Про Крымскую эвакуацию 1920 г. Свидетельства очевидцев
В одиозной педивикии в соответствии с сочинениями современных исторегов-монархыздов, нарисована благостная картинка чинно-благородной и организованной "великим военом Врангелем" эвакуации.
Однако очевидцы дают в мемуарах совсем другую картинку. Поэтому все приводимые цитаты были из педивикии старательно и многократно вырезаны. Ведь "АИ" - это сочинения историков, написанные спустя 100 лет после событий, а не то, что видели очевидцы своими бесстыжими глазами (С).
Один из самых известных белогвардейских офицеров, командир дроздовцев Антон Туркул:
«Брошенные кони, бредущие табунами; брошенные пушки, перевернутые автомобили, костры; железнодорожное полотно, забитое на десятки верст вереницами вагонов; разбитые интендантские склады, или взрывы бронепоездов, или беглецы, уходящие с нами; измерзшие дети, обезумевшие женщины, пожары мельниц в Севастополе, или офицер, стрелявшийся на нашем транспорте «Херсон»; или наши раненые, волоча куски сползших бинтов, набрякших от крови, ползущие к нам по канатам на транспорт, пробиравшиеся на костылях в толчее подвод; или сотни наших «дроздов», не дождавшись транспорта, повернувшие, срывая погоны, из Севастопольской бухты в горы, - зрелище эвакуации, зрелище конца мира, Страшного Суда. «Господи, Господи, за что Ты оставил меня?» - Россия погрузилась во тьму смерти».
Сам Врангель покидал Крым на крейсере «Генерал Корнилов», бывшем «Очакове», прославленном участием в матросском восстании времен 1 Русской революции и позже переименованном в память об основателе Белого движения. Отплытию сопутствовал инцидент: более 100 кочегаров крейсера отказались уйти из России и сошли на берег. Оставшиеся члены команды смогли запустить только половину котлов огромного корабля. Это осложнило переход в Константинополь. Похожая история произошла и с генералом Туркулом. Воспользовавшись приказом Врангеля, который разрешил остаться в Крыму всем желающим, отказался уезжать генеральский личный шофер. В беседе выяснилось, что он не боится расстрела, поскольку является членом большевистской партии.
«Это признание как-то не удивило меня: чему дивиться, когда все сдвинулось, смешалось в России. Не удивило, что мой верный шофер, смелый, суровый, выносивший меня не раз из отчаянного огня, оказался матросом и большевиком, и что большевик просит теперь у меня, белогвардейца, разрешения остаться у красных», - констатировал Туркул.
Начальник эшелона парохода "Саратов" писал в своем отчете, что при посадке в Севастополе "чувство страха, близкое к панике, остаться на берегу, доминировало над всеми, и потому каждый устремлялся к пароходу, стараясь всеми способами, забраться на него, хотя бы с потерей оскребков оставшегося у него скудного и легковесного багажа. Были случаи, когда члены семейств бросали своих близких родных. В одном случае муж бросил жену, в другом мать детей, оставив их на берегу в Севастополе. Многие, даже почтенного возраста, и люди в чинах, не имея возможности попасть на пароход по трапу, взбирались по канатам, оставляя на берегу все свое имущество" (Hoover Institution Archives. Vrangel’ collection. Box 145. Folder 28.).
На тот же пароход "Саратов", рассчитанный на максимальное количество 1860 человек, было погружено 7056, то есть почти в четыре раза больше допустимой нормы. Другие суда также были перегружены. На "Мечте" находилось более 6000, на "Екатеринодаре" - более 6500, а на "Владимире" около 12000 человек. Пароходы вышли в море перегруженными до крайности, все палубы и мостики, трюмы и проходы были буквально забиты людьми.
А вот документальный рассказ белогвардейца-монархиста Г.В. Немировича-Данченко:
«Несмотря на то, что я запасся всеми необходимыми удостоверениями для погрузки на «Рион» и подлежал «обязательной эвакуации», на пароход удалось попасть каким-то чудом, после шестичасового стояния в толпе и душу раздирающих сцен у трапа...
На глазах у чаявших попасть на спасительный пароход, сперва грузили свиней для питания тыловых превосходительств и ящики с увозимым казённым добром, а затем, уже под вечер, вспомнили о «штатских»: журналистах, врачах, сёстрах милосердия, профессорах и прокурорах. Генерал Петров распоряжался порядком эвакуации, уцепившись обеими руками в загривки двух своих ординарцев и брыкая ногами в лицо запоздавшим женщинам. Когда какая-нибудь унылая фигура не повиновалась его окрикам, тогда появлялись рослые молодцы с винтовками с примкнутыми штыками, и пожитки несчастного летели в море. Ещё на берегу чернела густая толпа народа, когда трапы начали панически убирать (как потом выяснилось, кто-то шепнул ген. Петрову, что большевики готовят нападение на пароход), и доступ на пароход был прекращён. Полурастерзанные, оглушённые тумаками и площадной бранью, грохнулись мы наконец на палубу «Риона».»
Александр А. Валентинов. Выпускник юридического факультете Санкт-Петербургского университета, в 1920 г. служил в отделении связи полевого штаба главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля, занимался военной журналистикой, в ноябре эвакуировался из Крыма в Турцию, позднее жил в Белграде, Берлине и Праге. Мемуар «Крымская эпопея» был опубликован в «Архиве Русской революции», том 5 (Берлин, 1922)
«Где-то раздается стрельба. Это, вероятно, громят последние склады, несмотря на приказ о том, что все имущество является народным достоянием и передано под охрану рабочих. А может быть, ссаживают с пароходов население, чтобы дать возможность погрузиться последним заставам.»
Яков Александрович Слащев, один из выдающихся белых командиров, в своих воспоминаниях «Крым, 1920» пишет: «Эвакуация протекала в кошмарной обстановке беспорядка и паники. Врангель первый показал пример этому, переехал из своего дома в гостиницу Киста у самой Графской пристани, чтобы иметь возможность быстро сесть на пароход, что он скоро и сделал, начав крейсировать по портам под видом поверки эвакуации. Поверки с судна, конечно, он никакой сделать не мог, но зато был в полной сохранности, к этому только он и стремился. Когда я 13-14-го ехал обратно, то в тылу всюду были выступления в пользу красных, а мародеры и «люмпен-пролетариат» разносили магазины, желая просто поживиться. Я ехал как частное лицо, и поэтому на мое купе II класса никто не обращал внимания и я мог наблюдать картины бегства и разгул грабежа».