Как РПЦ "слила" царя
Хорошая рецензия доктора ист. наук Александра Шубина к книге М.А.Бабкина "Священство и Царство":
Монография доктора исторических I наук Михаила Анатольевича Бабкина, вышедшая «под шапкой» Историко-архивного института РГГУ, - это 900-страничный фолиант, включающий 300 страниц приложений.
В монографии рассматривается положение РПЦ в начале XX века, включая структуру, управление и социальный состав; теологические проблемы, связанные с местом монарха в Православной церкви; эволюцию взаимоотношений Николая II и РПЦ в предреволюционный период и драматический период 1905-1907 годов. Автор обращает внимание на такие вехи этой эволюции, как изменение текстов архиерейских титулований и присяг, поминовений лиц царствующего дома.
Наиболее обширная часть работы, что неудивительно, посвящена 1917-1918 годам. Именно тогда настала кульминация и развязка многовековой истории отношений священства и царства в России.
В своём труде М. А. Бабкин прослеживает, как «представителями высшей иерархии РПЦ проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на «отдаление» церкви от государства» (с. 593). А поскольку император цеплялся за эту прерогативу, нарастала напряжённость в его отношениях с Синодом, имевшая важные последствия. «Меры, предпринимавшиеся представителями епископата в предреволюционные годы, были направлены на десакрализацию власти российского самодержца... После нескольких безуспешных попыток добиться разрешения на созыв Поместного собора представители архиерейского корпуса стали связывать надежды на «освобождение» церкви от императорского контроля с возможностью смены формы государственной власти в России в пользу любой формы правления» (с. 594).
Разумеется, этот курс проводился не без колебаний, противоречивости, формальной поддержки самодержавных институтов. Но в решающий момент РПЦ отказала самодержавию в своей поддержке
27 февраля 1917 года обер-прокурор Н. П. Раев потребовал от Священного синода осудить революционное движение и получил отказ: ещё неизвестно, откуда идёт измена - снизу или сверху (с. 200).
А ведь католическая церковь запретила своим чадам участие в выступлениях, и, по мнению автора монографии, это имело эффект.
Члены Синода ещё днём 2 марта, то есть до того как был получен манифест об отречении Николая II, решили установить связь с Временным правительством. Это также показывает, на чьей стороне были симпатии иерархов. Уже б марта РПЦ стала провозглашать в церквях молебны за многолетие «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея».
Автор полагает: «...с большой долей вероятности можно утверждать, что если бы Св. синод в судьбоносные для царя и страны февральско-мартовские дни 1917 года предпринял в отношении монархии охранительные меры, то политические события в столице и на местах пошли бы по другому сценарию» (с. 600). С этим, конечно, согласиться трудно. Широкие массы горожан и солдат, бросившие вызов самодержавию, были уже слишком возмущены своим положением и действиями властей, чтобы остановиться по слову Синода. К тому же процесс рационализации сознания городского населения также зашёл достаточно далей, чтобы слепо подчиняться священству. Ведь те же люди, которые участвовали! революционных событиях 1917 года, затем «гнали» священников в 1918-м. Так что, на мой взгляд, нет оснований полагать, что церковь могла заслонить собой самодержавие.
Однако, безусловно, её антисамодержавная и даже республиканская позиция имела большое значение. Действия церковного руководства деморализовали консервативные силы и фактически ликвидировали «вероятность монархической альтернативы политического развития России» (с. 599). С этим связано и «безмолвное» исчезновение с арены правых партий, которые не могли существовать без поддержки церкви.
Позиция церкви делегитимизировала монархию и облегчила становление республиканской легитимности, которой затем следовали все режимы на территории России - не только красные, но и белые.
Нередко автор объясняет нежелание иерархов заступиться за государя личной обидой (с. 199). Но тогда возникает вопрос: почему так же вели себя не отдельные иерархи, а корпорация в своём большинстве? То есть, важнее не личные обиды или награды, а более фундаментальные обстоятельства, о которых также подробно пишет автор, и прежде всего - неприятие церковью «цезарепапизма» (с. 204).
Автор высказывает гипотезу о том, что иерархи РПЦ были вовлечены в предварительный антимонархический сговори даже заговор с депутатами Прогрессивного блока (с. 268). Доказательства? Синод сразу согласился поддержать Временное правительство и его лидеров. А почему было не поддержать, если отрицательное отношение к Николаю II и цезарепапскому самодержавию уже сформировалось? Иерархи и священники-депутаты участвовали в обсуждениях потенциального состава кабинета народного доверия, которые велись в 1915-1916 годах,в чём тоже нет чего-то нелегального.
Наиболее криминальный «след»-одна из версий «дворцового заговора», обсуждавшаяся в либеральных и военных кругах, - заточение царицы в монастырь,что, по мнению Бабкина, должно свидетельствовать об участии в подготовке этого акта высших иерархов РПЦ (с. 269).
Действительно, нельзя же было заточить царицу в монастырь без их согласия. Однако, велась ли практическая подготовка ктакому акту? Нет никаких свидетельств, что сей смелый план вышел за рамки словесных построений и церковники получили указание готовить келью для Александры Фёдоровны. Скорее всего, либеральные политики и военные упомянули монастырь в своих разглагольствованиях на тему «а хорошо бы было...».
Автор показывает, что всю весну 1917-го позиция иерархов РПЦ была последовательно антисамодержавной. «Члены Св. синода в своих «республиканских» устремлениях в марте 1917 года фактически оказались левее кадетов. Духовенству РПЦ принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически сформировавшейся монархической идеологии Российской империи. Св. синод уже 7-9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга «За Веру, Царя и Отечество». Временное же правительство декларировало о недопущении возврата монархии лишь 11 марта» (с. 598). 9 марта Синод утвердил новую присягу на верность Российскому государству, а не царю, которая была предложена Временным правительством 7 марта.
Церковь приняла активное участие в революционных мероприятиях и праздниках весны 1917 года, что «способствовало смещению влево спектра общественно-политических настроений православной паствы» (с. 601). Синод пресекал «контрреволюционные» проповеди отдельных священников о том, что в России - лишь временное «междуцарствие». Нет, республика устанавливается надолго, и царство не должно составлять церкви «харизматическую конкуренцию».
Только в июне между Временным правительством и РПЦ возникли разногласия в связи с передачей Министерству просвещения церковных школ. Дальнейшее разочарование иерархов в переменах было вызвано с ростом самостоятельности приходских священников, утерей I контроля за паствой и связанным с этим ] уменьшением церковных доходов.
Но, несмотря на эти тревожные сигналы, РПЦ не изменила свой республиканский курс и на церковном соборе. Автор подробно рассматривает как сам механизм собора, так и его деятельность, особенно в связи с проблемой монархии. Собор выработал новую модель взаимоотношений Церкви и государства, которая была утверждена уже после прихода к власти большевиков и предполагала, что «Православная церковь в России должна быть в союзе с Государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения» (с. 490). Учитывая, что в этот период большевикам было не до внутренних дел РПЦ, собор исходил из возможности благоприятных взаимоотношений елевыми силами и даже наращивал свои требования к новой власти, формулируя их в постановлении «О правовом положении Православной Российской церкви» от 2 декабря 1917-го «в повелительной по отношению к новой (уже советской) власти форме» (с. 488). Царство в этой ситуации воспринималось уже как безвозвратно ушедшее прошлое. Впрочем, таким же было и отношение большинства населения. Так что церковь в этом отношении была вместе со своим народом.
Собор отменил анафему за дерзание на бунт и измену царю. Этот анафематизм был переформулирован и теперь защищал саму РПЦ от хулы, посягательств на имущество и жизнь священников.
До декабря 1917 года РПЦ занимала выжидательную позицию в отношении советской власти. И только после принятия 21 января 1918-го декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» она приступила к осторожному сопротивлению и протесту против «гонений».
Большевистский режим прервал усиление позиций церкви. Но и в новых условиях церковный республиканизм получил своё развитие: в более радикальной форме - в обновленчестве, в более умеренной - в позиции патриархов Тихона и Сергия. Эта линия увенчалась полной победой: «То, за что духовенство «боролось» в период с начала XX века по 1917 год включительно, ему удалось получить в 1990-е годы» (с. 607).
Большой интерес представляют и приложения к монографии, где читатель найдёт документы этой эпохи, карту епархиально-административного деления РПЦ, списки иерархов РПЦ, членов Синода, депутатов-священников, статистические материалы.
Михаил Бабкин - бескомпромиссный обличитель конъюнктурности и сусальности в исторической науке. Так, например, он бросает вызов авторам коллективной монографии «Иерархия Русской Православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху» (М. 2008) В. М. Лаврову, В. В. Лобанову, И. В. Лобановой, А. В. Мазырину, о которых пишет: «Её авторы - исследователи из Института российской истории РАН,
Российского православного института св. Иоанна Богослова и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Их книга, как говорят сами авторы, является «первым опытом создания совместной монографии представителями Российской академии наук и Русской Православной Церкви». С первых же страниц книги звучат нотки претенциозности: «Соединение высокого Академического профессионализма с глубокой Православной духовностью - такова сверхзадача совместного научного поиска, призванного способствовать возрождению России». Однако, несмотря на название работы и пафосные слова её «введения», об иерархии Русской православной церкви и государстве в революционную эпоху в монографии как раз практически ничего нет. Например, вместо рассмотрения первой российской революции - раз пять-шесть упоминается одно только её название. А Февралю уделена страничка. (Рассматриваемая же хронология «революционной эпохи» впечатляет: фактически от конца 1850-х до середины 1930-х годов!) То есть, название труда практически не соответствует его содержанию, ибо революционная эпоха рассматривается практически без самих революций и без анализа политической позиции иерархии во время соответствующих событий. Это в полной мере соответствует современной церковной конъюнктуре: всячески умалчивать о вкладе духовенства в революционное движение вообще и о роли иерархии в свержении монархии в частности... При этом насколько авторов... отличает конъюнктурность - настолько же и научная недобросовестность. В своих работах они не учли монографии, статьи, сборники документов и публикации свыше десятка исследователей. Причём отдельные труды, которыми авторы решили «пренебречь» - в разы больше, чем сами их монографии...» (с. 195-196). Хочется надеяться, что эти авторы и все те историки, которым М. А. Бабкин бросил перчатку в своём труде, поднимут её, и мы станем свидетелями интересной, многогранной, хотя, вероятно, эмоционально окрашенной дискуссии.
В конфликте священства и царства симпатии автора - на стороне царства. Но его книга будет не менее полезна и для тех читателей, кто готов принять сторону священства или смотреть на этот конфликт со стороны. Заслуга М. А. Бабкина в том, что он впервые столь полно выявил республиканскую позицию церкви в критической ситуации 1917 года. Это важно для понимания и ситуации Февраля, и всей истории церкви в XX веке.
Александр ШУБИН, доктор исторических наук
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Итак - как только представилась возможность, дистрибьюторы благодати из ООО "РПЦ" походя нанесли удар по самодержавию, попросту удалив царя и самодержавие из своих пресс-релизов и промо-акций.
Воспользовавшись моментом, часть руководства РПЦ решило увеличить вес своей шараги, подставив подножку царю и опиравшейся на монархию части светской элиты.
То есть, Русская православная церковь забыла, что она есть, и для чего. Это высшая степень внутреннего гниения в полной мере отразилась и в 90-е годы, когда Алексей Ридигер отделял на отторгнутых территориях православную церковь от эрефовской РПЦ, внося свою лепту в разрушение русского мира, и вышибая опору у русских на территориях.
Обрати внимание, читатель, на награды, которые получила эта мразь от иностранцев. Задумайся: а за какие заслуги она их получила?
Монография доктора исторических I наук Михаила Анатольевича Бабкина, вышедшая «под шапкой» Историко-архивного института РГГУ, - это 900-страничный фолиант, включающий 300 страниц приложений.
В монографии рассматривается положение РПЦ в начале XX века, включая структуру, управление и социальный состав; теологические проблемы, связанные с местом монарха в Православной церкви; эволюцию взаимоотношений Николая II и РПЦ в предреволюционный период и драматический период 1905-1907 годов. Автор обращает внимание на такие вехи этой эволюции, как изменение текстов архиерейских титулований и присяг, поминовений лиц царствующего дома.
Наиболее обширная часть работы, что неудивительно, посвящена 1917-1918 годам. Именно тогда настала кульминация и развязка многовековой истории отношений священства и царства в России.
В своём труде М. А. Бабкин прослеживает, как «представителями высшей иерархии РПЦ проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на «отдаление» церкви от государства» (с. 593). А поскольку император цеплялся за эту прерогативу, нарастала напряжённость в его отношениях с Синодом, имевшая важные последствия. «Меры, предпринимавшиеся представителями епископата в предреволюционные годы, были направлены на десакрализацию власти российского самодержца... После нескольких безуспешных попыток добиться разрешения на созыв Поместного собора представители архиерейского корпуса стали связывать надежды на «освобождение» церкви от императорского контроля с возможностью смены формы государственной власти в России в пользу любой формы правления» (с. 594).
Разумеется, этот курс проводился не без колебаний, противоречивости, формальной поддержки самодержавных институтов. Но в решающий момент РПЦ отказала самодержавию в своей поддержке
27 февраля 1917 года обер-прокурор Н. П. Раев потребовал от Священного синода осудить революционное движение и получил отказ: ещё неизвестно, откуда идёт измена - снизу или сверху (с. 200).
А ведь католическая церковь запретила своим чадам участие в выступлениях, и, по мнению автора монографии, это имело эффект.
Члены Синода ещё днём 2 марта, то есть до того как был получен манифест об отречении Николая II, решили установить связь с Временным правительством. Это также показывает, на чьей стороне были симпатии иерархов. Уже б марта РПЦ стала провозглашать в церквях молебны за многолетие «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея».
Автор полагает: «...с большой долей вероятности можно утверждать, что если бы Св. синод в судьбоносные для царя и страны февральско-мартовские дни 1917 года предпринял в отношении монархии охранительные меры, то политические события в столице и на местах пошли бы по другому сценарию» (с. 600). С этим, конечно, согласиться трудно. Широкие массы горожан и солдат, бросившие вызов самодержавию, были уже слишком возмущены своим положением и действиями властей, чтобы остановиться по слову Синода. К тому же процесс рационализации сознания городского населения также зашёл достаточно далей, чтобы слепо подчиняться священству. Ведь те же люди, которые участвовали! революционных событиях 1917 года, затем «гнали» священников в 1918-м. Так что, на мой взгляд, нет оснований полагать, что церковь могла заслонить собой самодержавие.
Однако, безусловно, её антисамодержавная и даже республиканская позиция имела большое значение. Действия церковного руководства деморализовали консервативные силы и фактически ликвидировали «вероятность монархической альтернативы политического развития России» (с. 599). С этим связано и «безмолвное» исчезновение с арены правых партий, которые не могли существовать без поддержки церкви.
Позиция церкви делегитимизировала монархию и облегчила становление республиканской легитимности, которой затем следовали все режимы на территории России - не только красные, но и белые.
Нередко автор объясняет нежелание иерархов заступиться за государя личной обидой (с. 199). Но тогда возникает вопрос: почему так же вели себя не отдельные иерархи, а корпорация в своём большинстве? То есть, важнее не личные обиды или награды, а более фундаментальные обстоятельства, о которых также подробно пишет автор, и прежде всего - неприятие церковью «цезарепапизма» (с. 204).
Автор высказывает гипотезу о том, что иерархи РПЦ были вовлечены в предварительный антимонархический сговори даже заговор с депутатами Прогрессивного блока (с. 268). Доказательства? Синод сразу согласился поддержать Временное правительство и его лидеров. А почему было не поддержать, если отрицательное отношение к Николаю II и цезарепапскому самодержавию уже сформировалось? Иерархи и священники-депутаты участвовали в обсуждениях потенциального состава кабинета народного доверия, которые велись в 1915-1916 годах,в чём тоже нет чего-то нелегального.
Наиболее криминальный «след»-одна из версий «дворцового заговора», обсуждавшаяся в либеральных и военных кругах, - заточение царицы в монастырь,что, по мнению Бабкина, должно свидетельствовать об участии в подготовке этого акта высших иерархов РПЦ (с. 269).
Действительно, нельзя же было заточить царицу в монастырь без их согласия. Однако, велась ли практическая подготовка ктакому акту? Нет никаких свидетельств, что сей смелый план вышел за рамки словесных построений и церковники получили указание готовить келью для Александры Фёдоровны. Скорее всего, либеральные политики и военные упомянули монастырь в своих разглагольствованиях на тему «а хорошо бы было...».
Автор показывает, что всю весну 1917-го позиция иерархов РПЦ была последовательно антисамодержавной. «Члены Св. синода в своих «республиканских» устремлениях в марте 1917 года фактически оказались левее кадетов. Духовенству РПЦ принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически сформировавшейся монархической идеологии Российской империи. Св. синод уже 7-9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга «За Веру, Царя и Отечество». Временное же правительство декларировало о недопущении возврата монархии лишь 11 марта» (с. 598). 9 марта Синод утвердил новую присягу на верность Российскому государству, а не царю, которая была предложена Временным правительством 7 марта.
Церковь приняла активное участие в революционных мероприятиях и праздниках весны 1917 года, что «способствовало смещению влево спектра общественно-политических настроений православной паствы» (с. 601). Синод пресекал «контрреволюционные» проповеди отдельных священников о том, что в России - лишь временное «междуцарствие». Нет, республика устанавливается надолго, и царство не должно составлять церкви «харизматическую конкуренцию».
Только в июне между Временным правительством и РПЦ возникли разногласия в связи с передачей Министерству просвещения церковных школ. Дальнейшее разочарование иерархов в переменах было вызвано с ростом самостоятельности приходских священников, утерей I контроля за паствой и связанным с этим ] уменьшением церковных доходов.
Но, несмотря на эти тревожные сигналы, РПЦ не изменила свой республиканский курс и на церковном соборе. Автор подробно рассматривает как сам механизм собора, так и его деятельность, особенно в связи с проблемой монархии. Собор выработал новую модель взаимоотношений Церкви и государства, которая была утверждена уже после прихода к власти большевиков и предполагала, что «Православная церковь в России должна быть в союзе с Государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения» (с. 490). Учитывая, что в этот период большевикам было не до внутренних дел РПЦ, собор исходил из возможности благоприятных взаимоотношений елевыми силами и даже наращивал свои требования к новой власти, формулируя их в постановлении «О правовом положении Православной Российской церкви» от 2 декабря 1917-го «в повелительной по отношению к новой (уже советской) власти форме» (с. 488). Царство в этой ситуации воспринималось уже как безвозвратно ушедшее прошлое. Впрочем, таким же было и отношение большинства населения. Так что церковь в этом отношении была вместе со своим народом.
Собор отменил анафему за дерзание на бунт и измену царю. Этот анафематизм был переформулирован и теперь защищал саму РПЦ от хулы, посягательств на имущество и жизнь священников.
До декабря 1917 года РПЦ занимала выжидательную позицию в отношении советской власти. И только после принятия 21 января 1918-го декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» она приступила к осторожному сопротивлению и протесту против «гонений».
Большевистский режим прервал усиление позиций церкви. Но и в новых условиях церковный республиканизм получил своё развитие: в более радикальной форме - в обновленчестве, в более умеренной - в позиции патриархов Тихона и Сергия. Эта линия увенчалась полной победой: «То, за что духовенство «боролось» в период с начала XX века по 1917 год включительно, ему удалось получить в 1990-е годы» (с. 607).
Большой интерес представляют и приложения к монографии, где читатель найдёт документы этой эпохи, карту епархиально-административного деления РПЦ, списки иерархов РПЦ, членов Синода, депутатов-священников, статистические материалы.
Михаил Бабкин - бескомпромиссный обличитель конъюнктурности и сусальности в исторической науке. Так, например, он бросает вызов авторам коллективной монографии «Иерархия Русской Православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху» (М. 2008) В. М. Лаврову, В. В. Лобанову, И. В. Лобановой, А. В. Мазырину, о которых пишет: «Её авторы - исследователи из Института российской истории РАН,
Российского православного института св. Иоанна Богослова и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Их книга, как говорят сами авторы, является «первым опытом создания совместной монографии представителями Российской академии наук и Русской Православной Церкви». С первых же страниц книги звучат нотки претенциозности: «Соединение высокого Академического профессионализма с глубокой Православной духовностью - такова сверхзадача совместного научного поиска, призванного способствовать возрождению России». Однако, несмотря на название работы и пафосные слова её «введения», об иерархии Русской православной церкви и государстве в революционную эпоху в монографии как раз практически ничего нет. Например, вместо рассмотрения первой российской революции - раз пять-шесть упоминается одно только её название. А Февралю уделена страничка. (Рассматриваемая же хронология «революционной эпохи» впечатляет: фактически от конца 1850-х до середины 1930-х годов!) То есть, название труда практически не соответствует его содержанию, ибо революционная эпоха рассматривается практически без самих революций и без анализа политической позиции иерархии во время соответствующих событий. Это в полной мере соответствует современной церковной конъюнктуре: всячески умалчивать о вкладе духовенства в революционное движение вообще и о роли иерархии в свержении монархии в частности... При этом насколько авторов... отличает конъюнктурность - настолько же и научная недобросовестность. В своих работах они не учли монографии, статьи, сборники документов и публикации свыше десятка исследователей. Причём отдельные труды, которыми авторы решили «пренебречь» - в разы больше, чем сами их монографии...» (с. 195-196). Хочется надеяться, что эти авторы и все те историки, которым М. А. Бабкин бросил перчатку в своём труде, поднимут её, и мы станем свидетелями интересной, многогранной, хотя, вероятно, эмоционально окрашенной дискуссии.
В конфликте священства и царства симпатии автора - на стороне царства. Но его книга будет не менее полезна и для тех читателей, кто готов принять сторону священства или смотреть на этот конфликт со стороны. Заслуга М. А. Бабкина в том, что он впервые столь полно выявил республиканскую позицию церкви в критической ситуации 1917 года. Это важно для понимания и ситуации Февраля, и всей истории церкви в XX веке.
Александр ШУБИН, доктор исторических наук
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Итак - как только представилась возможность, дистрибьюторы благодати из ООО "РПЦ" походя нанесли удар по самодержавию, попросту удалив царя и самодержавие из своих пресс-релизов и промо-акций.
Воспользовавшись моментом, часть руководства РПЦ решило увеличить вес своей шараги, подставив подножку царю и опиравшейся на монархию части светской элиты.
То есть, Русская православная церковь забыла, что она есть, и для чего. Это высшая степень внутреннего гниения в полной мере отразилась и в 90-е годы, когда Алексей Ридигер отделял на отторгнутых территориях православную церковь от эрефовской РПЦ, внося свою лепту в разрушение русского мира, и вышибая опору у русских на территориях.
Обрати внимание, читатель, на награды, которые получила эта мразь от иностранцев. Задумайся: а за какие заслуги она их получила?