При себе иметь паспорт, медицинскую страховку и сто рублей одной купюрой".
Сразу вспомнилось детство... Вас ведь тоже мамы заставляли подписывать открытки всем родственникам, знакомым и фронтовым друзьям троюродного деда? Меня - да. За неделю до очередного праздника в расположенном по соседству книжном магазине скупались все открытки, мне выдавались карандаш, линейка и шариковая ручка (иногда ещё фломики!), на стол выкладывался блокнот с именами и адресами, и я приступала к делу. Высунув язык, старательно чертила карандашом линии, а потом по этим линиям писала: "Дорогие Марфа Дормидонтовна и Евлампий Поликарпович! Поздравляем вас 65-ой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции! Желаем крепкого здоровья, счастья в личной жизни, успехов в труде и мирного неба над головой!" Иногда меня это доставало и я возмущалась: почему опять я? Я ведь даже в глаза никогда не видела эту Марфу Дорми.. Дорми-что-то-там и этого Евла... прости, господи! Но у мамы в запасе всегда имелся весомый аргумент: "Потому что у тебя красивый почерк!" А я, дура, с детства падка на лесть. Мне скажи, что у меня что-то получается лучше, чем у других - я сопли рукавом подотру и пойду исполнять, что велено. И все этим пользуются! Но сейчас речь не об этом.
В общем, так меня растрогало это приглашение, и линеечки эти, и розочки с ромашками... Ну разве можно отказать?
Короче говоря, подарки куплены, десятого едем. Но подумалось вдруг, что я никогда не рассказывала в ЖЖ о юбилярше и её муже. А это упущение, однозначно. Ибо пара колоритная до невозможности.
Юбиляршу нашу зовут Анна Степановна. Это мамина троюродная сестра, то есть, моя тётя. Но не приведи господи назвать её тётей Аней! Только по имени-отчеству, без вариантов. Справедливости ради должна заметить, что и она всех величает так же. И маму мою, и мужа, и меня, и даже моих племянников. Порой звонит и спрашивает: "Как там Никита Сергеевич?" И мне всякий раз хочется ответить: "Хрущёв помер, Михалков рехнулся". Но Анна Степановна плоских шуток не ценит, поэтому приходится рассказывать ей про племянника Никиту.
Анна Степановна - натура творческая: пишет стихи, прозу и картины маслом. На протяжении многих лет она заваливала различные издательства своими сочинениями, посылала свои опусы в редакции всех журналов подряд. Те, в ответ, посылали Анну Степановну. Хотя нет, вру. Однажды в какой-то газете - типа, "Урюпинский вестник" или "Привет, садоводы" - напечатали-таки её стихотворение, начинающееся словами "О, Русь моя, великая держава!". Вырезка с этими нетленными строками по сию пору хранится у неё на столе, под стеклом. Всякий бы гордился.
Больше никто её не печатал, поэтому Анна Степановна, скопив деньжат, сама издала книгу своих стихов. Продать не удалось, и тираж разошёлся по родственникам. На все семейные праздники Анна Степановна являлась с книгой, любовно упакованной в красивую бумагу, и церемонно вручала подарок виновнику торжества, неизменно сопровождая свои действия скромной фразой: "Вот, моя первая книга". Первая книга так и осталась единственной, ясное дело.
К счастью, мне книги не досталось. Уж как я печалюсь - не передать словами. А как печалится сама Анна Степановна! Успокаиваю её, заверяя, что периодически беру книгу у мамы и перечитываю, перечитываю. Маме повезло меньше, чем мне, да. Ей книга досталась. Интересно, где она валяется (книга, а не мама).
Анна Степановна всю жизнь проработала смотрителем в музее (нет, не так - в музЭе!) - и профессия эта наложила ей в карман большую кучу на неё отпечаток. Вся такая фря - куда деваться. Если в автобусе какая-нибудь женщина с кичкой на голове и с очками на носу вдруг начнёт делать всем замечания из серии "не шумите!", "не толкайтесь!", "вы крайне невоспитанно себя ведёте!" или "как не стыдно появляться в общественном месте в мятой рубашке!", будьте уверены - перед вами моя тётушка. Передавайте привет. И знайте: пока она не вынесет мозг всем пассажирам и не заставит вас немедленно погладить рубашку, из автобуса она не выйдет.
Дома у неё стерильно, как в реанимационном отделении. Ну, или как в музЭе. Всё сверкает и блестит, полы натёрты мастикой так, что я ещё ни разу не уходила от неё без вывиха голеностопа, а стены украшены картинами в золочёных рамах. Их столько, что цвет обоев я распознать не могу. Кто является автором картин, думаю, говорить не надо. Творческая же личность!
Меня Анна Степановна боготворит. Почему, почему... Да потому что я тоже творческая личность, вот почему. Рыбак рыбака, как говорится. Давным-давно, в 80-х годах прошлого столетия, несколько моих рассказиков о школьной жизни и пионерском задоре были напечатаны в газете "Ленинские искры", и матушка моя, важничая и гордясь успехами дочери, показала эти рассказики Анне Степановне. И понеслось... Уважение ко мне, как к печатающемуся автору, не имело предела. Анна Степановна звонила, спрашивала о моих новых творческих планах, давала советы, предлагала темы для статей, просила зачитать ей наброски и так далее. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка и маме частенько приходилось врать, что меня нет дома. Сама виновата - думать надо, кому хвастаешься.
Всё, что я делаю, Анна Степановна принимает на ура. Ах, девочка вышивает! Ах, она сама сшила эту юбочку! Ах, ах, неужели это поздравление в стихах она сочинила сама? Ах, это же шедевр, шедевр! Сплошные ахи. Я её кумир.
Единственное, в чём она со мной категорически не согласна - это выбранная мною работа. Она слегла, когда узнала, что я пошла трудиться на производство.
- Боже мой, - стонала Анна Степановна между обмороками, - девочка устроилась на завод! Там же грязь! Там вредность! Там одни горькие пьяницы! Она ломает себе жизнь! Как можно было такое допустить! Ах! Ох! Это же такая интеллигентная девочка!
Интеллигентная девочка с кислой миной слушала эти стоны и не посылала тётушку в жопу исключительно по причине своей интеллигентности. Конечно, и ежу понятно, что я должна была работать в музЭе и рассылать по разным газетам-журналам свои нетленные творения, но так уж вышло, что ж теперь.
Работу мою она до сих пор считает неподходящей и при каждом удобном случае морщит нос и, воздевая руки к небу, рыдает на тему "Как ты там можешь работать? О чём тебе говорить с этими работягами?". Словно никто в нашей семье не знает, что её отец всю жизнь проработал слесарем, а мать была дояркой. Обучили клушу грамоте на свою голову.
А когда я выходила замуж за своего нынешнего кровопивца, Анна Степановна произнесла фразу, которая убила всех наповал и навечно врезалась в нашу память:
- Ах, Виточка такая интеллигентная девочка, а мужа взяла из простых!
Она-то из золотых у нас, да. Умора.
Впрочем, произнесла она это с гордостью: дескать, вот какая у меня демократичная племянница - снизошла до низов ради святой любви. Муж мой очень любит эту фразу, и если вдруг за столом уронит на себя что-то, или капнет кофе на брюки, или рыгнёт (фифифи), то обязательно говорит: "Ну, я из простых, ничего удивительного". А вот если я на себя что-то опрокину, журит меня: "Эх ты, такая интеллигентная девочка, а обосралась".
Нет, не то чтоб я совсем уж не люблю Анну Степановну. Я её люблю, она потешная, но утомляет страшно.
И вот эта моя тётушка, при всей своей интеллигентности и воздушности, выбрала себе в мужья такого дундука, что мама не горюй.
Его зовут Вадим Петрович, но мы между собой прозвали его Дядя Вадя. Ну а её - Тётя Мотя. Для рифмы. Мы же творческие личности (хоть и нюхаемся с простолюдинами).
Тётя Мотя и дядя Вадя познакомились, когда обоим было уже хорошо за сорок. Он всю жизнь проработал в каком-то КБ. Что он там делал - остаётся для нас загадкой. Анна Степановна уверяет, что "Вадюша - инженер высокой квалификации", но я не понимаю, как можно получить хоть какую-то квалификацию, обладая таким куриным мозгом.
Словарный запас у дяди Вади нулевой. То бишь, его попросту нет. Эллочка Щукина в сравнении с ним - Брокгауз и Ефрон в одном лице. На любой вопрос дядя Вадя отвечает какими-то одному ему понятными слогами: "Мя", "Ня", и "Хе".
Беседы их выглядят приблизительно так:
- Вадюша, налить тебе чаю?
- Мя.
- Вадюша, по телевизору начинается футбольный матч.
- Хе.
- Вадюша, кто играет?
- Ня.
Но они друг друга понимают. Это главное, я считаю.
Когда дяде Ваде надоедает мякать и някать, он превращается в попугая жако: начинает повторять только что услышанное слово или даже целое предложение. Причём, повторять его он будет бесконечно, к месту и не к месту, подмигивая и похихикивая.
Вот, например, сидят гости за столом, беседуют. В процессе разговора кто-то соглашается с собеседником и произносит: "То-то и оно!"
- То-то и оно! - эхом отзывается дядя Вадя.
И понеслось...
- Пора выйти на перекур, - произносит кто-нибудь из присутствующих.
- То-то и оно! - подтверждает дядя Вадя, доставая из кармана сигареты.
- Анна Степановна, Вам очень идёт это платье, - говорит один из гостей.
- То-то и оно! - подмигивает ему дядя Вадя.
- Вчера по телевизору показывали прекрасный фильм, - заводит разговор хозяйка дома. - Мы с Вадюшей получили огромное удовольствие!
- То-то и оно! - хихикает дядя Вадя.
Или кто-нибудь споёт под гитару романс. Ну не знаю... Ну пусть будет "Вам девятнадцать лет".
Потом все идут курить на лестницу, заводят там какой-то разговор и начисто забывают про только что исполненный романс. Все. Но не дядя Вадя.
- Ребёнок у меня совсем от рук отбился, - жалуется кто-нибудь из курящих.
- Дааа, - понимающе протягивает дядя Вадя, - вам девятнадцать лет, у вас своя дорога...
- На работе аврал, - печалится кто-то ещё.
- Ну! - подхватывает дядя Вадя. - Как говорится, вам девятнадцать лет, у вас своя дорога!
Я высовываю нос из квартиры и говорю:
- Хватит курить, чай налит.
- Хе, - произносит дядя Вадя и треплет меня по щеке. - Ня! - И, подмигнув хитро, выдаёт неожиданное: - Вам девятнадцать лет, у вас своя дорога, хехе!
Я при нём вообще стараюсь помалкивать, опасаясь тут же быть растасканной на цитаты.
Смотрятся они рядом презабавно. Анна Степановна в отсутствие гостей разгуливает по дому в роскошном атласном халате и в тапочках с огромными помпонами. Дядя Вадя - в майке и трениках, растянутых на коленях. Она читает заумные книги, смотрит по телевизору балет и слушает классическую музыку. Его я ни разу не видела не то что с книгой - даже с журналом "Мурзилка". Она готовит суп в кастрюле, потом переливает его в фарфоровую супницу, приносит эту супницу в комнату и разливает красивой поварёшкой по изящным тарелочкам. Он вытягивает из тарелки кусок мяса руками и начинает чавкать, забрызгивая майку жиром (он не из простых, мы же помним). Диссонанс полнейший.
Такая вот занятная семейка. Как они друг друга нашли и почему сошлись - это величайшая из загадок. Более несуразной пары я и не знаю, пожалуй.
Никто из нас в эти гости ехать не хочет, но надо, потому что там юбилей и нам прислали официальные приглашения по почте. Не по электронной, а по обычной такой почте. Прямо почтальон принёс, живой, с толстой сумкой на ремне.
Мне давно уже почтальон не приносит ничего, кроме квитанций на оплату жилья и всякого рекламного барахла. Я даже прослезилась, увидев в почтовом ящике запечатанный конверт со штампами и адресом, написанным от руки. Вскрыла его, а там приглашение. На приглашении - розы и ромашки, а с обратной стороны карандашом, по линейке, начерчены тонкие линии. Чтоб криво не написать. И аккуратным почерком выведено: "Дорогие наши! Будем рады видеть вас 10 марта в 15 часов в нашем доме на празднике, посвящённом юбилею Анны Степановны. При себе иметь паспорт, медицинскую страховку и сто рублей одной купюрой".
Сразу вспомнилось детство... Вас ведь тоже мамы заставляли подписывать открытки всем родственникам, знакомым и фронтовым друзьям троюродного деда? Меня - да. За неделю до очередного праздника в расположенном по соседству книжном магазине скупались все открытки, мне выдавались карандаш, линейка и шариковая ручка (иногда ещё фломики!), на стол выкладывался блокнот с именами и адресами, и я приступала к делу. Высунув язык, старательно чертила карандашом линии, а потом по этим линиям писала: "Дорогие Марфа Дормидонтовна и Евлампий Поликарпович! Поздравляем вас 65-ой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции! Желаем крепкого здоровья, счастья в личной жизни, успехов в труде и мирного неба над головой!" Иногда меня это доставало и я возмущалась: почему опять я? Я ведь даже в глаза никогда не видела эту Марфу Дорми.. Дорми-что-то-там и этого Евла... прости, господи! Но у мамы в запасе всегда имелся весомый аргумент: "Потому что у тебя красивый почерк!" А я, дура, с детства падка на лесть. Мне скажи, что у меня что-то получается лучше, чем у других - я сопли рукавом подотру и пойду исполнять, что велено. И все этим пользуются! Но сейчас речь не об этом.
В общем, так меня растрогало это приглашение, и линеечки эти, и розочки с ромашками... Ну разве можно отказать?
Короче говоря, подарки куплены, десятого едем. Но подумалось вдруг, что я никогда не рассказывала в ЖЖ о юбилярше и её муже. А это упущение, однозначно. Ибо пара колоритная до невозможности.
Юбиляршу нашу зовут Анна Степановна. Это мамина троюродная сестра, то есть, моя тётя. Но не приведи господи назвать её тётей Аней! Только по имени-отчеству, без вариантов. Справедливости ради должна заметить, что и она всех величает так же. И маму мою, и мужа, и меня, и даже моих племянников. Порой звонит и спрашивает: "Как там Никита Сергеевич?" И мне всякий раз хочется ответить: "Хрущёв помер, Михалков рехнулся". Но Анна Степановна плоских шуток не ценит, поэтому приходится рассказывать ей про племянника Никиту.
Анна Степановна - натура творческая: пишет стихи, прозу и картины маслом. На протяжении многих лет она заваливала различные издательства своими сочинениями, посылала свои опусы в редакции всех журналов подряд. Те, в ответ, посылали Анну Степановну. Хотя нет, вру. Однажды в какой-то газете - типа, "Урюпинский вестник" или "Привет, садоводы" - напечатали-таки её стихотворение, начинающееся словами "О, Русь моя, великая держава!". Вырезка с этими нетленными строками по сию пору хранится у неё на столе, под стеклом. Всякий бы гордился.
Больше никто её не печатал, поэтому Анна Степановна, скопив деньжат, сама издала книгу своих стихов. Продать не удалось, и тираж разошёлся по родственникам. На все семейные праздники Анна Степановна являлась с книгой, любовно упакованной в красивую бумагу, и церемонно вручала подарок виновнику торжества, неизменно сопровождая свои действия скромной фразой: "Вот, моя первая книга". Первая книга так и осталась единственной, ясное дело.
К счастью, мне книги не досталось. Уж как я печалюсь - не передать словами. А как печалится сама Анна Степановна! Успокаиваю её, заверяя, что периодически беру книгу у мамы и перечитываю, перечитываю. Маме повезло меньше, чем мне, да. Ей книга досталась. Интересно, где она валяется (книга, а не мама).
Анна Степановна всю жизнь проработала смотрителем в музее (нет, не так - в музЭе!) - и профессия эта наложила ей в карман большую кучу на неё отпечаток. Вся такая фря - куда деваться. Если в автобусе какая-нибудь женщина с кичкой на голове и с очками на носу вдруг начнёт делать всем замечания из серии "не шумите!", "не толкайтесь!", "вы крайне невоспитанно себя ведёте!" или "как не стыдно появляться в общественном месте в мятой рубашке!", будьте уверены - перед вами моя тётушка. Передавайте привет. И знайте: пока она не вынесет мозг всем пассажирам и не заставит вас немедленно погладить рубашку, из автобуса она не выйдет.
Дома у неё стерильно, как в реанимационном отделении. Ну, или как в музЭе. Всё сверкает и блестит, полы натёрты мастикой так, что я ещё ни разу не уходила от неё без вывиха голеностопа, а стены украшены картинами в золочёных рамах. Их столько, что цвет обоев я распознать не могу. Кто является автором картин, думаю, говорить не надо. Творческая же личность!
Меня Анна Степановна боготворит. Почему, почему... Да потому что я тоже творческая личность, вот почему. Рыбак рыбака, как говорится. Давным-давно, в 80-х годах прошлого столетия, несколько моих рассказиков о школьной жизни и пионерском задоре были напечатаны в газете "Ленинские искры", и матушка моя, важничая и гордясь успехами дочери, показала эти рассказики Анне Степановне. И понеслось... Уважение ко мне, как к печатающемуся автору, не имело предела. Анна Степановна звонила, спрашивала о моих новых творческих планах, давала советы, предлагала темы для статей, просила зачитать ей наброски и так далее. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка и маме частенько приходилось врать, что меня нет дома. Сама виновата - думать надо, кому хвастаешься.
Всё, что я делаю, Анна Степановна принимает на ура. Ах, девочка вышивает! Ах, она сама сшила эту юбочку! Ах, ах, неужели это поздравление в стихах она сочинила сама? Ах, это же шедевр, шедевр! Сплошные ахи. Я её кумир.
Единственное, в чём она со мной категорически не согласна - это выбранная мною работа. Она слегла, когда узнала, что я пошла трудиться на производство.
- Боже мой, - стонала Анна Степановна между обмороками, - девочка устроилась на завод! Там же грязь! Там вредность! Там одни горькие пьяницы! Она ломает себе жизнь! Как можно было такое допустить! Ах! Ох! Это же такая интеллигентная девочка!
Интеллигентная девочка с кислой миной слушала эти стоны и не посылала тётушку в жопу исключительно по причине своей интеллигентности. Конечно, и ежу понятно, что я должна была работать в музЭе и рассылать по разным газетам-журналам свои нетленные творения, но так уж вышло, что ж теперь.
Работу мою она до сих пор считает неподходящей и при каждом удобном случае морщит нос и, воздевая руки к небу, рыдает на тему "Как ты там можешь работать? О чём тебе говорить с этими работягами?". Словно никто в нашей семье не знает, что её отец всю жизнь проработал слесарем, а мать была дояркой. Обучили клушу грамоте на свою голову.
А когда я выходила замуж за своего нынешнего кровопивца, Анна Степановна произнесла фразу, которая убила всех наповал и навечно врезалась в нашу память:
- Ах, Виточка такая интеллигентная девочка, а мужа взяла из простых!
Она-то из золотых у нас, да. Умора.
Впрочем, произнесла она это с гордостью: дескать, вот какая у меня демократичная племянница - снизошла до низов ради святой любви. Муж мой очень любит эту фразу, и если вдруг за столом уронит на себя что-то, или капнет кофе на брюки, или рыгнёт (фифифи), то обязательно говорит: "Ну, я из простых, ничего удивительного". А вот если я на себя что-то опрокину, журит меня: "Эх ты, такая интеллигентная девочка, а обосралась".
Нет, не то чтоб я совсем уж не люблю Анну Степановну. Я её люблю, она потешная, но утомляет страшно.
И вот эта моя тётушка, при всей своей интеллигентности и воздушности, выбрала себе в мужья такого дундука, что мама не горюй.
Его зовут Вадим Петрович, но мы между собой прозвали его Дядя Вадя. Ну а её - Тётя Мотя. Для рифмы. Мы же творческие личности (хоть и нюхаемся с простолюдинами).
Тётя Мотя и дядя Вадя познакомились, когда обоим было уже хорошо за сорок. Он всю жизнь проработал в каком-то КБ. Что он там делал - остаётся для нас загадкой. Анна Степановна уверяет, что "Вадюша - инженер высокой квалификации", но я не понимаю, как можно получить хоть какую-то квалификацию, обладая таким куриным мозгом.
Словарный запас у дяди Вади нулевой. То бишь, его попросту нет. Эллочка Щукина в сравнении с ним - Брокгауз и Ефрон в одном лице. На любой вопрос дядя Вадя отвечает какими-то одному ему понятными слогами: "Мя", "Ня", и "Хе".
Беседы их выглядят приблизительно так:
- Вадюша, налить тебе чаю?
- Мя.
- Вадюша, по телевизору начинается футбольный матч.
- Хе.
- Вадюша, кто играет?
- Ня.
Но они друг друга понимают. Это главное, я считаю.
Когда дяде Ваде надоедает мякать и някать, он превращается в попугая жако: начинает повторять только что услышанное слово или даже целое предложение. Причём, повторять его он будет бесконечно, к месту и не к месту, подмигивая и похихикивая.
Вот, например, сидят гости за столом, беседуют. В процессе разговора кто-то соглашается с собеседником и произносит: "То-то и оно!"
- То-то и оно! - эхом отзывается дядя Вадя.
И понеслось...
- Пора выйти на перекур, - произносит кто-нибудь из присутствующих.
- То-то и оно! - подтверждает дядя Вадя, доставая из кармана сигареты.
- Анна Степановна, Вам очень идёт это платье, - говорит один из гостей.
- То-то и оно! - подмигивает ему дядя Вадя.
- Вчера по телевизору показывали прекрасный фильм, - заводит разговор хозяйка дома. - Мы с Вадюшей получили огромное удовольствие!
- То-то и оно! - хихикает дядя Вадя.
Или кто-нибудь споёт под гитару романс. Ну не знаю... Ну пусть будет "Вам девятнадцать лет".
Потом все идут курить на лестницу, заводят там какой-то разговор и начисто забывают про только что исполненный романс. Все. Но не дядя Вадя.
- Ребёнок у меня совсем от рук отбился, - жалуется кто-нибудь из курящих.
- Дааа, - понимающе протягивает дядя Вадя, - вам девятнадцать лет, у вас своя дорога...
- На работе аврал, - печалится кто-то ещё.
- Ну! - подхватывает дядя Вадя. - Как говорится, вам девятнадцать лет, у вас своя дорога!
Я высовываю нос из квартиры и говорю:
- Хватит курить, чай налит.
- Хе, - произносит дядя Вадя и треплет меня по щеке. - Ня! - И, подмигнув хитро, выдаёт неожиданное: - Вам девятнадцать лет, у вас своя дорога, хехе!
Я при нём вообще стараюсь помалкивать, опасаясь тут же быть растасканной на цитаты.
Смотрятся они рядом презабавно. Анна Степановна в отсутствие гостей разгуливает по дому в роскошном атласном халате и в тапочках с огромными помпонами. Дядя Вадя - в майке и трениках, растянутых на коленях. Она читает заумные книги, смотрит по телевизору балет и слушает классическую музыку. Его я ни разу не видела не то что с книгой - даже с журналом "Мурзилка". Она готовит суп в кастрюле, потом переливает его в фарфоровую супницу, приносит эту супницу в комнату и разливает красивой поварёшкой по изящным тарелочкам. Он вытягивает из тарелки кусок мяса руками и начинает чавкать, забрызгивая майку жиром (он не из простых, мы же помним). Диссонанс полнейший.
Такая вот занятная семейка. Как они друг друга нашли и почему сошлись - это величайшая из загадок. Более несуразной пары я и не знаю, пожалуй.