ПОЛОВИНА СЕМЕЙНОГО ПОРТРЕТА В ИНТЕРЬЕРЕ
Звезды сошлись, и я вдруг почувствовала настоятельную необходимость это написать. Хотя там и сям, частями я уже это рассказывала, но и сейчас рассказ этот весьма неполный.
Мой дед, Лев Борисович Авербах, папин папа, не воевал. Нет, не то, чтобы совсем не пришлось. Он был на 20 лет старше бабушки и успел получить ранение еще в Первую Мировую. В результате этого ранения у него начала сохнуть рука, и была мало дееспособна.
Бабушка, папина мама, Сарра Борисовна Авербах в девичестве Гордон.
Дед работал бухгалтером (такая очень еврейская профессия - деньги считать), и был эвакуирован вместе со своим заводом в сибирский город Красноярск.
Тут пробел в моих знаниях. Никто не рассказал, и обнаружила я пробел только сейчас по фотографиям. Дело в том, что папа перед смертью из последних сил собрал и подписал для внучки , как он сказал, предков. Фотоальбом. Короче, получается, что эвакуация была не с начала войны, а позднее. Либо они были в эвакуации вместе с бабушкиной сестрой и ее сыном, Борисом Либерманом, что вряд ли. Поскольку есть совместная фотография папы и дяди Бори, датированная 1942 годом, перед тем, как Борис Либерман отправился на фронт. А призывался дядя Боря, как мне помнится, из Москвы. Так что, скорее всего, в эвакуацию бабушка, дедушка и папа отправились позже.
Фото сделано в 1942 году, война была в разгаре, и лишние детские килограммы, как ветром сдуло. Вообще, папа мне всегда говорил, что жрать надо меньше, и что в войну толстых не было. Всю оставшуюся жизнь папа был подтянутым и стройным.
Понятно, что тот, что поменьше и помладше мой папа.
На самом деле, двоюродных Борисов, названных в честь их общего деда, Бориса Ароновича Гордона было пятеро.
Ладно, до кучи покажу уже и прабабку, Марию Михайловну Гордон.
И я с удивлением обнаружила, что прабабка была аж на 5 лет старше прадеда.
Вот смотрю я на даты рождения и смерти и вижу, что в датах доминирует с большим отрывом созвездие Льва, включая маму, которая сбоку припека в этой ветви, и меня саму. Львов в нашей семье целый прайд.
Двоюродные Борисы именовались по старшинству: Борис-великан, Борис-большой, Борис-средний, Борис-маленький и Борис-лиллипут. Дядя Боря был большим, а мой папа маленьким.
Так вот, в ноябре 44-го там же, в эвакуации в Красноярске, дед благополучно скончался от воспаления легких. Хотя я, грешным делом, думаю, что никакое это было не воспаление, а был это рак легких в последней стадии. Думаю я так, потому что папа тоже умер от рака легких. Я следующая. Слова скончаться и благополучно не особо сочетаются между здесь, но как бы то ни было, папа с бабушкой остались одни, и ответственным за выживание автоматически оказался 16-летний папа. Раздобыв обрез, папа шарился по тайге за дровами и ягодами. Обрез был нужен потому, что в тайге было много беглых каторжников, как их тогда называли, которые тоже хотели дров и кушать. Дрова являлись местной валютой. Есть дрова и пожрать, возможно, переживешь сибирскую зиму. Нет дров, на нет и суда нет, сами понимаете. Поэтому приобретение валюты на местном валютном рынке, сиречь в тайге, вполне могло стоить незадачливому валютодержателю его маленькой, никчемной жизни.
Как уже понятно, мой отец тоже не воевал. Порядочный еврейский мальчик не бежал тайком на фронт, зато несколько лет пробегал с обрезом по тайге.
Вообще ребенком папа был вполне себе по-еврейски откормлен.
Сам себя-ребенка от называл "пудик" от слова пуд (кто не знает, пуд равняется 16 кг).
Тут папе 3 года. Пудик, истинно пудик!
Пока папа шарился с обрезом по сибирской тайге, их московский дом разбомбили, и возвращаться было некуда. Москва принимала эвакуированных обратно только при наличии жилья, в которое можно прописаться.
Долго объяснять, что такое прописка, но поверьте мне на слово, эта такая штука, привязывающая людей к месту почище каната. Причем, ценность прописки определялась величиною города и достигала пика в столице пяти морей (кто ж их считает), городе-герое Москве. Ценность ее еще определялась тем, что только там на протяжении всего времени существования социалистической помойки с гордым названием СССР было, что жрать. И тоже, естественно, не у всех. Короче, если бы бабушкина сестра не вписала папу с бабушкой в свой подвал в Сверчковом переулке, то мы бы с вами сейчас не чирикали.
Это папа в 1945 году.
В двух крошечных комнатенках того подвала ютились Бабушкина сестра Аня, ее муж, которого я уже не застала, Абраша, вернувшийся с фронта их сын, папин двоюродный брат дядя Боря, и мои горемычные папа и бабушка.
Дядя Боря был на пять лет старше папы, поэтому он как раз и воевал с 1942-го и до звонка с перерывом на ранение. Удивительное дело, сапер, оставшийся жить...
Кстати, наркомовские 100 грамм он никогда до боя не пил. Только после. И говорил, что те, кто пили до, чаще всего до победы не доживали. Да что там до победы, до следующего боя не доживали...
Я как-то спросила папу, как так случилось, что дядя Боря был только ранен? Ведь известно, что сапер ошибается один раз.
Папа ухмыльнулся,
- Так это не дядя Боря ошибся...
До войны папа учился в детской художественной школе при Художественном училище памяти 1905 года, прекрасно рисовал и собирался стать архитектором. Но, как говорится, человек предполагает, а судьба тупо знает свое дело.
В Красноярске папе было не до учебы, и школу соответственно, он не закончил. Вернувшийся с войны брат тоже, похоже, не успел получить аттестат. Неразлучные братья оба два, как шерочка с машерочкой пошли учиться туда, где был экстернат, в Московский Энергетический Институт. Братьев, отлично закончивших экстернат, тем не менее туда, куда им хотелось, не взяли по причине пятого пункта. А взяли только на тепло-энергетический факультет. Однако, в процессе учебы открылся новый факультет РТФ - радио-технический, куда братцы и перевелись. Дружно поступили, дружно закончили.
Это фото сделано на военных сборах во время обучения в институте. Я страшно люблю эту фотографию.
После окончания института старшего, как фронтовика, оставили в Москве, а моего загнали по распределению в Свердловск. И если бы он к тому времени не успел жениться, то хрен бы он вернулся потом в Москву. Такие времена были, молодым не понять... Распределение - это еще одна советская песТня с припевом.
На этой фотографии братья в доме отдыха МЭИ в Фирсановке, где позднее и познакомились мои родители.
Только на фото они после второго курса, а родители познакомились, когда папа переходил на пятый, а мама закончила первый курс Юрфака МГУ и поехала в тот же дом отдыха.
А тут уже родители вместе.
А это мама уже с годовалой вашей покорной слугой.
В 1952 году бабушка вышла замуж во второй раз за мужика, которого я считала своим дедом. Увы, единственным, поскольку мамин отец не дожил даже до войны. Я сейчас не могу сказать точно, но дед Сеня, бабушкин второй муж, тоже, по-моему, воевал. Но где, кем, ничего не знаю. Был он тихим и добрым и безумно любил бабушку. Из его рассказов я помню только, что был он сиротой и работал с 12 лет мальчиком на побегушках на стройке где-то на Украине. Голод не тетка, а жрать нечего. Вот он и воровал у работяг свиное сало. Они постоянно искали вора, но на маленького Сеню никто даже подумать не мог.
- Еврейский мальчик не будет есть свиное сало, - рассуждали мужики. А этот мальчик хрумкал чужое сало с невинной рожей и с большим аппетитом. Вообще, могли бы и покормить мальца...
Никого из участников тех событий, кроме мамы, уже нет в живых. Дядю Абрашу я вообще не помню, поэтому его не считаю. Первым ушел дед в законе, воришка-Сеня, Семен Моисеевич Марциновский. Началось с того, что он угорел в ванной. Тогда вода грелась с помощью газовой колонки, которая находилась в ванной. То ли заснул, то ли что, но газ потух, а он не заметил. Откaчали. Но он вдруг заговорил с ужасным местечковым акцентом, вылезжим с задворок подсознания.
- Один копейка, - считал дед, - два копейка, тры копейка... И покатилось. Инфаркт, еще... Умер от острой сердечной недостаточности.
Следом ушла баба Аня, бабушкина старшая сестра. Это совсем перед нашим отъездом было.
Бабушка умерла, когда я уже жила в Израиле в возрасте 89 лет. Помню, как-то мне неуютно стало, и я спонтанно позвонила родителям, хотя обычно мы созванивались в другое время. Оказалось, что они только что вернулись с кладбища, бабушку хоронили.
Папа умер в 2000 году, а дядя Боря всего несколько лет назад.
А неделю назад папе должно было бы исполнится 88 лет. И хотя я уже весьма большая девочка, кто бы понимал, как мне его не хватает.