Аптечный пост.
Ездила в аптеку за лекарством для племянника.
Накануне вечером зажгла душу пивом. С утра, перед выходом, освятила организм двумя чашками кофе с молоком.
Ехать далеко, на улице прохладно. Подойдя к аптеке, поняла, что "ой". Заняв очередь, поняла, что очень "ой". Выяснив, что очередь длинная и движется с черепашьей скоростью, осознала, что "ой-ёй-ёй" и "караул".
Однако, бежать на поиски туалета не рискнула - времени было мало, а орать после возвращения "я тут стояла, вы чо?" я не умею.
Стою, скрестив ноги. Проклинаю всех пивоваров мира и матерю владельцев кофейных плантаций.
Чтоб как-то отвлечься от мучительных позывов, начала сочинять стихи. Ничто так не отвлекает интеллигентного человека от боязни обоссаться в общественном месте, как высокая поэзия.
Сначала стихи были весёлые:
Пьяный провизор
Смотрел телевизор.
Когда телевизор сломался,
Провизор с тоски обоссался.
Однако, обстановка становилась всё более мрачной, и вместе с ней мрачнели стихи:
Проклиная всё на свете,
Мечтала я о туалете.
Но счастья в жизни, видно, нет.
Сейчас надую на паркет.
Ну и ещё много разных высокодуховных стихов я сочинила, стоя в этой очереди с перекошенным от изнеможения лицом.
Очередь, увы, была равнодушна к моим мукам, и продвигалась всё медленнее и медленнее.
Возле аптекарского окошка долго зависала бабушка в кокетливом розовом берете, забывшая дома список и пытавшаяся воскресить в склеротичной памяти непроизносимые названия необходимых препаратов. Потом мужчина в кожаной куртке "а-ля красный комиссар" бранился и орал, что ему обязаны выдать какие-то таблетки без рецепта врача. Я всё боялась, что сейчас он достанет наган и устроит революцию. Потом девочка лет тринадцати просила несколько бутылок боярышника, и очередь разделилась на два враждующих лагеря: одни кричали "не давать!", другие кричали "давать!", а несколько человек сохраняли нейтралитет и ржали. Потом моё внимание привлёк прибежавший на шум жирный рыжий кот, и я так и не поняла - продали девочке боярышник, или ребёнок остался без вкусненького.
Тучи сгущались. Пузырь грозился лопнуть и затопить аптеку. Посетители и рыжий кот были в опасности. Я понимала, что в этот час их судьба зависит от меня, и героически терпела.
Наконец, передо мной остался всего один человек - мужчина лет пятидесяти, в очках, с плешкой и при бородке. Профессор - не меньше. Такие обычно отовариваются быстро, достав из кармана любовно приготовленную женой бумажку с перечнем необходимых лекарств, аккуратно сложенную вчетверо, и заранее отложенные деньги - как правило, без сдачи.
Я обрадовалась, наивно решив, что моя миссия почти уже комплитед, и скрестила ноги ещё сильней, предвкушая, как сейчас прибегу в туалет и счастливо их раскрещу. И вдруг застыла в изумлении.
Профессор действительно достал из кармана бумажку с перечнем лекарств, но перечень этот был настолько велик и нескончаем, что я поняла, что лопну на середине. По мере того, как профессор зачитывал аптекарше названия нужных ему препаратов, глаза у неё увеличивались, как у того лемура, который узнал, что зарплаты не будет. На все немые и озвученные вопросы аптекарши профессор неизменно отвечал:
- Понимаете, я еду в такую страну... Там чего только нет... какой только заразы... Это такая страна, понимаете... Мне необходимо защитить себя от возможных болезней... А это такая страна... Это такие болезни...
Аптекарша медленно кивала и выкладывала на прилавок пачки таблеток, ампул, какие-то бутылочки, тюбики, баночки, коробочки... Я стояла, прислонившись к витрине, в полусогнутом состоянии с перекрученными зигипопелем ногами, и молилась Святому Франциску и Пресвятой Деве Гваделупской, чтоб этот список поскорее закончился и профессор улетел уже в свою грёбаную смертельно опасную страну.
Когда оглашение списка закончилось, я отказывалась верить своему счастью. И правильно сделала.
- Это всё? - спросила окончательно выдохшаяся аптекарша.
- Нет, - ответил профессор.
Я вздрогнула, а он закончил:
- Дайте мне ещё самую большую упаковку презервативов.
И тут я обоссалась.
Когда профессор, отягощённый покупками, двинулся, наконец, в выходу, из хвоста очереди раздался мужской голос:
- Весёлой поездки!
И тут обоссалась вся очередь.
Накануне вечером зажгла душу пивом. С утра, перед выходом, освятила организм двумя чашками кофе с молоком.
Ехать далеко, на улице прохладно. Подойдя к аптеке, поняла, что "ой". Заняв очередь, поняла, что очень "ой". Выяснив, что очередь длинная и движется с черепашьей скоростью, осознала, что "ой-ёй-ёй" и "караул".
Однако, бежать на поиски туалета не рискнула - времени было мало, а орать после возвращения "я тут стояла, вы чо?" я не умею.
Стою, скрестив ноги. Проклинаю всех пивоваров мира и матерю владельцев кофейных плантаций.
Чтоб как-то отвлечься от мучительных позывов, начала сочинять стихи. Ничто так не отвлекает интеллигентного человека от боязни обоссаться в общественном месте, как высокая поэзия.
Сначала стихи были весёлые:
Пьяный провизор
Смотрел телевизор.
Когда телевизор сломался,
Провизор с тоски обоссался.
Однако, обстановка становилась всё более мрачной, и вместе с ней мрачнели стихи:
Проклиная всё на свете,
Мечтала я о туалете.
Но счастья в жизни, видно, нет.
Сейчас надую на паркет.
Ну и ещё много разных высокодуховных стихов я сочинила, стоя в этой очереди с перекошенным от изнеможения лицом.
Очередь, увы, была равнодушна к моим мукам, и продвигалась всё медленнее и медленнее.
Возле аптекарского окошка долго зависала бабушка в кокетливом розовом берете, забывшая дома список и пытавшаяся воскресить в склеротичной памяти непроизносимые названия необходимых препаратов. Потом мужчина в кожаной куртке "а-ля красный комиссар" бранился и орал, что ему обязаны выдать какие-то таблетки без рецепта врача. Я всё боялась, что сейчас он достанет наган и устроит революцию. Потом девочка лет тринадцати просила несколько бутылок боярышника, и очередь разделилась на два враждующих лагеря: одни кричали "не давать!", другие кричали "давать!", а несколько человек сохраняли нейтралитет и ржали. Потом моё внимание привлёк прибежавший на шум жирный рыжий кот, и я так и не поняла - продали девочке боярышник, или ребёнок остался без вкусненького.
Тучи сгущались. Пузырь грозился лопнуть и затопить аптеку. Посетители и рыжий кот были в опасности. Я понимала, что в этот час их судьба зависит от меня, и героически терпела.
Наконец, передо мной остался всего один человек - мужчина лет пятидесяти, в очках, с плешкой и при бородке. Профессор - не меньше. Такие обычно отовариваются быстро, достав из кармана любовно приготовленную женой бумажку с перечнем необходимых лекарств, аккуратно сложенную вчетверо, и заранее отложенные деньги - как правило, без сдачи.
Я обрадовалась, наивно решив, что моя миссия почти уже комплитед, и скрестила ноги ещё сильней, предвкушая, как сейчас прибегу в туалет и счастливо их раскрещу. И вдруг застыла в изумлении.
Профессор действительно достал из кармана бумажку с перечнем лекарств, но перечень этот был настолько велик и нескончаем, что я поняла, что лопну на середине. По мере того, как профессор зачитывал аптекарше названия нужных ему препаратов, глаза у неё увеличивались, как у того лемура, который узнал, что зарплаты не будет. На все немые и озвученные вопросы аптекарши профессор неизменно отвечал:
- Понимаете, я еду в такую страну... Там чего только нет... какой только заразы... Это такая страна, понимаете... Мне необходимо защитить себя от возможных болезней... А это такая страна... Это такие болезни...
Аптекарша медленно кивала и выкладывала на прилавок пачки таблеток, ампул, какие-то бутылочки, тюбики, баночки, коробочки... Я стояла, прислонившись к витрине, в полусогнутом состоянии с перекрученными зигипопелем ногами, и молилась Святому Франциску и Пресвятой Деве Гваделупской, чтоб этот список поскорее закончился и профессор улетел уже в свою грёбаную смертельно опасную страну.
Когда оглашение списка закончилось, я отказывалась верить своему счастью. И правильно сделала.
- Это всё? - спросила окончательно выдохшаяся аптекарша.
- Нет, - ответил профессор.
Я вздрогнула, а он закончил:
- Дайте мне ещё самую большую упаковку презервативов.
И тут я обоссалась.
Когда профессор, отягощённый покупками, двинулся, наконец, в выходу, из хвоста очереди раздался мужской голос:
- Весёлой поездки!
И тут обоссалась вся очередь.