Мой личный список ВПЗРов XX века.
Снова предлагаю своим читателям интеллигентскую игру, своеобразную викторину. Быстро и не задумываясь назовите своих любимых отечественных писателей XX (то есть прошлого) века.
Я попробовал, результат вышел с одной стороны странный, а с другой - забавный.
Почему-то разнообразные «литературные генералы» из Союза писателей СССР туда не попали, но зато число «отщепенцев», «литературных власовцев» и прочих «идеологических иуд» перевалило за все разумные границы. Итак:
1. Михаил Булгаков.
«Правду говорить легко и приятно».
Вероятно считал себя драматургом и прозаиком, но в литературу попал больше как бытописатель и фактически корреспондент-хроникер.
«Мастера и Маргариту» все знают (хотя по мне достаточно своеобразно понимают), а моим любимым произведением очень давно стала «Белая гвардия». Не спектакль «Дни Турбиных», а именно роман. Причем желательно его прочитать с черновиками и набросками.
Экспертам же по украинскому вопросу (с) просто советую сделать произведение настольной книгой.
« ... а там, у Караваевских дач, уже свищет соловьем разноцветная шлычная конница и заходят с левого фланга на правый облегченною рысью лихие гайдамаки. Если они свищут в пяти верстах, то спрашивается, на что надеется гетман? Ведь по его душу свищут! Ох, свищут...».
Кто сказал Янукович?
2. Даниил Хармс.
«В грязном падении человеку остается только одно: не оглядываясь, падать. Важно только делать это с интересом и энергично».
В двадцатые-тридцатые странноватых персонажей среди советских писателей было множество (Революция, кокаин, ну вы понимаете), но гражданин Ювачев выделялся даже на таком пестром фоне.
Ради собственного спокойствия советская власть считала его детским писателем. Как и любая творческая личность в момент кризиса проявил себя не лучшим образом (умер в тюремной больнице в Ленинграде собираясь встречать немцев).
Лучшего мастера абсурдистской прозы у нас в стране так и не появилось правда.
«Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше».
3. Варлам Шаламов.
«Человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного - никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере».
В отличие от вполне состоявшегося советского писателя Солженицына Шаламов был настоящим врагом той советской власти и так и не разоружившимся троцкистом.
Обидчивый режим в ответ устроил ему многолетнюю творческую командировку. В результате возникла прекрасная эпопея о труде в советской стране: от Бутырской тюрьмы через Вишлаг прямо к Дальстрою. Кроме того он видел вблизи настоящий (не ванильный) блатной мир и прекрасно знал ему цену.
«Груб и жесток начальник, лжив воспитатель, бессовестен врач, но все это пустяки по сравнению с растлевающей силой блатного мира. Те все-таки люди, и нет-нет да и проглянет в них человеческое. Блатные же - не люди».
А вот стихи беспомощные.
4. Аркадий и Борис Стругацкие.
«Умные нам не надобны. Надобны верные».
Фантастика среди большой литературы про Ленина и успехи колхозного строительства считалась делом крайне легкомысленным и даже иногда вредным. Авторы ведь покушались на светлое будущее, обрисовывали самые общие контуры грядущего коммунизма. А сравнения и параллели с настоящим совершенно не радовали («Час быка» Ивана Ефремова например).
Но даже при таком суровом отношении у Стругацких получилось создавать очень разные произведения. Разные и в смысле тем, и в смысле качества, и в смысле успеха у публики. Тем не менее я читал абсолютно все ими написанное.
Как настоящих классиков их часто цитируют, поступлю так и я. Очень свежо звучит в наш век короновирусных новостей.
«Поскольку настоящего противника не существует, необходимо его придумать. А как показывает мировой опыт, самый страшный противник - это противник придуманный».
5. Сергей Довлатов.
«Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить - кто написал четыре миллиона доносов?»
Сразу скажу, что я большой поклонник творчества упомянутого автора. Наиболее удачным и зрелым из творчества считаю «Компромисс» (особенно главу про четырехсоттысячного жителя Таллина) и «Заповедник». Чиновники с тех времен не изменились ни капли.
Со времен Салтыкова-Щедрина насмешки раздражают нашу власть гораздо сильнее прямого противодействия.
«В разгар беспокойного века,
В борьбе всевозможных идей,
Люблю человека, люблю человека,
Ведь я гуманист по природе своей!
Люблю человека в томате,
А также люблю в сухарях,
И в супе люблю, и в столичном салате,
Люблю человека и славлю в веках!»
6. Владимир Войнович.
«- А в каком объединении находятся критики? - спросил я
- Ни в каком, - сказал Смерчев. - Критикой у нас занимается непосредственно служба БЕЗО.
- Очень рад от вас это слышать, - сказал я растроганно. - В наше время это было совсем глупо поставлено. Тогда органы госбезопасности тоже занимались критикой, но они, по существу, просто дублировали органы Союза писателей.
- С этой порочной практикой, - нахмурился Смерчев, - у нас навсегда покончено».
Еще один писатель-юморист, настоящий певец советской действительности в розовом прошлом и критик ее же в зрелом писательском возрасте.
Сейчас комические моменты из знаменитой антиутопии «Москва 2042» уже не каждый молодой человек поймет, но для старых мухоморов вроде меня это произведение культовое.
И «Шапка» еще. Про то самое равное и бесклассовое общество, которое действительно было построено в СССР.
«Врешь! - повторил Василий Степанович решительно.- Все врешь и все понимаешь. Ты не хуже меня знаешь, что тебе не шапка нужна, шапку ты у какого-нибудь барыги за сотню-другую можешь купить не хуже. Тебе не это нужно. Тебе нужно другое. Ты хочешь дуриком в другую категорию, в другой класс пролезть».
7. Валентин Пикуль.
«Умирать-то на войне русские хорошо научились. Вот только жить хорошо никак не научатся».
Казалось бы странный выбор, где Пикуль - а где литература и всякие проблемы фонематичности русского Щ? И тем не менее среди авторов бестселлеров я бы поставил его в СССР на первое место. Конкурентом может быть разве что Юлиан Семенов, но вот он как раз писал действительно плохо (зато ему страшно везло с экранизациями).
Как и любой русский народный писатель - антисемит и вообще декларируемую в том государстве дружбу народов понимал очень сильно по-своему. За то и любим самыми широкими плебейскими массами.
Тексты его не будут изучать в Институте русского языка им. Виноградова, но в любом книжном магазине (даже среднего размера) автор представлен исключительно полно.
«Целью написания данного романа является получение гонорара в сумме ста рублей с копейками...»
8. Иосиф Бродский.
«Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него - и потом сотри».
Не уникальный, но все же редкий среди писателей случай: автор не совсем понял (даже спустя много лет) в чем же он провинился и за что его выставили из СССР.
«Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы».
Кроме того (несмотря на творческую профессию и национальность) был совершенно чужд метаниям, сомнениям и не подвержен манипуляциям.
«Рядом с Бродским другие молодые нонконформисты казались людьми иной профессии. Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании».
Поэт. Стихи его вы конечно знаете: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку».
9. Юрий Поляков.
«На чем застряли? - Он пробежал глазами мой бланк и достал ручку. - Типичный случай… Запомните: прибыли вы из СССР.
- Странно…
- Ничего странного. На обратном пути напишете: «Прибыл из Франции». Если, конечно, вернетесь… И не ищите логики в выездных документах. Это - сюр! А сколько у вас рубликов с собой?
- Тридцать четыре… с мелочью…
- Больше тридцати нельзя. Строго карается. Пишите - ровно тридцать.
- А если проверят? - ненавидя себя за трусость ... проговорил я.
- Нужно уметь рисковать! - подмигнул Спецкор. - Оружие спрятали надежно?
- Мое оружие - советский образ жизни!»
Его называют «последним советским писателем», что стоит признать совершенно точным определением. Никаких стилистических выкрутасов, немалая доля юмора и ясно считываемый личный опыт автора.
Разумеется это касается ранних произведений. Позднее автор стал петросянить (не слишком удачно шутить), потом озаботился судьбами Родины и стал главным редактором «Литературной газеты»... Пишет до сих пор между прочим, но сейчас его жизненный опыт и мой - совершенно разные вещи. И с некоторых пор я просто перестал понимать сюжеты и коллизии в текстах.
10. Виктор Пелевин.
«... Иван вспомнил - так называлась заводская многотиражка, которую ему пару раз приходилось видеть. Ее было тяжело читать, потому что всё там называлось иначе, чем на самом деле: линия сборки водородных бомб, где работал Иван, упоминалась как "цех плюшевой игрушки средней мягкости", так что оставалось только гадать, что такое, например, "цех синтетических елок", или "отдел электрических кукол"...»
Начинающий автор последних лет СССР, который в России сразу стал мэтром. «Generation P» в современном мире сразу занял место «Войны и Мира», то есть эпопеи о недавнем прошлом со множеством до сих пор открытых вопросов.
Мои фавориты из раннего: «День бульдозериста» и «Принц Госплана» (это еще про СССР).
А потом Виктора Олеговича оседлали жадные издатели и он взял повышенные капиталистические обязательства - сдавать в текстоприемные пункты по книге в год. Интересно на сколько его еще хватит.
Безусловно самый цитируемый русский писатель из ныне живущих.
«Ничто так не выдает принадлежность человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях».
P.S. Некоторые читатели видимо упрекнут меня в отсутствие в листе авторов-«деревенщиков» и темы ВОВ. На что я скажу, что профессиональную колхозную литературу просто не понимаю (и даже не могу оценить хороша она или плоха), а из произведений «про войну» в общем следует читать только Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» и «Момент истины» Владимира Богомолова. Остальное к сожалению макулатура.
P.S.S. Во вторую десятку я бы пожалуй включил Есенина, Маяковского, Ильфа и Петрова, Николая Носова, Рыбакова, Аксенова, Высоцкого (как поэта), Куваева, Лимонова, Сорокина.
Я попробовал, результат вышел с одной стороны странный, а с другой - забавный.
Почему-то разнообразные «литературные генералы» из Союза писателей СССР туда не попали, но зато число «отщепенцев», «литературных власовцев» и прочих «идеологических иуд» перевалило за все разумные границы. Итак:
1. Михаил Булгаков.
«Правду говорить легко и приятно».
Вероятно считал себя драматургом и прозаиком, но в литературу попал больше как бытописатель и фактически корреспондент-хроникер.
«Мастера и Маргариту» все знают (хотя по мне достаточно своеобразно понимают), а моим любимым произведением очень давно стала «Белая гвардия». Не спектакль «Дни Турбиных», а именно роман. Причем желательно его прочитать с черновиками и набросками.
Экспертам же по украинскому вопросу (с) просто советую сделать произведение настольной книгой.
« ... а там, у Караваевских дач, уже свищет соловьем разноцветная шлычная конница и заходят с левого фланга на правый облегченною рысью лихие гайдамаки. Если они свищут в пяти верстах, то спрашивается, на что надеется гетман? Ведь по его душу свищут! Ох, свищут...».
Кто сказал Янукович?
2. Даниил Хармс.
«В грязном падении человеку остается только одно: не оглядываясь, падать. Важно только делать это с интересом и энергично».
В двадцатые-тридцатые странноватых персонажей среди советских писателей было множество (Революция, кокаин, ну вы понимаете), но гражданин Ювачев выделялся даже на таком пестром фоне.
Ради собственного спокойствия советская власть считала его детским писателем. Как и любая творческая личность в момент кризиса проявил себя не лучшим образом (умер в тюремной больнице в Ленинграде собираясь встречать немцев).
Лучшего мастера абсурдистской прозы у нас в стране так и не появилось правда.
«Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше».
3. Варлам Шаламов.
«Человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного - никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере».
В отличие от вполне состоявшегося советского писателя Солженицына Шаламов был настоящим врагом той советской власти и так и не разоружившимся троцкистом.
Обидчивый режим в ответ устроил ему многолетнюю творческую командировку. В результате возникла прекрасная эпопея о труде в советской стране: от Бутырской тюрьмы через Вишлаг прямо к Дальстрою. Кроме того он видел вблизи настоящий (не ванильный) блатной мир и прекрасно знал ему цену.
«Груб и жесток начальник, лжив воспитатель, бессовестен врач, но все это пустяки по сравнению с растлевающей силой блатного мира. Те все-таки люди, и нет-нет да и проглянет в них человеческое. Блатные же - не люди».
А вот стихи беспомощные.
4. Аркадий и Борис Стругацкие.
«Умные нам не надобны. Надобны верные».
Фантастика среди большой литературы про Ленина и успехи колхозного строительства считалась делом крайне легкомысленным и даже иногда вредным. Авторы ведь покушались на светлое будущее, обрисовывали самые общие контуры грядущего коммунизма. А сравнения и параллели с настоящим совершенно не радовали («Час быка» Ивана Ефремова например).
Но даже при таком суровом отношении у Стругацких получилось создавать очень разные произведения. Разные и в смысле тем, и в смысле качества, и в смысле успеха у публики. Тем не менее я читал абсолютно все ими написанное.
Как настоящих классиков их часто цитируют, поступлю так и я. Очень свежо звучит в наш век короновирусных новостей.
«Поскольку настоящего противника не существует, необходимо его придумать. А как показывает мировой опыт, самый страшный противник - это противник придуманный».
5. Сергей Довлатов.
«Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить - кто написал четыре миллиона доносов?»
Сразу скажу, что я большой поклонник творчества упомянутого автора. Наиболее удачным и зрелым из творчества считаю «Компромисс» (особенно главу про четырехсоттысячного жителя Таллина) и «Заповедник». Чиновники с тех времен не изменились ни капли.
Со времен Салтыкова-Щедрина насмешки раздражают нашу власть гораздо сильнее прямого противодействия.
«В разгар беспокойного века,
В борьбе всевозможных идей,
Люблю человека, люблю человека,
Ведь я гуманист по природе своей!
Люблю человека в томате,
А также люблю в сухарях,
И в супе люблю, и в столичном салате,
Люблю человека и славлю в веках!»
6. Владимир Войнович.
«- А в каком объединении находятся критики? - спросил я
- Ни в каком, - сказал Смерчев. - Критикой у нас занимается непосредственно служба БЕЗО.
- Очень рад от вас это слышать, - сказал я растроганно. - В наше время это было совсем глупо поставлено. Тогда органы госбезопасности тоже занимались критикой, но они, по существу, просто дублировали органы Союза писателей.
- С этой порочной практикой, - нахмурился Смерчев, - у нас навсегда покончено».
Еще один писатель-юморист, настоящий певец советской действительности в розовом прошлом и критик ее же в зрелом писательском возрасте.
Сейчас комические моменты из знаменитой антиутопии «Москва 2042» уже не каждый молодой человек поймет, но для старых мухоморов вроде меня это произведение культовое.
И «Шапка» еще. Про то самое равное и бесклассовое общество, которое действительно было построено в СССР.
«Врешь! - повторил Василий Степанович решительно.- Все врешь и все понимаешь. Ты не хуже меня знаешь, что тебе не шапка нужна, шапку ты у какого-нибудь барыги за сотню-другую можешь купить не хуже. Тебе не это нужно. Тебе нужно другое. Ты хочешь дуриком в другую категорию, в другой класс пролезть».
7. Валентин Пикуль.
«Умирать-то на войне русские хорошо научились. Вот только жить хорошо никак не научатся».
Казалось бы странный выбор, где Пикуль - а где литература и всякие проблемы фонематичности русского Щ? И тем не менее среди авторов бестселлеров я бы поставил его в СССР на первое место. Конкурентом может быть разве что Юлиан Семенов, но вот он как раз писал действительно плохо (зато ему страшно везло с экранизациями).
Как и любой русский народный писатель - антисемит и вообще декларируемую в том государстве дружбу народов понимал очень сильно по-своему. За то и любим самыми широкими плебейскими массами.
Тексты его не будут изучать в Институте русского языка им. Виноградова, но в любом книжном магазине (даже среднего размера) автор представлен исключительно полно.
«Целью написания данного романа является получение гонорара в сумме ста рублей с копейками...»
8. Иосиф Бродский.
«Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него - и потом сотри».
Не уникальный, но все же редкий среди писателей случай: автор не совсем понял (даже спустя много лет) в чем же он провинился и за что его выставили из СССР.
«Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы».
Кроме того (несмотря на творческую профессию и национальность) был совершенно чужд метаниям, сомнениям и не подвержен манипуляциям.
«Рядом с Бродским другие молодые нонконформисты казались людьми иной профессии. Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании».
Поэт. Стихи его вы конечно знаете: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку».
9. Юрий Поляков.
«На чем застряли? - Он пробежал глазами мой бланк и достал ручку. - Типичный случай… Запомните: прибыли вы из СССР.
- Странно…
- Ничего странного. На обратном пути напишете: «Прибыл из Франции». Если, конечно, вернетесь… И не ищите логики в выездных документах. Это - сюр! А сколько у вас рубликов с собой?
- Тридцать четыре… с мелочью…
- Больше тридцати нельзя. Строго карается. Пишите - ровно тридцать.
- А если проверят? - ненавидя себя за трусость ... проговорил я.
- Нужно уметь рисковать! - подмигнул Спецкор. - Оружие спрятали надежно?
- Мое оружие - советский образ жизни!»
Его называют «последним советским писателем», что стоит признать совершенно точным определением. Никаких стилистических выкрутасов, немалая доля юмора и ясно считываемый личный опыт автора.
Разумеется это касается ранних произведений. Позднее автор стал петросянить (не слишком удачно шутить), потом озаботился судьбами Родины и стал главным редактором «Литературной газеты»... Пишет до сих пор между прочим, но сейчас его жизненный опыт и мой - совершенно разные вещи. И с некоторых пор я просто перестал понимать сюжеты и коллизии в текстах.
10. Виктор Пелевин.
«... Иван вспомнил - так называлась заводская многотиражка, которую ему пару раз приходилось видеть. Ее было тяжело читать, потому что всё там называлось иначе, чем на самом деле: линия сборки водородных бомб, где работал Иван, упоминалась как "цех плюшевой игрушки средней мягкости", так что оставалось только гадать, что такое, например, "цех синтетических елок", или "отдел электрических кукол"...»
Начинающий автор последних лет СССР, который в России сразу стал мэтром. «Generation P» в современном мире сразу занял место «Войны и Мира», то есть эпопеи о недавнем прошлом со множеством до сих пор открытых вопросов.
Мои фавориты из раннего: «День бульдозериста» и «Принц Госплана» (это еще про СССР).
А потом Виктора Олеговича оседлали жадные издатели и он взял повышенные капиталистические обязательства - сдавать в текстоприемные пункты по книге в год. Интересно на сколько его еще хватит.
Безусловно самый цитируемый русский писатель из ныне живущих.
«Ничто так не выдает принадлежность человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях».
P.S. Некоторые читатели видимо упрекнут меня в отсутствие в листе авторов-«деревенщиков» и темы ВОВ. На что я скажу, что профессиональную колхозную литературу просто не понимаю (и даже не могу оценить хороша она или плоха), а из произведений «про войну» в общем следует читать только Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» и «Момент истины» Владимира Богомолова. Остальное к сожалению макулатура.
P.S.S. Во вторую десятку я бы пожалуй включил Есенина, Маяковского, Ильфа и Петрова, Николая Носова, Рыбакова, Аксенова, Высоцкого (как поэта), Куваева, Лимонова, Сорокина.