(no subject)
Читаю воспоминания Плисецкой и не могу оторваться. Лишний раз убеждаюсь что талантливый человек талантлив во всем. Очень хорошо написано: умно, толково, иронично, местами, конечно, язвительно и даже зло, но куда без этого денешься, если жизнь такая была.
Ну, и по мере чтения стараюсь найти и посмотреть некоторые ее работы. И это настолько прекрасно, что я не могу не поделиться.
Итак, Балет Мориса Бежара «Болеро» на музыку Мориса Равеля. Танцует Плисецкая.
Ну, и немного об истории создания и сценической жизни балета:
Училось «Болеро» трудно. Все движения новы для моего тела. Бежар всерьез изучал восточные танцы - индийские, таиландские, персидские, - и что-то из их лексики вошло в его хореографический словарь. Плюс дьявольская выдумка. Асимметрия. Отсутствие квадратности. Полиритмия. У Равеля на три, у Бежара - на четыре. Даже натренированные на Бежаре танцоры сбивались. А мне - после «Лебединых» и «Спящих» - каково?..
Вконец теряю сон. В глубокой ночи, при свете ночника протанцовываю весь текст, освоенный за сегодня.
Помню.
Теперь повторим все по порядку. С самого начала. Вот отбивка, вот приседание, а теперь?.. Опять забыла. Кажется, «Краб»… Или «Солнце»?..
Анжела Альбрехт, моя брюссельская «предшественница» в «Болеро», дарит мне свою шпаргалку. Заветный листок. Крохотные рисуночки, каракули. И впрямь помогает.
Но на последней репетиции с мужчинами - их, аккомпанирующих мне, тридцать - шпаргалку доброй Анжелы уносит ветром. Ищи-свищи. В голове каша. Сбиваюсь. По лицу Бежара пробегает тень.
Нет, не получится. Надо сдаваться. За неделю тысячу движений в головоломной череде не запомнить. Надо сдаваться. Альбрехт говорит, утешая, что учила «Болеро» три месяца. Эх, мне бы еще три дня! Но первое выступление завтра…
Подхожу к Бежару.
Морис, я уезжаю. Не могу запомнить. Это выше моих сил.
Вы вернетесь в Россию, не станцевав «Болеро»?
Не знаю, как с этим быть, - цежу под нос свою любимую присказку.
Люба переводит.
Я встану в проходе, в конце зала, - говорит Бежар, - в белом свитере. Меня подсветят карманным фонариком. Я буду Вам подсказывать: «Кошка». Теперь -
«Желудок». А сейчас - «Б.Б.»… Вот так… Понимаете меня?..
С таким суфлером я могу танцевать уже и сегодня… Меня иногда спрашивают, какой спектакль в моей жизни был самый необычный. Вот этот и был. «Болеро» в Брюсселе с сокрытым от публики суфлером в дальнем проходе, подсвеченным пучком света снизу. С суфлером, облаченным в белый свитер. С суфлером, которым был Бежар. Каждый равелевский отыгрыш, пружинясь на плие, я впивалась глазами в освещенное в конце зала пятно, намеком указывавшее, словно регулировщик дорожного движения, куда мне двигаться дальше. Рука по-кошачьи обволокла ухо - следующая «Кошка». Руки, взлетевшие в чардаше, - теперь «Венгерка». Руки, плетущие орнамент танца живота, -
«Самбо»…
Я не сбилась, не заплутала. Суфлер знал балет. Хорошо знал. Мой остолбенелый взгляд, ждущий подсказки, придал ритуальность, молитвенность моей пластике.
(Из воспоминаний Майи Плисецкой "Я, Майя Плисецкая")
Ну, и по мере чтения стараюсь найти и посмотреть некоторые ее работы. И это настолько прекрасно, что я не могу не поделиться.
Итак, Балет Мориса Бежара «Болеро» на музыку Мориса Равеля. Танцует Плисецкая.
Click to viewНу, и немного об истории создания и сценической жизни балета:
Училось «Болеро» трудно. Все движения новы для моего тела. Бежар всерьез изучал восточные танцы - индийские, таиландские, персидские, - и что-то из их лексики вошло в его хореографический словарь. Плюс дьявольская выдумка. Асимметрия. Отсутствие квадратности. Полиритмия. У Равеля на три, у Бежара - на четыре. Даже натренированные на Бежаре танцоры сбивались. А мне - после «Лебединых» и «Спящих» - каково?..
Вконец теряю сон. В глубокой ночи, при свете ночника протанцовываю весь текст, освоенный за сегодня.
Помню.
Теперь повторим все по порядку. С самого начала. Вот отбивка, вот приседание, а теперь?.. Опять забыла. Кажется, «Краб»… Или «Солнце»?..
Анжела Альбрехт, моя брюссельская «предшественница» в «Болеро», дарит мне свою шпаргалку. Заветный листок. Крохотные рисуночки, каракули. И впрямь помогает.
Но на последней репетиции с мужчинами - их, аккомпанирующих мне, тридцать - шпаргалку доброй Анжелы уносит ветром. Ищи-свищи. В голове каша. Сбиваюсь. По лицу Бежара пробегает тень.
Нет, не получится. Надо сдаваться. За неделю тысячу движений в головоломной череде не запомнить. Надо сдаваться. Альбрехт говорит, утешая, что учила «Болеро» три месяца. Эх, мне бы еще три дня! Но первое выступление завтра…
Подхожу к Бежару.
Морис, я уезжаю. Не могу запомнить. Это выше моих сил.
Вы вернетесь в Россию, не станцевав «Болеро»?
Не знаю, как с этим быть, - цежу под нос свою любимую присказку.
Люба переводит.
Я встану в проходе, в конце зала, - говорит Бежар, - в белом свитере. Меня подсветят карманным фонариком. Я буду Вам подсказывать: «Кошка». Теперь -
«Желудок». А сейчас - «Б.Б.»… Вот так… Понимаете меня?..
С таким суфлером я могу танцевать уже и сегодня… Меня иногда спрашивают, какой спектакль в моей жизни был самый необычный. Вот этот и был. «Болеро» в Брюсселе с сокрытым от публики суфлером в дальнем проходе, подсвеченным пучком света снизу. С суфлером, облаченным в белый свитер. С суфлером, которым был Бежар. Каждый равелевский отыгрыш, пружинясь на плие, я впивалась глазами в освещенное в конце зала пятно, намеком указывавшее, словно регулировщик дорожного движения, куда мне двигаться дальше. Рука по-кошачьи обволокла ухо - следующая «Кошка». Руки, взлетевшие в чардаше, - теперь «Венгерка». Руки, плетущие орнамент танца живота, -
«Самбо»…
Я не сбилась, не заплутала. Суфлер знал балет. Хорошо знал. Мой остолбенелый взгляд, ждущий подсказки, придал ритуальность, молитвенность моей пластике.
(Из воспоминаний Майи Плисецкой "Я, Майя Плисецкая")