Проект «Черненко». Часть сотая.
Часть С. ПОХОРОНЫ
Но в атмосфере не было ни грамма огорчения и печали; мол, отмучился, бедолага, случайно попавший на неположенное место…
Вечер 10 марта 1985 года - совершенно особый момент отечественной истории. Хотя тогда даже не все имеющие отношение к пирамиде власти понимали значение данного события. Подумаешь, скончался очередной старый дед на высшем посту. Не он первый!
Полной информацией владел видимо лишь Евгений Чазов.
«Развязка наступила вечером, около половины восьмого. Вступал в силу негласный протокол, который я уже хорошо освоил, провожая в последний путь за три года третьего руководителя страны. Надо информировать второго человека в партии и никого другого, а уже он принимает решение о дальнейших шагах. 10 марта был выходной день, и я нашел М. Горбачева, позвонив на дачу. По разговору понял, что у него уже продуман весь план прихода к власти. "Я сейчас буду собирать Политбюро и секретариат, а ты к десяти часам подъезжай в Кремль, доложишь о болезни и причине смерти", - коротко ответил он, и было заметно, что он явно спешил».
То, что он поставил на Горбачева (а не на Громыко, Гришина или Романова) вполне понятно. Горбачев во-первых самый молодой (то есть врачу долго не придется переживать очередной удар по репутации после кончины), а во-вторых выгодно отличался от прочих коммуникабельностью и даже некоторой компанейскостью. Не исключаю, что Чазов предполагал даже несколько поиспользовать будущего генерального секретаря в своих целях.
Прибытков (в этот вечер ставший фактически безработным): «В воскресенье 10 марта около одиннадцати часов вечера ко мне на квартиру позвонил дежурный из приемной генсека и сказал, что срочно надо быть в Кремле, в зале заседаний Политбюро. Машина за мной уже послана. Я сразу понял причину такого неурочного вызова. Три дня назад я уже знал от лечащих врачей, что положение генсека безнадежно...
Почти полночь. Зал приемной. Несмотря на поздний час, много народу. Одного взгляда достаточно: собрались те самые люди, которые в последние два-три года, по горькой иронии судьбы, набили руки на посмертно-торжественных ритуалах. Все хорошо мне знакомы. Других здесь и не могло быть. Дежурный провожает меня в зал. Это зал заседаний Политбюро ЦК, в котором так часто приходилось бывать. В центре - длинный стол с двумя рядами стульев. В его торце - стол Генсека. Теперь опустевший... Маленькие столики вдоль стен - для помощников, заведующих отделов, министров, приглашаемых на заседания гостей.
За столом сидят двое, в одинаково строгих, официальных костюмах. На лицах дежурная скорбь. Один из них - Горбачев, секретарь ЦК КПСС, член Политбюро с небольшим стажем, отвечавший за сельское хозяйство, но в последнее время самолично решивший, что идеологическое направление работы ему ближе, второй - Егор Лигачев, тоже секретарь ЦК КПСС, самый молодой член Политбюро, только в 83-м году прибывший из дальнего сибирского Томска. Оба - ярые противники члена Политбюро, руководителя Московской партийной организации Виктора Васильевича Гришина.
Садитесь, - пригласил меня к столу и указал место напротив Михаил Сергеевич. - Произошло страшное... - продолжил Горбачев. - Наше всеобщее горе! В 19 часов 20 минут... - последовал вздох, пауза, - ушел из жизни наш дорогой Константин Устинович...»
Ситуация для «принца» складывалась исключительно удачно: три из десяти членов Политбюро ЦК КПСС не в Москве. Владимир Щербицкий во главе делегации находился в США, Динмухамед Кунаев дома, в Алма-Ате, а Григорий Романов отдыхал в Паланге (нашел тоже время!).
Из дневника Черняева (11 апреля 1985 года): «Печальная музыка в 7 утра вместо передачи "Опять двадцать пять" насторожила. И действительно, Шопен вновь, как уже не раз, стал первым информатором советских людей и заграницы о том, что в СССР предстоит "смена эпох". Черненко умер вчера вечером. Это все предвидели, насмешничали, хихикали, рассказывали анекдоты по поводу того, как наше руководство и пропаганда, демонстрируя полную энергии жизнедеятельность Генерального секретаря на экранах, на выборах и в многочисленных заявлениях, обращениях и интервью, делала нас "страной дураков"...
Пономарев собрал замов в 9-45 и очень удивился, что все давно уже все знают.
В 14-00 объявили по радио.
В 17 часов состоялся Пленум. Встали, почтили, Горбачев сказал (без перебора) приличествующие слова».
Сейчас широко известно, что кандидатуру Горбачева как председателя похоронной комиссии и будущего генсека предложил Андрей Громыко.
«Загадкой для меня (думаю, и для многих) осталось - почему Громыко? ... Что этим хотели сказать? Или - что от этого хотел получить сам Громыко, сделав так, чтобы именно он, а не премьер-министр, не кто-либо из "партийных" (а государственных) членов ПБ выступили в этой роли? Укрепить свое нынешнее положение? Сохранить монополию на внешнюю политику, которую он заполучил при Черненко? Закинуть удочку насчет "повышения" - на должность премьера или председателя Президиума Верховного Совета? Или быть просто "старшим товарищем", патронировать молодого Генсека. Может быть, просто для ради тщеславия? Возможно, сочетание этих побудительных мотивов. Но что-то должно быть и главным».
Сейчас мы уже знаем, что Громыко менее чем через четыре месяца займет декоративную должность номинального главы государства, «советского президента», Председателя президиума Верховного Совета СССР.
Наверху так упоенно делили власть, что о покойнике все несколько подзабыли. Традиционный ритуал успел приесться. Да что там говорить, даже портрет покойного 12 марта был напечатан на второй(!) странице «Правды». Первый был уже занят новым лидером.
Траур, прощание (12 марта), похороны за мавзолеем (13 марта) прошли в гораздо более быстром темпе чем всегда.
Церемониал конечно был соблюден. И только.
Москву вновь навестила Маргарет Тэтчер (ей «опять пригодились зимние сапоги»), Франсуа Миттеран, Ясир Арафат и многие другие.
Ну и советская общественность тоже.
После 1985 года еще долго ходили слухи о словах патриарха Пимена, который якобы сказал на похоронах, что с «новым меченым ничего хорошего не будет».
У гроба десять оставшихся членов Политбюро (с любопытной очередностью: Горбачев, Тихонов, Громыко, Гришин, Романов, Соломенцев, Щербицкий, Кунаев, Воротников, Алиев) и секретари ЦК (Кузнецов, Лигачев, Долгих, Демичев, Пономарев, Зимянин, Рыжков, Русаков, Шеварднадзе, Капитонов, Чебриков).
А вот у гроба пятеро тех, кто мог на тот момент аргументированно претендовать на место первого человека СССР.
Даже не знаю, как официально называется должность главного распорядителя на таком мероприятии. Комендант похорон?
Отмучался.
Ну а потом (как и всегда) процессия двинулась на Красную площадь. Неожиданностей не было и там, шоу повторялось неоднократно.
Многие упоминали, что целью жизни Константина Черненко было не только стать главным в стране, но еще и «лечь за Мавзолеем». Мечта сбылась. С 1984 года между прочим за Мавзолеем никого больше не хоронили.
«Спустя полчаса после церемонии на Красной площади, когда я ехал домой обедать, со зданий на Лубянке, с Дома Союзов и т. д. уже снимали траурные флаги. В толпе членов ЦК на Красной площади (только что пронесли мимо гроб), стоящий рядом Гостев громко говорит мне: "Случайная фигура была на этом посту. Но, понимаешь, нужно было, чтоб такой побыл на этом месте. вроде бы нейтральный. Чтоб оглядеться. Хотя все понимали, что он долго не протянет". Никто даже не оглянулся, хотя явно слышали. Я поддакнул. В толпе членов и кандидатов в члены ЦК - когда они скопились за полчаса до выноса гроба у выхода из Колонного зала, атмосфера была как на толкучке: громко хохотали, обсуждали разные дела, через головы других обменивались всякими "посторонними" репликами, насмешливо приветствовали друг друга, обсуждали, не холодно ли будет: ведь еще полтора часа быть на улице. Словом, "всенародная скорбь" никак не коснулась состава Центрального Комитета.
Во время "пиковых моментов" похоронной церемонии только иностранцы снимали шапки. И на фоне довольно сдержанных воздаяний покойному, - тон, который задал Горбачев еще на Пленуме и теперь в речи с Мавзолея, - глупо и нелепо прозвучала речь Федосеева, который доказывал, что марксизм-ленинизм потерял выдающегося теоретика, заслуги которого в этой области были отмечены Академией наук медалью Карла Маркса и т. п. Он один из близстоящих "не сориентировался"...».
После мероприятия вдова Анна Дмитриевна устроила дома (в Подмосковье) традиционные поминки, но...
«Обычно на поминки такого рода прибывает все Политбюро в полном составе. В этот раз не пришел никто. Все боялись хоть на секунду упустить вожжи власти. Даже еще не вожжи, а дорогу к ним. Претендентов, как оказалось, было много. Из видных партийных людей пришел единственный - Владимир Иванович Долгих, секретарь ЦК КПСС и лишь кандидат в члены Политбюро. Пришел он не только по поручению, данному Горбачевым, но и по своей собственной воле. С Черненко они были земляками. И дружили…» (Прибытков).
Эпоха кончилась. А новую творили уже совсем другие люди.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, мое эпическое повествование подошло к концу. Осталось еще несколько дополнительных глав: юмористическая (разнообразные анекдоты о покойном), памятная (сохраниение памяти) и возможно еще какие-то другие.
Список используемой литературы публиковать глупо, ибо эксклюзивных документов в оборот не вводится, а мемуары читатель легко подберет и сам.
Но в атмосфере не было ни грамма огорчения и печали; мол, отмучился, бедолага, случайно попавший на неположенное место…
Вечер 10 марта 1985 года - совершенно особый момент отечественной истории. Хотя тогда даже не все имеющие отношение к пирамиде власти понимали значение данного события. Подумаешь, скончался очередной старый дед на высшем посту. Не он первый!
Полной информацией владел видимо лишь Евгений Чазов.
«Развязка наступила вечером, около половины восьмого. Вступал в силу негласный протокол, который я уже хорошо освоил, провожая в последний путь за три года третьего руководителя страны. Надо информировать второго человека в партии и никого другого, а уже он принимает решение о дальнейших шагах. 10 марта был выходной день, и я нашел М. Горбачева, позвонив на дачу. По разговору понял, что у него уже продуман весь план прихода к власти. "Я сейчас буду собирать Политбюро и секретариат, а ты к десяти часам подъезжай в Кремль, доложишь о болезни и причине смерти", - коротко ответил он, и было заметно, что он явно спешил».
То, что он поставил на Горбачева (а не на Громыко, Гришина или Романова) вполне понятно. Горбачев во-первых самый молодой (то есть врачу долго не придется переживать очередной удар по репутации после кончины), а во-вторых выгодно отличался от прочих коммуникабельностью и даже некоторой компанейскостью. Не исключаю, что Чазов предполагал даже несколько поиспользовать будущего генерального секретаря в своих целях.
Прибытков (в этот вечер ставший фактически безработным): «В воскресенье 10 марта около одиннадцати часов вечера ко мне на квартиру позвонил дежурный из приемной генсека и сказал, что срочно надо быть в Кремле, в зале заседаний Политбюро. Машина за мной уже послана. Я сразу понял причину такого неурочного вызова. Три дня назад я уже знал от лечащих врачей, что положение генсека безнадежно...
Почти полночь. Зал приемной. Несмотря на поздний час, много народу. Одного взгляда достаточно: собрались те самые люди, которые в последние два-три года, по горькой иронии судьбы, набили руки на посмертно-торжественных ритуалах. Все хорошо мне знакомы. Других здесь и не могло быть. Дежурный провожает меня в зал. Это зал заседаний Политбюро ЦК, в котором так часто приходилось бывать. В центре - длинный стол с двумя рядами стульев. В его торце - стол Генсека. Теперь опустевший... Маленькие столики вдоль стен - для помощников, заведующих отделов, министров, приглашаемых на заседания гостей.
За столом сидят двое, в одинаково строгих, официальных костюмах. На лицах дежурная скорбь. Один из них - Горбачев, секретарь ЦК КПСС, член Политбюро с небольшим стажем, отвечавший за сельское хозяйство, но в последнее время самолично решивший, что идеологическое направление работы ему ближе, второй - Егор Лигачев, тоже секретарь ЦК КПСС, самый молодой член Политбюро, только в 83-м году прибывший из дальнего сибирского Томска. Оба - ярые противники члена Политбюро, руководителя Московской партийной организации Виктора Васильевича Гришина.
Садитесь, - пригласил меня к столу и указал место напротив Михаил Сергеевич. - Произошло страшное... - продолжил Горбачев. - Наше всеобщее горе! В 19 часов 20 минут... - последовал вздох, пауза, - ушел из жизни наш дорогой Константин Устинович...»
Ситуация для «принца» складывалась исключительно удачно: три из десяти членов Политбюро ЦК КПСС не в Москве. Владимир Щербицкий во главе делегации находился в США, Динмухамед Кунаев дома, в Алма-Ате, а Григорий Романов отдыхал в Паланге (нашел тоже время!).
Из дневника Черняева (11 апреля 1985 года): «Печальная музыка в 7 утра вместо передачи "Опять двадцать пять" насторожила. И действительно, Шопен вновь, как уже не раз, стал первым информатором советских людей и заграницы о том, что в СССР предстоит "смена эпох". Черненко умер вчера вечером. Это все предвидели, насмешничали, хихикали, рассказывали анекдоты по поводу того, как наше руководство и пропаганда, демонстрируя полную энергии жизнедеятельность Генерального секретаря на экранах, на выборах и в многочисленных заявлениях, обращениях и интервью, делала нас "страной дураков"...
Пономарев собрал замов в 9-45 и очень удивился, что все давно уже все знают.
В 14-00 объявили по радио.
В 17 часов состоялся Пленум. Встали, почтили, Горбачев сказал (без перебора) приличествующие слова».
Сейчас широко известно, что кандидатуру Горбачева как председателя похоронной комиссии и будущего генсека предложил Андрей Громыко.
«Загадкой для меня (думаю, и для многих) осталось - почему Громыко? ... Что этим хотели сказать? Или - что от этого хотел получить сам Громыко, сделав так, чтобы именно он, а не премьер-министр, не кто-либо из "партийных" (а государственных) членов ПБ выступили в этой роли? Укрепить свое нынешнее положение? Сохранить монополию на внешнюю политику, которую он заполучил при Черненко? Закинуть удочку насчет "повышения" - на должность премьера или председателя Президиума Верховного Совета? Или быть просто "старшим товарищем", патронировать молодого Генсека. Может быть, просто для ради тщеславия? Возможно, сочетание этих побудительных мотивов. Но что-то должно быть и главным».
Сейчас мы уже знаем, что Громыко менее чем через четыре месяца займет декоративную должность номинального главы государства, «советского президента», Председателя президиума Верховного Совета СССР.
Наверху так упоенно делили власть, что о покойнике все несколько подзабыли. Традиционный ритуал успел приесться. Да что там говорить, даже портрет покойного 12 марта был напечатан на второй(!) странице «Правды». Первый был уже занят новым лидером.
Траур, прощание (12 марта), похороны за мавзолеем (13 марта) прошли в гораздо более быстром темпе чем всегда.
Церемониал конечно был соблюден. И только.
Москву вновь навестила Маргарет Тэтчер (ей «опять пригодились зимние сапоги»), Франсуа Миттеран, Ясир Арафат и многие другие.
Ну и советская общественность тоже.
После 1985 года еще долго ходили слухи о словах патриарха Пимена, который якобы сказал на похоронах, что с «новым меченым ничего хорошего не будет».
У гроба десять оставшихся членов Политбюро (с любопытной очередностью: Горбачев, Тихонов, Громыко, Гришин, Романов, Соломенцев, Щербицкий, Кунаев, Воротников, Алиев) и секретари ЦК (Кузнецов, Лигачев, Долгих, Демичев, Пономарев, Зимянин, Рыжков, Русаков, Шеварднадзе, Капитонов, Чебриков).
А вот у гроба пятеро тех, кто мог на тот момент аргументированно претендовать на место первого человека СССР.
Даже не знаю, как официально называется должность главного распорядителя на таком мероприятии. Комендант похорон?
Отмучался.
Ну а потом (как и всегда) процессия двинулась на Красную площадь. Неожиданностей не было и там, шоу повторялось неоднократно.
Многие упоминали, что целью жизни Константина Черненко было не только стать главным в стране, но еще и «лечь за Мавзолеем». Мечта сбылась. С 1984 года между прочим за Мавзолеем никого больше не хоронили.
«Спустя полчаса после церемонии на Красной площади, когда я ехал домой обедать, со зданий на Лубянке, с Дома Союзов и т. д. уже снимали траурные флаги. В толпе членов ЦК на Красной площади (только что пронесли мимо гроб), стоящий рядом Гостев громко говорит мне: "Случайная фигура была на этом посту. Но, понимаешь, нужно было, чтоб такой побыл на этом месте. вроде бы нейтральный. Чтоб оглядеться. Хотя все понимали, что он долго не протянет". Никто даже не оглянулся, хотя явно слышали. Я поддакнул. В толпе членов и кандидатов в члены ЦК - когда они скопились за полчаса до выноса гроба у выхода из Колонного зала, атмосфера была как на толкучке: громко хохотали, обсуждали разные дела, через головы других обменивались всякими "посторонними" репликами, насмешливо приветствовали друг друга, обсуждали, не холодно ли будет: ведь еще полтора часа быть на улице. Словом, "всенародная скорбь" никак не коснулась состава Центрального Комитета.
Во время "пиковых моментов" похоронной церемонии только иностранцы снимали шапки. И на фоне довольно сдержанных воздаяний покойному, - тон, который задал Горбачев еще на Пленуме и теперь в речи с Мавзолея, - глупо и нелепо прозвучала речь Федосеева, который доказывал, что марксизм-ленинизм потерял выдающегося теоретика, заслуги которого в этой области были отмечены Академией наук медалью Карла Маркса и т. п. Он один из близстоящих "не сориентировался"...».
После мероприятия вдова Анна Дмитриевна устроила дома (в Подмосковье) традиционные поминки, но...
«Обычно на поминки такого рода прибывает все Политбюро в полном составе. В этот раз не пришел никто. Все боялись хоть на секунду упустить вожжи власти. Даже еще не вожжи, а дорогу к ним. Претендентов, как оказалось, было много. Из видных партийных людей пришел единственный - Владимир Иванович Долгих, секретарь ЦК КПСС и лишь кандидат в члены Политбюро. Пришел он не только по поручению, данному Горбачевым, но и по своей собственной воле. С Черненко они были земляками. И дружили…» (Прибытков).
Эпоха кончилась. А новую творили уже совсем другие люди.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, мое эпическое повествование подошло к концу. Осталось еще несколько дополнительных глав: юмористическая (разнообразные анекдоты о покойном), памятная (сохраниение памяти) и возможно еще какие-то другие.
Список используемой литературы публиковать глупо, ибо эксклюзивных документов в оборот не вводится, а мемуары читатель легко подберет и сам.