Одно утро и четыре истории, которых никогда не было.
Зимняя рыба, злая девочка, а еще огонь(mrut) wrote in "Будь как Будда":
(http://mrut.livejournal.com/239073.html)
Охуительная французская женщина средних лет проснулась сегодня рано. Она очень много курила и ела много белых булочек с кофе, от которых никогда не толстела, но это потому что французская.
Я шла за ними довольно долго, минут 20, может даже 30. Вдоль Кутузовского проспекта, они говорили друг с другом, очень тихо, почему то мне думалось. У него постоянно сползали с попы штаны, он подтягивал их, одной левой, другой, правой, он держал ее руку сверху. Они остановились, у нее зазвонил телефон. Она разговаривала, а он застегивал ей расстегнутую ширинку. Я обогнала их и больше оборачивалась. Было начало четвертого утра.
Французская женщина открыла окно и, в комнату потянуло запахом пыльцы и мазута. Я поселила ее в центре, такие как она, обязательно должны жить в центре, на последнем этаже дома в двенадцать этажей. С окнами, выходящими на какую-нибудь оживленную трассу.
Они лежали в мусорном баке, около какого то перехода в центре города. Обычного ночного городского перехода, немного заблеванного по углам и ровно в центре, с банками от говнококтельчиков по стенкам. Два журнала. Были скручены в одну трубочку и как то хитро скручены, их страницы переплетались в причудливой конфигурации. Какие то глупые журналы, может быть, женские, может быть мужские. А, скорее всего, просто какие-нибудь журналы. Глянцевые и немного помятые владельцем. Я бросила бычок сверху, в квадратную дырку урны, на верхнем, через несколько минут, стало появляться маленькое черное пятно. Охранники близлежащих пафосных забегаловок, наверное, будут злиться. Я пошла дальше
У охутельной французской женщины средних лет сегодня кончились консервы для кота, пришлось идти за ними в магазин и покупать Вискас, обязательно не рыбный.
Мы понравились друг другу. Она зашла в вагон метро, где то между неоживленных станций. Такая высокая, ее сантиметров было больше моих 182х, на 7, может даже на 10. С такими непричесанными волосами, такая худая и тонкокостная. И читала, какую то бесплатную газету, на английском. И смотрела, на меня, когда я отворачивалась, а я на нее точно так же. И как то очень долго не менялся разворот ее газеты с надписью «Borsch». Хотелось пить и села батарейка в плеере. Ей надо было ехать дальше, чем мне. Скорее всего до конечной.
На обратном пути очки охуительной, много курящей французской женщины средних лет упали в парижский коллектор. Очки были красивые, в тонкой черной оправе, очень ей шли и, благодаря им, ее чересчур тонкий и угловатый нос сглаживался и она казалась себе красивее.
Какие то цыганские дети на новом Арбате, очень рано утром, под портретом Скарлетт Йохансон, играли с красными ленточками, которые, наверняка подобрали у кого нибудь кинотеатра «Октябрь», после завершения какого-нибудь Московского кинофестиваля. Может быть даже. Их обронила какая-то Рената Литвинова, в таком красивом платье и с сумочкой в цвет. Цыганские дети, такие нелепые, босыми ногами по асфальту с разбитыми бутылками от пива разных ценовых категорий. Бегали друг за другом с красной ленточкой и смеялись и просили милостыню, у каких то слишком редких прохожих. Цыганские дети не пользовались популярностью, никто не давал. На Скарлетт Йоханскон были темно-красные бусы и очень раннее утреннее солнце засвечивало верхнюю часть плаката.
Охуительную французскую женщину бросил муж, год, может два назад. Она говорит друзьям, что он был хорошим человеком, просто их отношения, тут она выдерживает паузу в несколько секунд, иссякли, как то сами собой. Теперь осталась небольшая квартира в центре города на последнем, двенадцатом этаже, изжившего себя дома и старый облезлый кот, от которого плохо пахло и имя которого она забыла, или просто никогда не знала.
Пухлыми губами, обхватив горлышко стеклянной бутылки, пива Охота крепкое, с большим дряблым животом и в грязных штанах, она пинала своего, еще спящего, мужчину в переходе на Новинском бульваре. Он переворачивался, и что то невнятное бормотал в ответ. Она злилась, отрывала губы от бутылки и громко кричала неприличные слова. Я улыбнулась, и отчего то очень сильно захотелось признаваться кому-нибудь в любви. Это первое июля 2007 года и пустая пачка от сигарет Лаки Страйк сильно мешается в заднем кармане джинс.
Еще у охуительной французской женщины был сын, нерадивый сын, никак не хотел учиться. Жил в каком то грязном сквоте, с какими то панками, с ужасающими прическами и манерами. Он ее очень расстраивал и курить от этого хотелось еще больше. Но сегодня, во время завтрака, он ей позвонил, они проговорили недолго, минут пять, разговоры по межгороду очень дорогие, что уж тут. Я не слышала о чем они говорила. Просто, потом, она прикурила сигарету и написала все эти сказки.
5 comments | Leave a comment