Проект «Черненко». Часть двадцать седьмая.
ЧАСТЬ XVII. ХЕЛЬСИНКИ-1975 и ВЕНА-1979
Путь в Хельсинки не был легким...
В прошлых частях мы уже упоминали, что премьера для советских граждан будущего «видного деятеля мирового коммунистического движения» Константина Черненко произошла в 1973 году, когда он оказался на первом плане при обмене партийных билетов. Пришло время и для презентации политика за рубежом.
Визит его в 1974 году в США (как мы знаем) не афишировался даже в ЦК, а вот то, что Константин Устинович поедет с первым лицом в конце лета 1975 года в Хельсинки, подписывать так называемый «Хельсинкский акт» (или «Хельсинкские соглашения») и встречаться с президентом США Джеральдом Фордом знали все. Вопиющее нарушение партийного политеса, но с Брежневым уже никто не посмел спорить насчет любимчика.
Впрочем роль его там сугубо вспомогательная, на первом плане сам Брежнев (конечно же) и министр иностранных дел Андрей Громыко (работники МИДа за спиной ласково именовали своего шефа «косорылым»). Плюс переводчик Виктор Суходрев (между президентом и генсеком).
А Черненко и первый зам. министра иностранных дел СССР Анатолий Ковалев (с голым черепом) на подхвате. Ну и вездесущий «Воробей» (помощник Андрей Александров-Агентов, на фото в очках) еще.
Посол США в СССР Малькольм Тун (находился на должности с 1976 по 1979 годы) встречался с Черненко по разным официальным необходимостям многократно и впечатление на него контрагент произвел странное:
«Я попытался завязать разговор о советско-американских отношениях. Черненко оставался невозмутимым и в ответ не проронил ни слова. Посол продолжал объяснять, что могут возникнуть трудности с ратификацией обсуждаемого договора в Сенате, и хотя говорил он по-русски, у него создавалось впечатление, что слова его просто не доходят.
- Он словно не понимал, о чем идет речь. Это заставило сделать вывод, что он мало знает о том, как функционирует американская государственная машина, - пришел к заключению посол.
Поняв, что его усилия напрасны, Тун закончил разговор несколькими фразами о погоде и отошел в сторону. Память его сохранила, как позднее писал он, образ законченного тупицы (олуха)».
Как мы знаем, на самом деле контрагент неплохо понимал, как именно функционирует американская государственная машина (мы помним, что в прошлом году он лично посетил Госдепартамент), но видимо по привычке прикидывается дурачком.
Георгий Арбатов (директор института США и Канады) пишет вот что: «На встречи с иностранцами Л.И. Брежнев стал брать с собой К.У. Черненко с середины 1970-х гг. (На совещание в Хельсинки, в США, Канаду). Черненко помогал подшивать протоколы стенограмм заседаний, открывать бутылки с минеральной водой, раскладывал салфетки на столе. В 1979 г. он потряс американскую делегацию в Вене тем, что за 10 часов переговоров между президентом США Д. Картером и Л. И. Брежневым не проронил не единого слова, если не считать произнесённого замечания о погоде в австрийской столице».
Но по итогам поездки именно начальник Общего отдела ЦК пишет журнальную статью и в 1976 году даже выпускает тридцатишестистраничную брошюру «Год после Хельсинки». Автором числится наш герой, хотя совершенно понятно, что вряди ли он ее писал в классическом смысле.
Абсолютно та же ситуация сложилась и при следующем важном визите за рубеж с участием Черненко (1979 год, Вена). Подписание договора с Джимми Картером по ОСВ-2. Наш герой там правда не третий, а четвертый по важности член делегации (К Брежневу и Громыко добавился министр обороны Дмитрий Устинов).
Константин Устинович все еще малозаметен, но уже незаменим.
Збигнев Бжезинский, присутствующий там же, находил Черненко «живым, веселым, общительным в частных беседах, когда речь шла о незначительном, несущественных вещах. Он становился осторожным и неразговорчивым, когда дискуссия касалась серьезных проблем. В этот момент взгляд его делался хитрым, словно он что-то все время рассчитывал». Как видите, старый лис Бжезинский понял о Черненко несколько больше своего колеги.
Переводчик Виктор Суходрев о банкете после официальной части:
«Я знал, что никаких серьезных разговоров за столом быть не может, ожидаются только тосты. А застольную беседу поддерживать станет в основном Громыко и в какой-то степени, возможно, Устинов. Черненко вообще молчун. Брежнев не в том состоянии, чтобы вести полноценный разговор».
Пока Черненко лишь набирается опыта в подобных делах и слушает старших (особенно Громыко и Устинова). Он чувствует, что совсем скоро эти дипломатические умения придется применять.
А в вопросах внутренних к 1975 году конкурентов-то у Черненко уже и не было. Вспоминает Михаил Смиртюков, в те годы управляющий делами Совмина СССР: «А вот Черненко имел на Брежнева огромное влияние. Я как-то зашел к нему накануне Пленума ЦК. А он в это время по "кремлевке" в деталях объяснял Брежневу все, что тому предстоит делать завтра. Как выступать, что скажут в прениях, как благодарить присутствующих и так далее. Буквально переставлял ему ноги».
Об этом и будет следующая глава.
Путь в Хельсинки не был легким...
В прошлых частях мы уже упоминали, что премьера для советских граждан будущего «видного деятеля мирового коммунистического движения» Константина Черненко произошла в 1973 году, когда он оказался на первом плане при обмене партийных билетов. Пришло время и для презентации политика за рубежом.
Визит его в 1974 году в США (как мы знаем) не афишировался даже в ЦК, а вот то, что Константин Устинович поедет с первым лицом в конце лета 1975 года в Хельсинки, подписывать так называемый «Хельсинкский акт» (или «Хельсинкские соглашения») и встречаться с президентом США Джеральдом Фордом знали все. Вопиющее нарушение партийного политеса, но с Брежневым уже никто не посмел спорить насчет любимчика.
Впрочем роль его там сугубо вспомогательная, на первом плане сам Брежнев (конечно же) и министр иностранных дел Андрей Громыко (работники МИДа за спиной ласково именовали своего шефа «косорылым»). Плюс переводчик Виктор Суходрев (между президентом и генсеком).
А Черненко и первый зам. министра иностранных дел СССР Анатолий Ковалев (с голым черепом) на подхвате. Ну и вездесущий «Воробей» (помощник Андрей Александров-Агентов, на фото в очках) еще.
Посол США в СССР Малькольм Тун (находился на должности с 1976 по 1979 годы) встречался с Черненко по разным официальным необходимостям многократно и впечатление на него контрагент произвел странное:
«Я попытался завязать разговор о советско-американских отношениях. Черненко оставался невозмутимым и в ответ не проронил ни слова. Посол продолжал объяснять, что могут возникнуть трудности с ратификацией обсуждаемого договора в Сенате, и хотя говорил он по-русски, у него создавалось впечатление, что слова его просто не доходят.
- Он словно не понимал, о чем идет речь. Это заставило сделать вывод, что он мало знает о том, как функционирует американская государственная машина, - пришел к заключению посол.
Поняв, что его усилия напрасны, Тун закончил разговор несколькими фразами о погоде и отошел в сторону. Память его сохранила, как позднее писал он, образ законченного тупицы (олуха)».
Как мы знаем, на самом деле контрагент неплохо понимал, как именно функционирует американская государственная машина (мы помним, что в прошлом году он лично посетил Госдепартамент), но видимо по привычке прикидывается дурачком.
Георгий Арбатов (директор института США и Канады) пишет вот что: «На встречи с иностранцами Л.И. Брежнев стал брать с собой К.У. Черненко с середины 1970-х гг. (На совещание в Хельсинки, в США, Канаду). Черненко помогал подшивать протоколы стенограмм заседаний, открывать бутылки с минеральной водой, раскладывал салфетки на столе. В 1979 г. он потряс американскую делегацию в Вене тем, что за 10 часов переговоров между президентом США Д. Картером и Л. И. Брежневым не проронил не единого слова, если не считать произнесённого замечания о погоде в австрийской столице».
Но по итогам поездки именно начальник Общего отдела ЦК пишет журнальную статью и в 1976 году даже выпускает тридцатишестистраничную брошюру «Год после Хельсинки». Автором числится наш герой, хотя совершенно понятно, что вряди ли он ее писал в классическом смысле.
Абсолютно та же ситуация сложилась и при следующем важном визите за рубеж с участием Черненко (1979 год, Вена). Подписание договора с Джимми Картером по ОСВ-2. Наш герой там правда не третий, а четвертый по важности член делегации (К Брежневу и Громыко добавился министр обороны Дмитрий Устинов).
Константин Устинович все еще малозаметен, но уже незаменим.
Збигнев Бжезинский, присутствующий там же, находил Черненко «живым, веселым, общительным в частных беседах, когда речь шла о незначительном, несущественных вещах. Он становился осторожным и неразговорчивым, когда дискуссия касалась серьезных проблем. В этот момент взгляд его делался хитрым, словно он что-то все время рассчитывал». Как видите, старый лис Бжезинский понял о Черненко несколько больше своего колеги.
Переводчик Виктор Суходрев о банкете после официальной части:
«Я знал, что никаких серьезных разговоров за столом быть не может, ожидаются только тосты. А застольную беседу поддерживать станет в основном Громыко и в какой-то степени, возможно, Устинов. Черненко вообще молчун. Брежнев не в том состоянии, чтобы вести полноценный разговор».
Пока Черненко лишь набирается опыта в подобных делах и слушает старших (особенно Громыко и Устинова). Он чувствует, что совсем скоро эти дипломатические умения придется применять.
А в вопросах внутренних к 1975 году конкурентов-то у Черненко уже и не было. Вспоминает Михаил Смиртюков, в те годы управляющий делами Совмина СССР: «А вот Черненко имел на Брежнева огромное влияние. Я как-то зашел к нему накануне Пленума ЦК. А он в это время по "кремлевке" в деталях объяснял Брежневу все, что тому предстоит делать завтра. Как выступать, что скажут в прениях, как благодарить присутствующих и так далее. Буквально переставлял ему ноги».
Об этом и будет следующая глава.